Страница 17 из 38
Мохов почувствовал, как кто-то коснулся его плеча. Он насторожился, но глаз не открыл. Теперь толкнули сильнее, требовательнее. Он подался чуть вправо и резко обернулся к открытому окну, различил в темноте лоснящееся лицо. Запах бензина в кабине вытеснил горьковатый перегар.
— Заснул, что ли, шеф? — слишком медленно и четко для трезвого выговорил непрошеный гость.
— Да нет, — поморщившись, машинально ответил Мохов.
— А чего тачку посреди дороги поставил? — недоуменно продолжал круглолицый.
Растерянность быстро прошла. Мохов освоился, пригляделся внимательней. В окне маячил молодой, лет тридцати парень с нагловатыми узкими глазками и нехорошей кривоватой улыбочкой.
— Чего тебе? — сдерживая раздражение, спросил Мохов.
— Подбрось до Белой Речки. — Парень подмигнул и качнулся.
Село Белая Речка находилось в пятидесяти километрах от города.
— Загулял. — Парень с показным смирением опустил голову. — Бабы, суки, голову заморочили, а ночевать не оставили. Подбрось.
— На вокзал иди, там переждешь, — сказал Мохов, кладя руку на рычаг переключения скоростей.
— Постой, — парень покопался в кармане, извлек большую горсть бумажных денег. — Четвертной даю.
— Отдыхай, — Мохов нетерпеливо газанул.
Круглолицый схватился рукой за руль. Лицо его затвердело, глаза сузились, и без того маленькие, они стали похожи на тоненькие щели.
— Я прошу, — процедил он с трудом, язык едва подчинялся. — Я заплачу. Денег у меня много. Я могу тебя с твоим автомобилем купить. Я всех вас могу купить. Все вы продажные, всем вам деньги нужны. Все из-за них удавитесь. Потому что деньги — это жизнь, это выпивка, это бабы, это жена послушная, потому что без денег вы в неспокойствии живете. А вы очень не любите в неспокойствии жить. Корячитесь, ползаете, из себя выворачиваетесь, лишь бы спокойненько жить. А я вот всем доволен. Вишь, сколько их у меня? На, возьми стольник. Где ты еще за одну ездку столько заработаешь? И хватит выкобениваться, вези, шоферюга!
Свободной рукой парень потянулся к голове Павла и уцепился бы за волосы, если бы тот вовремя не увернулся. Тогда Мохов ухватил парня за запястье, сильно ухватил, умело, тот вскрикнул даже; оторвал его руку от баранки и привычно, как на тренировке, надавил на кисть. Она покорно подогнулась, и круглолицый тонко вскрикнул. Первым побуждением Мохова было отвезти круглолицего в отдел, проверить его по адресу, по учетам. Может, в розыске парень, может, гастролирует, хотя не «законник» он — это точно и неприблатненный даже, однако якшался, видимо, с блатными, нахальства у них поднабрался, гонора, показной щедрости. Но не повез он его в отдел, потому что на удивление точно вспомнил вдруг его пьяную брезгливую тираду и передумал — что-то очень значительное для себя услышал он в словах парня, когда тот про спокойствие говорил. Усмехнулся и, в упор глядя на него, сморщившегося от боли, спросил:
— Где ж ты, милый, заработал столько? Украл?
Парень скривился.
— Пусти, — простонал он.
— Ты ответь сначала.
— Шабашим мы, шабашим в Белой Речке.
— Кто там предсельсовета?
— Тимофеев Василий Савич.
— А живешь у кого?
— У Паниных, у Паниных живу. Отпусти.
— Все верно сказал. Значит, отпущу. И последнее. А тебя как величать?
— Кондюрин Михаил…
Мохов отшвырнул от себя руку Кондюрина, отпихнул его самого от машины, с сожалением взглянул на парня, включил первую скорость и погнал в сторону отдела.
Не было теперь у Павла никаких сомнений, он подавил их в себе, заглушил на время или навсегда, пока неизвестно, но он знал, что выбрал правильное решение, единственно правильное.
Вернувшись в отдел, он попросил дежурного дать указание размножить фотографию Юркова и раздать ее сотрудникам.
Мохов не ожидал, что Григоренко позвонит так скоро. Тем не менее в трубке звучал именно его чуть сипловатый бас:
— Кажется, я узнал, что тебе надо.
— Кажется или точно? — нетерпеливо спросил Мохов.
— Как сказать, начальник, может быть, это не то, что ты ищешь, — Григоренко вдруг замялся. — Есть один малый на рынке, дня два как появился. Поделками из деревяшек приторговывает. Симпатичные такие зверушки. Но зверушки — это как бы маскировка. Людишкам разным он осторожненько предлагает товар, прямо так и говорит с такой улыбкой кошачьей: «Чудный товарчик имеется, не прогадашь, приятель…»
— Когда он появляется? — перебил Мохов.
