Страница 2 из 111
Отчетность велась аккуратно. Однако несколько лесовладельцев сообщили, что деньги, будто бы перечисленные им, не поступали. И Стефансен не располагал ни одной квитанцией как раз на эти суммы, которые вместе точь-в-точь равнялись общей недостаче. Завод два раза в год рассчитывался за поставку леса, и речь шла о значительных суммах.
Поскольку Стефансен находился в Осло, дело передали столичной полиции. Реакция последовала незамедлительно. В столице дело сочли настолько важным, что начальник уголовного розыска постановил поручить дело следователю Вебстеру.
С растратой все было ясно, доказательства налицо, теперь требовалось разыскать деньги. По всей вероятности, припрятанные, чтобы впоследствии найти им приятное применение.
Два компетентных врача охотно заявили, что Стефансена без ущерба для его здоровья можно переводить в больничную камеру центральной тюрьмы при полицейском управлении на Мельничной улице, 19. Врачи позволили себе усомниться в том, что кассир страдает потерей памяти. В самом деле, очень уж кстати пришелся этот недуг.
— У Стефансена мог быть повод отравить Холмгрена? — спросил начальник угрозыска.
— М-м-м, что-то непохоже, — ответил Вебстер.
2
Следователь Вебстер не стал особенно распространяться о сути дела. Он вообще был не слишком разговорчив. Внимательно изучил полученные бумаги, сделал кое-какие записи, погладил лысину ладонью и быстрыми ровными шагами проследовал по крытому переходу из здания полицейского управления в тюрьму, к заключенному Стефансену. Внешне Вебстер мало чем отличался от большинства мужчин среднего возраста, отнюдь не производил впечатление «крутого». Была в нем и масса, и сила, но не сверх меры. Серый костюм, спокойное волевое лицо, свидетельствующее, что со здоровьем все в порядке, однако не дающее повода делать какие-либо заключения об интеллекте.
Люди, знавшие Вебстера, могли подтвердить, что он может быть и «крутым». Он считался толковым следователем, возможно, самым толковым в своем отделе.
Открыв дверь камеры, он сразу решил держаться добродушно и бдительно: дичь показалась охотнику робкой. Присмотревшись, Вебстер обнаружил на лице Стефансена признаки болезни и страдания.
Усталый и малость «чумной», сказал себе Вебстер. Если притворяется, то делает это превосходно. Впрочем, не сомневаюсь, что кто угодно мог бы слегка очуметь, упрятав четверть миллиона с гаком в надежде воспользоваться денежками после шести — восьми лет тюрьмы. И конечно, в голове должны вертеться мысли о сохранности припрятанного, а также о том, не станут ли и после гнаться за ним по пятам.
Вообще же, говорил себе Вебстер, он больше всего похож на смирного семьянина. Не здоровяк. Не прожигатель жизни. Интеллектуальный тип. Красивый высокий лоб, и мне бы такую шевелюру…
Чужие волосы были единственным предметом зависти Вебстера. Вид мужчины с красивой шевелюрой неизменно повергал его в уныние.
Стефансен не стал вставать с кровати. Сидя в одних кальсонах, он пригладил тонкой белой рукой седоватые волосы, те самые, что вызвали зависть Вебстера. Следователь ухмыльнулся и тяжело опустился на табуретку.
— Да, неприятная история… И давно вы болеете? — спросил он чуть ли не сочувственно.
— Болею? Даже не знаю, что вам ответить. Меня давно, уже много лет не покидает чувство усталости, — тихо ответил Стефансен виноватым голосом.
— Тяжело в таком состоянии работать кассиром?
— Тяжело? Я ненавидел эту работу, ненавидел цифры.
— Надо же, — сказал Вебстер. — Работать кассиром и ненавидеть цифры? Как же так…
— Ну, я поступил на эту должность и женился, дети пошли. Мне было неплохо там, на заводе, я вполне освоился, постепенно стал прилично зарабатывать. И знаете, поначалу работа мне даже нравилась, хотя прежде я думал совсем о другой карьере.
— Но потом вы начали ненавидеть цифры? И давно это с вами случилось?
— Много лет назад, точнее не помню. Эти цифры — точно зверюшки, снуют в голове целый день и половину ночи, — произнес Стефансен негромко, но твердо.
