Брусилов

«Недаром мне все здесь напоминает конюшню»,— зло подумал Игорь.

Манусевич сыпал словами, забавлял анекдотами, но от Игоря не ускользнула его повышенная нервозность, и он ничуть не удивился, когда, распрощавшись с певицей, Иван Федорович принялся уговаривать Игоря поехать с ним в клуб поужинать и там, сидя за столиком, признался ему:

— Я люблю эту женщину. Я все готов отдать ей. Вы молоды, вы еще не знаете, что такое последняя любовь. Помните Тютчева (22):

О ты, последняя любовь,

Ты и блаженство и безнадежность...

Игоря коробило от того, что этот маленький шустрый человечек цитирует его любимого поэта в заплеванных стенах кабака. Но он молчал, потягивая сквозь стиснутые зубы шампанское.

— У меня путаная, пестрая жизнь, — откровенничал Манусевич. Блестящие глаза его стали матовыми.— Я давно утратил веру в людей. Я и в себя мало верю. Но ей я верил. И она меня предает. Вы видели этого мальчишку Пельца. Он торчит у нее ежедневно. Он молод, черт побери! Вы тоже молоды,— скажите мне, неужели молодость может заменить ум, богатство, успех?

Игорь молчал.

— Я ревную. Это смешно, но я ревную,— исповедовался Манусевич — Какое это омерзительное чувство. Я это говорю только вам. Вы случайный дорожный спутник... Нам слезать на разных станциях и больше встретиться. Я желаю вам всяческого счастья, и Боже сохрани вас от ревности. Но скажите, что же делать мне с этим Пельцем?

Игорь решил испытать Манусевича.

— Вызовите его на дуэль.

— Вы думаете?

Иван Федорович даже несколько смутился. Но хитренькая привычная улыбочка тотчас же дернула его губы.

— Увы! Это не для меня! — воскликнул он. — Я не привык вверять свою судьбу случаю. Я решил другое.

Быстрым движением Манусевич отодвинул стакан и, положив локти на стол, нагнулся к Игорю.

— Я пойду к вашему брату и попрошу арестовать Пельца.

— Но за что же?

— Мало ли за что можно арестовать теперь человека с немецкой фамилией, — небрежно сказал Иван Федорович.

— И брат, не разобрав дела, арестует его?

— Ну конечно,— испытующе- весело подхватил Иван Федорович,— в порядке взаимного одолжения.

— Какая гадость!

Это восклицание вырвалось у Игоря случайно.

«Этот офицерик не так прост, ему что-то надо,— решил Иван Федорович.— Своего брата он презирает. Зачем же, в таком случае, надел маску? Что заставляет его поддерживать связь с Константином Никаноровичем и его средой? Честолюбие? Карьеризм? Нет, не похоже».

Едва эти догадки мелькнули в живом воображении Манусевича, как он уже уверенно потянул нить за удачно пойманный конец.

— Ах, друг мой,— сказал он ласково, во всю ширь глаз глядя на Игоря,— вы чистый, благородный воин. В руках ваших меч, перед вами враг, и вам остается одно — сразить его. Верьте мне, мы лишены этого счастья здесь, в тылу. И жизнь запуталась, и «связь времен распалась»... Я не хочу оправдываться, я, может быть, защищаюсь презренным оружием, но иного у меня нет, и иным я владеть не умею. Я действительно поступлю с Пельцем так, как сказал. Ваш брат,— я не хочу клеветать на него, — он умный, культурный государственный человек, но он действительно исполнит мою просьбу. Почему? Да потому, что если у меня есть враг, то у него их сотня, и я помогу ему разделаться с ними. Он это знает. Константин Никанорович реальный политик, Он хочет быть капралом, раз он взял палку. Вот почему он сторонник Распутина.

Глаза Манусевича стали еще круглее и ласковее. Игорь крепче сдавил пальцами ножку фужера. С каким наслаждением он плеснул бы шампанское в лицо этому прохвосту...

Иван Федорович догадывался о его желании и внутренне торжествовал. В его план отмщения Хвостову входил новый персонаж.

— О Распутине,— продолжал он медленно, смакуя каждое слово,— толкуют у нас вкось и вкривь. Вы, конечно, знаете, что я к нему близок. Не стану скрывать — я его доверенное лицо, и благодаря мне ваш брат занимает теперь пост товарища министра.