— К вечеру. Сегодня часам к пяти обещался.
— Значит, так. Я к пяти подойду к главным воротам. Увидишь меня, покажешь того парня. Договорились?! И еще, не позже чем завтра позвони, а лучше зайди к директору Дома народного творчества Льву Яковлевичу Белому. Я его предупредил насчет тебя.
Он ждет.
— Как не… так сразу. — Иван растерялся. — Я же не умею ничего…
— Главное, у тебя божий дар есть, так мне кажется, во всяком случае, а там научат. Лев Яковлевич — человек достойный.
— Спасибо тебе, Павел Андреевич. — Если бы Иван мог, он прослезился бы. — Хочешь, слово дам, что — пить с сегодняшнего дня брошу?
— Хочу, — сказал Мохов.
Повесив трубку, он поднялся к начальнику уголовного розыска, сообщил о звонке и попросил выделить в его распоряжение нескольких оперативников, которые еще не успели примелькаться в городе. Мохов объяснил, что задерживать этого парня с рынка он сразу не хочет, надо посмотреть, где он прячет пушнину и как она к нему попадает. Начальник был с ним полностью согласен. Они обговорили детали, и Мохов вернулся к себе.
Первым делом он попробовал изменить внешность. Еще несколько лет назад в Омске, в магазине ВТО, он купил бутафорские усы, купил так просто, на всякий случай, но, когда приехал на место распределения, похвалил себя за дальновидность. В небольших городках работников милиции многие жители знали в лицо. И нередко бывало, что кто-то из сотрудников попадал в казусные или просто смешные ситуации. Потому что к нему обязательно подходили знакомые, здоровались, интересовались состоянием преступности на сегодняшний день, любопытствовали, нашлась ли утерянная собачка соседки.
Усы уже два раза выручали Мохова. Настало время, когда они могли понадобиться в третий раз. Усы он приладил быстро и изменил прическу, зачесав волосы на другую сторону. Пришедший через час Пикалов остолбенел, увидев за столом Мохова незнакомого усатого мужчину. Он даже хотел спросить: «Вы к кому, гражданин?» Но вовремя удержался и не попал в глупое положение. Потом бы шуткам по этому поводу в отделе не было бы конца. Пикалов шагнул к незнакомцу и пристально вгляделся в него. Тут Мохов не выдержал и расхохотался. Он был доволен: раз друзья его не узнают, то просто знакомые тем более пройдут мимо и не оглянутся. Натянув короткую бежевую спортивную курточку, он изменился еще больше. Узнав, куда направляется Мохов, Пикалов взмолился, чтобы тот взял его с собой, но горячие уговоры его не имели успеха.
Это был самый большой рынок в городе. Он не имел никакого официального наименования — Зеленогорский или Новогрельский. Его просто так и звали — рынок. Лет десять назад его оградили забором, а то бы он так и рос по площади и по разбегающимся от нее улочкам. К вечеру здесь всегда было шумно и многолюдно. А в воскресные дни горожане, принарядившись, приходили сюда семьями, как на ярмарку в стародавние времена. Возле главных ворот, на тротуаре и мостовой тоже толпились продавцы и покупатели. Те, у кого не было разрешения на торговлю в рядах, пытались сбыть свои поделки у самого входа. Торговали корзинками, игрушками, леденцами на палочках, примитивными статуэтками и разной другой всячиной.
Мохов, опустившись с Кедровой, увидел долговязую, слегка сгорбленную фигуру Григоренко сразу. Неторопливые неуклюжие движения Ивана контрастировали с суетливой, энергичной толпой.
Несмотря на то что Мохов предупредил его, что изменит свою внешность и будет в куртке и джинсах, Иван несколько раз пробегал по Павлу неузнающим взглядом и принимался смотреть совсем в другую сторону. Мохов подошел ближе, и, когда Иван снова не спеша повернулся, Павел подмигнул ему. Иван изумленно мотнул головой, и в глазах его Мохов прочел одобрение. Павел с интересом огляделся, наклонился к какому-то низенькому небритому мужичонке, потрогал деревянного оленя, справился о цене, услышав, поцокал языком, сделал попытку поторговаться, и, к его удивлению, мужичонка тут же уступил. Мохов посмеялся над такой сговорчивостью и хотел было уйти, но мужичонка удержал его и сказал, что отдаст олененка вообще за копейки. Мохов усмехнулся, но олененка купил. Тем временем Григоренко двинулся в глубь рынка. Павел сунул олененка в карман и неторопливо побрел вслед за ним. Он не оглядывался и не озирался по сторонам в поисках сотрудников, которых выделил ему начальник розыска. Он знал, что они рядом, в любой момент он мог связаться с ними по миниатюрной рации, спрятанной под рубашкой.