Брусилов

Брусилов решительно берется за ручку. Все это надо написать, сохранить потомству. «Если бы другие фронты шевелились, не допустили бы перекидку войск противника только на меня, я имел бы полную возможность далеко выдвинуться к западу и могущественно повлиять не только тактически, но и стратегически на германцев, стоявших против Западного фронта. При дружном воздействии на противника нашими тремя фронтами к этому явилась бы полная возможность, даже при малых технических средствах...»

— Отчего же этого не произошло? — громко говорит Алексей Алексеевич. В то же время рука его тянется к чернильнице.

«...Оттого, что верховного главнокомандующего у нас не было, а его начальник штаба, невзирая на весь свой ум и знания, не был волевым человеком, да и по существу дела и вековечному опыту начальник штаба заменять своего принципала не может. Война — не шутка и не игрушка, она требует от своих вождей глубокого знания, которое является результатом не только изучения военного дела, но и наличия тех способностей, которые даруются природой и только развиваются работой».

Брусилов отодвигает от стола кресло, Он встает с таким жестом, точно сейчас пойдет говорить с главнокомандующим какого-нибудь фронта по прямому, Он держится прямо, он так же легок и быстр, каким был. Мягкими кавказскими сапожками он ходит по комнате, заложа руки за спину.

Надежда Васильевна с трудом улавливает напряженным слухом его шаги из соседней комнаты. Она оставляет свое занятие — починку белья и, устремив глаза на запертую дверь, с тревогой и гордостью, которая так же жива в ней, как и в дни высокой славы мужа, слушает, невнятно шепча:

— Ничего, все к лучшему...

Я начал писать «Эпилог», когда в романе моем еще не отгремели бои на Юго-Западном фронте, Брусилов не закончил своих операций, ведомых наперекор тем, кто правил Россией и предавал ее. Человеческая судьба Алексея Алексеевича еще далеко не закончилась. Почему же я оборвал роман на лете 1916 года?

Поверь, читатель, что сделал я это не потому только, что описание еще многих славных боев армий Брусилова не прибавит ничего к заслуженной и веем известной славе полководца, и не потому, что к 1 августа шестнадцатого года закончились, по существу, операции, сломившие все происки внутрироссийских пособников противника, а потому, что большая задача, выпавшая на долю Брусилова, была им до конца выполнена. Дальнейший ход истории его родины требовал других людей, а дальнейшее развитие сюжета романа — иных героев.

В жизнь того времени входили властно новые, более высокие и трудные задачи, выполнить их должны были люди иного склада, иной среды, чем Брусилов, От их упорства, их верности, их мужества зависел дальнейший славный путь России, ее победоносное возвышение и окончательный разгром вражеских сил. Брусилов для этой задачи не был предназначен — он был только связующим звеном между историческим прошлым народа и его блистательным будущим. Много верных, честных сынов дала своему народу родина, и сотни доблестных командиров стали на ее защиту под знамена неизмеримо более высокого вождя, чем Брусилов.

Алексей Алексеевич по своей скромности, предельной честности и ясности ума почувствовал это сам. Он не возмутился, как иные его товарищи по оружию, и не затаил обиды, как многие из них, а с открытым сердцем подчинился воле народа и готовно стал в ряды его зауряд-командиров. Для этого надо было ему — прославленному полководцу — иметь большую силу духа и чистоту сердца. Старик под семьдесят лет сумел это сделать. О тех днях его стоит и должно рассказать подробно, но уже в ином месте.

II

В мае 1917 года, после ухода со сцены последнего Романова, Брусилов был назначен верховным главнокомандующим. Он понимал, что продолжать войну нельзя. Свое согласие принять пост верховного он объяснил тем, что «решил остаться в России и служить русскому народу». Но топить народ в крови Алексей Алексеевич отказался.

— Солдату со мной будет легче,— сказал он,— с меньшими жертвами мы перейдем от сопротивления врагу к временному миру. Я готов за это пожертвовать своей жизнью. Но лезть на рожон, погонять плетью русского воина не стану.

