Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 30



Александр Воинов

Кованый сундук

КОВАНЫЙ СУНДУК

Это случитесь 28 июня 1942 года на одной из военных дорог западнее Воронежа.

Ранним утром от серенькой, неприглядной хатки, затененной пыльными ветлами, отъехала грузовая машина. Только немногие знали, что здесь, в этом приземистом трехоконном домике, помещалась полевая касса Госбанка. Обычно она находилась рядом со штабом дивизии. Но несколько дней назад по указанию командования её, в числе других тыловых учреждений, переместили дальше от линии фронта. В кузове машины под серым брезентовым верхом стоял большой железный сундук, наглухо запертый и запечатанный. Много, видно, потрудился когда-то над этим сундуком хитроумный мастер Для прочности он оковал его широкими железными полосами, а для красоты сверху донизу усыпал узорчатыми бляхами и бесчисленным количеством медных заклепок, теперь уже потемневших от времени, но тонкой работы и самой разнообразной формы. Никакой пожар не способен расплавить толстые стенки сундука, а не посвященному в его сложное устройство не открыть замок, даже если он провозится с ним добрых полгода.

Надо сказать правду, сундуку этому гораздо более пристало бы стоять в каком-нибудь укромном уголке помещичьей усадьбы, купеческого дома или даже попросту комиссионного магазина, где его, может быть, приметил бы пристрастный взгляд завзятого любителя старины.

В походной канцелярии управления дивизии он был не очень-то на месте. Но случилось так, что прежний денежный ящик, многие годы стоявший в штабе дивизии и служивший верно свою службу, месяца три тому назад вдруг ни с того ни с сего отказался открываться, и его пришлось сломать.

С его стороны это была совершенно неожиданная, можно сказать неуместная, причуда. Однако начфин управления дивизии, капитан интендантской службы Соколов был не из тех, кого легко озадачить такими пустяками.

Он наведался к начальнику тыла своей дивизии, побывал у соседей, и через два дня на месте старого, такого обычного на вид денежного ящика уже стоял этот узорчатый трофейный кованый сундук с диковинным замком хитроумного устройства и таким толстым дном, что ему мог бы позавидовать самый солидный из современных несгораемых шкафов.

Так как новый сундук был очень тяжел, то его редко снимали с машины. В последние недели штаб часто менял свое местоположение, и капитан Соколов во избежание лишних хлопот предпочитал всю свою походную бухгалтерию держать, что называется, на колесах. Под брезентовым тентом его полуторки кочевали по размолотому колесами асфальту и горбатым колеям проселков перевязанные крест-накрест грубой тесьмой толстые папки с ведомостями и денежные документы, походный складной стол и такие же стулья с тонкими фанерными спинками — предмет особой гордости Соколова («Вот, полюбуйтесь: сложишь — и хоть в портфеле носи!»), и личные вещи начфина в черном, слегка потертом, но весьма основательном чемодане.

В пути все это хозяйство охраняли два автоматчика, и надо отдать Соколову справедливость — охрана у него была отлично дисциплинирована.

Автоматчики одинаково ревниво берегли и денежный ящик, и папки с документами, и, кажется, даже складной стул, на котором обычно сидел их начальник, когда выдавал зарплату офицерам.

Быть может, Соколов немножко больше, чем надо, любил похвалиться образцовым порядком своего, как он говорил, «боевого подразделения», но было даже по-своему приятно встретить где-нибудь на дороге эту небольшую, аккуратную машину и её хозяина, тщательно умытого, туго опоясанного, в шипели, казавшейся чуть тесноватой на его плотной, с прямыми плечами фигуре. Он сидел всегда рядом с шофером, слегка откинувшись на спинку сиденья и выставив вперед густую каштановую бороду, — товарищи называли её «партизанской», и, кажется, это было приятно Соколову. В кузове, выглядывая из-под тента, покуривали автоматчики…

Утром 28 июня полуторка Соколова, как всегда в полном боевом порядке, выехала в свой очередной рейс. Соколову надо было получить в полевой кассе Госбанка двести с небольшим тысяч для раздачи офицерам штаба и всем, кто входил в состав управления дивизии.

