Страница 37 из 37
Машина зависла над травой, пригибая ее к самой земле, волосы, небрежно затянутые резинкой, рванулись, растрепались, залепили лицо. Тьфу же… Дождался, пока винт замедлится, а поднятый им ветер немного утихнет, собрал снова дурацкий этот хвост — обрезать, что ли, надоел… — перехватил левой резинку, чтобы замотать ею волосы — да так и остановился в нелепой позе, в правую забраны пряди, резинка растянута пальцами левой, локти кверху, губа прикушена с досады. Потому что распахнулась железная дверца, и на траву выпрыгнула она.
Все-таки довел себя до края, — подумал он. — Мало мне было чертовщины по углам. Теперь вот — среди белого дня галлюцинации.
Галлюцинация на него даже и не взглянула — пилот передавал ей из трюма поклажу. Большая спортивная сумка, сумка поменьше, еще какая-то сумка… да нет, это не сумка, это же…
Когда он завязал волосы, он не заметил.
Тауркан молча стоял и смотрел, как они шли к лодке — их шаман в старых джинсах и майке, перекосившийся на один бок под тяжестью двух сумок, его женщина в шортах и ковбойке, завязанной узлом на животе, и ехал у нее на плече, засунув в рот крошечный кулачок, новый человек в белых ползунках и смешной шапочке с двумя кисточками.
Тауркан многое отдал бы за то, чтобы услышать — что же они сказали друг другу при встрече.
А ничего особенного.
— Орей, Ирена. Я скучал.
— Орей, шаман. Я вернулась.
…Лодка давно отвалила от берега, и гудение мотора затихло вдали. Только волна накатила на берег, плеснула по деревянным опорам причала.
Потом из-за юго-восточного края озера, из-за неровной синеватой кромки дальнего леса на том берегу, выплыла сизо-серая туча и неторопливо наползла на солнце, приглушая краски и звуки. Гудение, жужжание и стрекот в траве запнулись, потеряли слаженную стройность, рассыпались на отдельные ноты, разбрелись вразнобой и вовсе смолкли. Зашевелились ветви на кустарнике, задрожала листва, забормотал невнятное лес, закивали кронами деревья на опушке, загудело в проводах, и белье на веревках захлопало свободными углами и замахало рукавами, трава на склоне прижалась к земле, и заплясали — вверх, вниз, вверх, вниз — островки плотных темно-зеленых листьев на потемневшей от мелкой ряби поверхности озера. Потом недовольно сморщенная вода пошла складками. Глубже, острее, и уже замелькали на дальних гребнях, возникая и сразу опадая, белые завитки. Потянуло свежестью и сыростью — и скорым дождем.
Как вчера и позавчера, как всегда и вечно — поднимался ветер.