Волки севера

Они втащили Стовина в дом, и Дайана с встревоженным лицом начала развязывать его унты.

— Оставьте это, — сказал Бисби. Дайана непонимающе посмотрела на него.

— Но его ноги… Он же не может стоять. Они отморожены. Нужно…

— Оставьте это, — снова сказал Бисби. — Я сам посмотрю их позже. Скорее всего, ничего страшного. И здесь уже хуже не будет. Я сейчас вернусь, только взгляну на дорогу.

Дайана принесла горячий чай и заставила Стовина выпить. Волков с участием смотрел на американца и помогал Валентине массировать его руки. Руки Стовина уже стали покалывать. Русский покачал головой.

— Вам повезло. Еще бы четверть часа и вы лишились бы пальцев. Вы знаете, какая сейчас температура?

Стовин покачал головой. Он уже чувствовал себя лучше, хотя руки его болезненно горели. К ногам тоже стала возвращаться чувствительность. Волков достал из кармана дешевый термометр.

— Этот термометр я нашел в сарае, — сказал он. — Утром было сорок четыре градуса мороза. А сейчас еще холоднее. Мне приходилось видеть обмороженных. Жуткое зрелище. Вам нужно быть внимательнее. Старайтесь постоянно шевелить пальцами в перчатках. И не прикасайтесь ни к чему более чем на несколько секунд.

Вспомнив, как он опирался руками на землю, Стовин улыбнулся. Его слабость уже прошла, и он чувствовал себя гораздо лучше, хотя руки и ноги его горели. Вскоре вернулся Бисби, и Дайана спросила, можно ли разуть Стовина. Бисби кивнул. Дайана без труда стащила с него унты, и Стовин не смог сдержать крик боли. Ноги его были покрыты белыми пятнами, а в некоторых местах вместе с носками сошла и кожа. Дайана, чуть не плача, стала массировать ноги, но Бисби был спокоен. Он сходил в кладовую и принес банку из-под табака, наполненную серо-грязным дурно пахнущим жиром.

— Целебный жир, — сказал он. — Им пользуются эскимосы. Втирайте его в кожу. Ноги не так уж плохи. Стовин не потеряет ни одного пальца. Однако втирайте не более двух минут. Иначе ноги распухнут и он не сможет обуться. Тогда дело будет совсем плохо.

Вскоре женщины с трудом обули Стовина. Ноги его буквально пылали жаром. Бисби сказал, что это хороший знак.

— Почему я? — спросил Стовин. — Почему ни Волков, ни Женя не обморозились? Ведь мы были вместе и вели себя одинаково.

Бисби рассмеялся.

— Ты… ты немного старше их. Сто. Кровь у тебя циркулирует хуже, чем у них. И холод действует на тебя сильнее. Сколько градусов?

— Сорок четыре градуса, — ответил русский.

— Ну, вот, — сказал Бисби. — Тебе следует остерегаться, Сто.

Он повернулся к остальным.

— Этот олень ищет пищу. Чукчи, вероятно, где-нибудь поблизости и наверняка они выйдут ночью. Я думаю, что они не знают, что у нас есть олени. Этот чукча-солдат не показался мне очень умным. Так что нам лучше выехать.

— Поблизости? — спросила Дайана. — Почему? — Голос ее звучал тревожно.

— Это чукчи-оленеводы, — терпеливо ответил Бисби. — Они кочевники. Они живут, кочуя по всей стране. Утром они устроили себе жилище из снега, поели сушеного мяса и теперь спят. Они хотят напасть на нас ночью. Они думают, что мы все еще останемся в доме, и уверены, что в темноте автомат будет бесполезен. — Бисби любовно похлопал автомат, висящий у него на плече.

Они погрузили в сани все, что можно было взять: котел, примус, пищу, все покрывала, за исключением запятнанных кровью, ножи, даже шкуры со стен. Ведь у них не было ничего. Весь багаж остался в аэропорту Анадыря. Однако Волков нахмурился, увидев, что Бисби забирает все. Бисби не обратил внимания на его протесты.

— Этому бедняге уже ничего не нужно. Да и его жене тоже, независимо от того, жива она или нет. Мы не знаем, что нас ждет впереди, сколько времени продлится путешествие. Мы ни в чем не можем быть уверенными. Мы даже не знаем, куда едем.

— Мы едем в Уэлен. А потом придется вернуть все эти вещи обратно.

— Сейчас главное — забота о нашей жизни, а не о вещах. Тем более, что чукчи все равно все разграбят. Мы не берем ничего, что не могло бы нам понадобиться. Хотя…

Он колебался, глядя на Стовина.

— В чем дело? — спросил Стовин.