Через час после прибытия деньги были получены. Соколов вывел в ведомости золотым перышком авторучки свою изящную, четкую подпись с небольшим кудрявым росчерком и опять уселся в кабине плечом к плечу с шофером.



Машина выехала из деревни, но к месту назначения — в штаб дивизии — так и не прибыла.

Дивизия оказалась на главном направлении вражеского удара. На неё наступали два танковых корпуса. Двести «юнкерсов» и «мессершмиттов» непрерывно бомбили её боевые порядки и тылы… Дивизия с боями стала отходить к Воронежу.

На войне такие дни не редкость утро как будто начинается тихо, мирно Большое воинское хозяйство живет своей деловой, будничной походной, простой и в то же время сложной жизнью И вдруг — где он, этот быт? Прощай недолгий уют чужого жилья, короткая радость отдыха, крепкого сна, неторопливой еды! Опять дрожит земля и гудит воздух!

Так было и в тот памятный июньский день

…На одной из дорог солдаты вступили в бой с прорвавшимися в тыл немецкими броневиками. Один из них был подбит, а другой успел уйти. В километре от места боя на дороге догорала разбитая снарядом штабная автомашина. Знакомая, видавшая виды полуторатонка! Походная бухгалтерия капитана Соколова… Любой солдат в дивизии сразу узнал бы её. Около машины валялись трупы одного из автоматчиков и шофера. Начальник финансовой части Соколов и другой автоматчик исчезли. Исчез также и кованый сундук со всеми деньгами и документами. Но солдаты приметили и подобрали в канаве чудом сохранившийся, совершенно целехонький складной стул — из тех, которыми так гордился капитан Соколов, — да его большой плоский, сделанный по особому заказу портсигар из плексигласа с мудреным вензелем на крышке…

Солдата и шофера похоронили в придорожной роще, рядом с убитыми в том же бою, а капитана Соколова, второго автоматчика и денежный сундук искать не стали дивизия могла оказаться в окружении, и нужно было по приказу командования, совершив стремительный марш, занять оборону в районе Воронежа.

Вскоре в штаб дивизии был назначен другой начфин, совсем не похожий на прежнего, — очень худой, высокий и сутулый человек в каких-то двойных очках, с редкой фамилией Барабаш, а капитана Соколовя, внесенного в списки без вести пропавши понемногу стали заывать…

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О КАПИТАНЕ СОКОЛОВЕ

Впрочем, Соколова вспоминали, пожалуй, дольше, чем многих других. Не то чтоб его особенно любили, но хвалили все — и начальство и товарищи.

Он был, что называется, аккуратист. Никогда ничего не забывал, никогда не ошибался и не обсчитывался.

Когда он, слегка приподняв жесткие рыжеватые брови, принимал из рук офицера заявление с просьбой направить семье денежный аттестат, а потом бережно укладывал сложенный вчетверо помятый листок из блокнота в свой новенький желтый планшет, можно было считать, что дело уже сделано: заявление нигде не залежится и зарплата лейтенанта Фирсова или там майора Сидоренко вскоре будет исправно выплачиваться где-нибудь в Бугульме или в Молотовской области.

Если его благодарили, он отмахивался: «А как же, голуба! Это ведь вам деньги, а не щепки!..» Но маленькую заметку под названием «Чуткость к человеку», напечатанную в дивизионной газете, заметку, где, между прочим, положительно упоминался и начфин штаба такой-то дивизии, капитан Соколов тщательно вырезал и спрятал в нагрудный карман. Видно было, что он польщен и обрадован не на шутку.

В компании Соколов был приятен и увлекательно рассказывал разные случаи из своей рыболовной и охотничьей практики. Охоту и рыбную ловлю он любил до страсти и, вздыхая, говорил, что прежде, в мирное время, всякий свой отпуск проводил в лесу или на реке.