0н сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом. Игорь был бледен. Чтобы скрыть нервное движение руки, он поднял фужер и залпом выпил шампанское.

— Ваше здоровье! — подхватил Манусевич и в свой черед пригубил из своего фужера.— Григорий Ефимович — мужик умный и упрямый. Но я упрямее его.

Он пьяненько засмеялся.

— Назначение Хвостова прошло волею Распутина, но помимо меня,— пояснил Манусевич.— Распутин скрыл от меня это назначение. Тем хуже для него. Он поплатится за это.

— Как?

Это восклицание было лишним. Очевидно, шампанское ударило в голову. Игорь провел рукой по лбу. Лоб был холоден и влажен. Он оглянулся по сторонам. Ресторан гудел от пьяных голосов. Было жарко, накурено, гнусно. Несколько раз во время разговора к Манусевичу подходили какие-то люди развязного вида, говорили что-то о своих газетных делах, сообщали новости и, смеясь, переходили к другим столикам.

— Его ставленник воздаст ему за меня с лихвой,— после паузы со вкусом ответил Манусевич. — Милейший Алексей Николаевич Хвостов человек неглупый, но е зайчиками. Он ненавидит старца, хотя и поднялся с его помощью. Еще больше он не любит своего товарища министра. Константин Никанорович ему навязан—он глаз Распутина. Я примирю Хвостова с вашим братом. В благодарность за это ваш брат упрячет Пельца. Манусевич торжествующе прихлопнул ладонью по столу. Игорь мучительно старался понять сложный узор его интриги. Это не давалось ему. Он морщил лоб, боясь выдать свое смущение. Но Манусевич не спешил рассеять туман: он выжидал. Игорь теперь для него совершенно ясен. Дергать незачем — пусть сам идет на крючок. Иван Федорович не ошибся. Игорь решительно, отбросив настороженную сдержанность, приступил к нему:

— Говорите прямо, как вы хотите отплатить Распутину. При чем тут примирение Хвостова с Константином Никаноровичем?

Игорю противно было называть его братом.

— Помилуйте! — с деланным удивлением возразил Манусевич.— Да ведь примирение это может состояться лишь в том случае, если Константин Никанорович заслужит доверие своего принципала и докажет ему свою преданность, предав в его руки старца.

— Но разве он на это отважится?

— Безусловно. Вся вина падет только на Хвостова. Ваш брат останется в стороне и будет даже иметь основание пенять Распутину за его неосмотрительность и нежелание целиком довериться его охране.

Игорь резко взмахнул рукой и опрокинул фужер. Какие-то тупые молоточки ударяли его по вискам, нервный холодок шел по спине. Он чувствовал такое напряжение, точно готовился к прыжку в глубокую пропасть. Сейчас должно свершиться то, что наконец приведет его вплотную к намеченной цели. Кончится этот отвратительный маскарад, это выслеживание зверя по гнилым болотам. С него довольно. И незачем ждать, незачем ходить на какие-то глупые совещания. Он сделает все один. Вырвать только из горла у этого прохвоста, что ухмыляется перед ним: где, когда и как он собирается предать Распутина.

И внезапно, перегнувшись через стол, буравя Манусевича глазами, Игорь заговорил горячим шепотом:

— Если вы решились разделаться с Распутиным, хотя бы из корыстных целей, то и этого достаточно, чтобы я вам сочувствовал. Гадину нужно уничтожать. Вы умный человек и должны понять. Скажите мне, как вы это сделаете?.. Доверьтесь мне!

Он схватил Ивана Федоровича за рукав визитки.

— Мне кажется,— заговорил вкрадчиво Манусевич,— что вы меня не совсем верно поняли. Дело обстоит не столь трагично. Уничтожать почтенного старца я лично не собираюсь. Достаточно, если его побьют маленько.

— Побьют?

Игорь тяжело передохнул. Возбуждение прошло. Он вытер со лба холодный пот, попытался улыбнуться. Несомненно, этот прохвост водит его за нос. Черт с ним!

— Мне кажется, вы выбрали странную тему для шуток. Я лично не расположен их больше слушать, тем более что уже поздно...

Он оглянулся, ища глазами лакея. Шампанское ударило в ноги. На сегодня и впрямь довольно. Впредь надо знать, с кем имеешь дело.