Он не подошел к роли директора. Приказом Керенского (62) он был отставлен и заменен Корниловым... (63)

Когда грохот орудий «Авроры» возвестил крутой поворот руля в русской истории, Брусилов не пошел за своими сверстниками-генералами в стан врагов народа. Он остался в Москве. Он тяжко и много думал в эти дни о судьбе России. Он стал писать «Воспоминания»... Он начал обдумывать их, лежа в лечебнице доктора Руднева в Серебряном переулке в ноябре 1917 года, когда лежал там, раненный в ногу в октябрьские дни. Взрыв снаряда, посланного рукою старорежимного офицера в народ, вывел старого полководца на время из строя. Алексей Алексеевич гордился этой раной впоследствии.

— Я получил и свою долю, - говорил он улыбаясь. Занятый долгие годы бранными трудами, Брусилов не во всем умел разобраться. Он шел по чутью, подчиняясь велению сердца, Он хотел, привыкший трезво взвешивать обстоятельства, воочию убедиться, чего желают поднявшие руку на народ и к чему стремятся те, кто повел народ за собою. Никого не спросясь, горячо помолившись, не сказавшись жене, отираясь на палку, он пошел в Кремль, занятый гарнизоном Временного правительства.

Его остановил дежурный пост у Спасских ворот. Вместо мандата... Брусилов назвал себя. Солдаты хорошо помнили его имя. Молоденький прапорщик кинулся во дворец к коменданту. «Его высокопревосходительство» пропустили в Кремль.

Господа офицеры спросили, чему обязаны они таким высоким посещением. Некоторые из них почли своим долгом доложить ему, что они «имели счастье» служить в частях Юго-Западного фронта. На них на всех были новенькие, с иголочки, сюртуки с блестящими погонами. У адъютанта начальника гарнизона болтались серебряные аксельбанты.

Невольно Алексей Алексеевич вспомнил своего любимца. Где-то он теперь? Какая разительная разница между ним и этим «пижончиком». В эту минуту Брусилову очень недоставало Игоря Смолича. Старику нужна была поддержка, Он оглядел всех присутствующих быстрым критическим взглядом.

Господа офицеры скромно потупились, пряча явно проглядывающее в глазах чувство удовлетворения. Наконец-то такой человек, как Брусилов, стал в их ряды. Они передадут ему всю полноту власти... Уже кто-то из них звонил в Лефортово, где находился главный штаб. Издали слышен был голос, не умеющий скрыть ликования:

— Да! Да! Сам Брусилов! Алексей Алексеевич!

Брусилов сел на первый подвернувшийся стул, господа офицеры кружком обступили его. Начальник гарнизона подвинул к Алексею Алексеевичу кресло, предлагая обменяться местами.

Брусилов пренебрежительно махнул рукой. Полковник сел против него в свое кресло, на самый краешек. Он был тучен, страдал одышкой, ему было неудобно сидеть на краешке, но он терпел, затаив дыхание, ждал распоряжений.

Бывший верховный главнокомандующий испытующе глядел на них. Чем они дышат? Чего хотят? У адъютанта—прямой, нафиксатуаренный пробор. Отвратительный запах. Чуткий к малейшим оттенкам запаха, Алексей Алексеевич невольно поморщился. Седые усы дрогнули.

— Во имя чего вы подняли оружие? — спросил Алексей Алексеевич своим обычным тихим, но внятным голосом и тотчас же пожалел, что задал этот вопрос.

Все переминались, не зная, с чего начать.

— Ну, хотя бы вы первый... — кивнул Алексей Алексеевич в сторону полковника.

— Ну, как же, помилуйте, ваше высокопревосходительство. Само собою разумеется! — начал было полковник и вспотел.— Нужна крепкая власть, пресечь анархию... И вообще...

Он выдохся. Рядом стоящий штаб-офицер подхватил с еле скрываемым раздражением;

— Надо поставить на место этих прохвостов!

Этот возглас взбудоражил остальных. Языки развязались. Алексей Алексеевич кивал медленно и пристально вглядывался в говорящих. Выражения становились все более крутыми. Брусилов поощрял своими кивками говорящих. Он по-стариковски отвечал своим мыслям, глядя на разгоряченную молодежь.