— Ваши книги, — сказал Бисби и вышел к саням. Дайана молчала, ощущая, как в ней нарастает ярость.

Валентина подошла к Стовину и дотронулась до его руки.

— Он молод, — сказала она. — А молодые люди не сентиментальны. Мы, сибиряки, говорим: сорок лет — еще не женщина, ниже сорока — еще не мороз. Сорок лет — еще не мужчина, мой дорогой. Когда-нибудь он поймет это…

Это было как полет. Невероятно тепло и удобно. Закутавшись в покрывала и меха, прижавшись к сонному Стовину, Дайана полулежала в санях. Перед нею на фоне темно-голубого усыпанного звездами неба виднелась сгорбленная фигура Бисби, который помогал оленям, изредка оглядываясь назад и придерживая упряжку, чтобы Валентина не осталась далеко позади. Дайана обернулась и посмотрела в щелочку между упакованными вещами. Вторая упряжка катилась в ста ярдах позади. Из ноздрей оленей выбивались клубы белого пара. Валентина прекрасно справлялась с оленями. Дайана признала, что у нее бы так не получилось. Бисби был прав. Уже дважды они останавливались, чтобы покормить оленей, однако темп движения был хорошим. Восемь миль в час, — сказал Бисби. Дайана посмотрела на часы. Значит, они проехали уже тридцать миль. Больше половины пути. Вокруг них расстилалась снежная пустыня. Бледно-серая, монотонная. Никаких других цветов спектра не входило в палитру того, кто создал эту безрадостную равнину. На ней не было ничего, что могло бы остановить взгляд, позволить оценить расстояние, не было видно даже линии горизонта, где насквозь промерзшая серая земля встречается с промерзшим серым небом. Дайана не понимала, как Бисби мог держать правильное направление. Однако она замечала, что во время привалов Бисби внимательно изучает небо. Значит, они едут туда, куда надо, — успокаивала она себя.

Почти внезапно сумрак полудня перешел в глубокие сумерки вечера. Через щелку Дайана могла видеть только снежный вихрь, поднимаемый второй упряжкой, да изредка яркие звезды. Вдоль дороги, если это была дорога, тянулся длинный низкий хребет, терявшийся в темноте. Бисби натянул поводья, и сани медленно остановились. Через несколько мгновений возле них остановилась и упряжка Валентины. Олени тяжело дышали, выпуская из ноздрей клубы белого пара. Бисби поднял голову и смотрел на темное небо. Слабый, но вполне заметный ветер дул вдоль дороги. Иногда порывы его становились довольно чувствительными. Бисби кивнул, как бы соглашаясь сам с собой, и снова погнал оленей, но уже не в том направлении, куда он ехал раньше. Вскоре он снова остановил оленей возле хребта, с его подветренной стороны. Бисби сошел с саней и направился ко второй упряжке, где ехали Солдатов и Волков. Олени стояли спокойно, изредка погружая голову в снег в тщетных попытках добраться до земли и найти мох.

— Приближается буря, — сказал Бисби. — То, что китобои называют Уиллиуоу. Нам нужно срочно найти укрытие. Этот хребет будет надежной защитой.

Стовин, Дайана, Волков и Солдатов сошли с саней. После теплоты саней воздух казался обжигающе холодным, как будто в лицо били струи расплавленного металла. Нога Стовина сильно болела, хотя Дайана перевязала самые пострадавшие места бинтами из старой ночной сорочки, которую нашла в избе. Ветер становился все сильнее, он закручивал снежные вихри, которые больно били по лицу. Бисби взял длинный шест, которым погонял оленей, и промерил глубину снега. Вполне удовлетворенный, он повернулся к мужчинам.

— Я буду вырезать снежные блоки, чтобы выстроить убежище, — сказал он. — А вы таскайте их сюда. Только не кладите друг на друга, а то они смерзнутся. Когда я приготовлю достаточное количество блоков, я приду и все сделаю сам.

Затем он повернулся к Дайане и Валентине.

— Берите покрывала и брезент с саней. Они упакованы так, что их легко достать.

Вскоре он уже шел вдоль хребта. Стовин и русские пошли за ним. Даже в состоянии физического отупения, в котором пребывал Стовин, он не мог не восхищаться искусству, с которым Бисби резал блоки. Острый нож легко прорезал твердый снег и получались снежные кирпичи как раз такого размера, чтобы человек мог унести их. Работа продолжалась довольно долго. Стовин чувствовал, что сердце вырывается у него из груди. Проходя мимо Солдатова, он заметил, что русский тоже двигается с трудом. Только Волков, казалось, был полон сил и энергии. Ветер усиливался с каждой минутой. Стовин обнаружил, что он вспотел и пот застывает прямо на его коже, покрывая ее ледяной коркой.