— Какие такие зверюшки? — спросил Вебстер.
Стефансен помолчал, глядя перед собой. Потом снова пригладил волосы белой рукой и сказал с хитрецой в голосе:
— Маленькие цифры — муравьи, те, что побольше, — сороконожки. Я разобрался в них. По всему телу ползают внутри. Ненавижу их.
Стефансен подтянул одеяло до пояса и опустил лицо на свои тонкие руки.
Вебстер внимательно обозрел худую фигуру, понуро сидящую на кровати, сжал губы, потер свою лысину.
— Недурно, — пробормотал он. Потом достал лист бумаги и твердо возвестил: — Что поделаешь, Стефансен, придется мне все-таки предъявить вам кое-какие цифры. Вот, посмотрите, в этом списке имена пятнадцати лесовладельцев, которые утверждают, что не получили положенных денег. Вам уже говорили об этом. И вы ответили, что не помните?
— Точно, не помню. Я знаю, что меня подозревают.
— Не просто подозревают, против вас выдвинуто обвинение, — отозвался Вебстер по-прежнему спокойно, сурово, с ударением на каждом слове.
— Но это недоразумение, — пробормотал заключенный Стефансен, — это какое-то недоразумение. Не понимаю. Я никогда ничего не брал.
— Конечно, конечно, — произнес Вебстер чуть ли не ласково. — И вы только не подумайте, что я пришел как ваш враг. Мой долг — внести ясность в это дело, и вы должны постараться помочь мне. Вы помните хотя бы имена кредиторов? Вот, послушайте.
Вебстер медленно прочел фамилии, следя за кассиром, который согласно кивал.
— Я хорошо знаю их всех, — тихо и вдумчиво ответил Стефансен.
— И вы считаете, что деньги им были отправлены?
— Я не могу помнить все, адресов было много. Если в книгах значится, что деньги отправлены, значит, так оно и есть.
— Но тогда налицо должны быть почтовые квитанции?
— Я ничего не знаю на этот счет, ничего, знаю только, что никогда ничего не присваивал.
Вебстер назвал фамилии двух поставщиков, которым причитались крупные суммы.
— Но должны же вы помнить адреса, куда посылали такие деньги?
Стефансен замахал руками.
— Бога ради, перестаньте мучить меня цифрами! — крикнул он. И вяло добавил: — Я в самом деле не помню.
Вебстер перевел разговор на заводские дела вообще: и что за человек был директор Холмгрен, и как насчет секретарши, фрекен Энген, какие на заводе условия труда, какой у Стефансена дом. Завод Холмгрена не числился в ряду крупных предприятий. Стефансен один справлялся с отчетностью и кассой, нередко работал сверхурочно. Все расчеты велись наличными. Стефансен сам посылал деньги ценными письмами, предпочитал такой способ чекам. На заводе царила приятная атмосфера, люди чувствовали себя как бы членами одной семьи. Раз в полгода проводилась ревизия.
Вебстер еще поговорил со Стефансеном о том о сем. Беседу записал, прочел свои записи вслух; Стефансен кивком подтвердил — все верно.
Список с фамилиями лесовладельцев остался лежать на тумбочке у кровати.
— Вы заглядывайте в него, — сказал Вебстер. — Сами понимаете, дело нешуточное. Пошевелите мозгами. Как только что-нибудь вспомните про деньги, вызывайте меня. Что-нибудь да всплывет.
Выходя из камеры, напоследок приветливо произнес:
— Понимаете, вам не грозят серьезные последствия, если выяснится, куда подевались деньги.
Возвращаясь по крытому переходу в управление, пробормотал про себя:
— Кто знает…
Ему вообще не свойственно было заниматься предположениями, он охотился за фактами, пусть далее незначительными, предпочитал что-нибудь осязаемое, опирался на долгий опыт. Работал основательно и смекалкой не был обделен, и нюхом тоже. Умел держать в узде свое воображение.
Следователь Вебстер не парил в облаках, добросовестно держался старых, проверенных методов. Все, что касалось науки, охотно оставлял на усмотрение экспертов, с которыми отлично ладил. Иные сотрудники считали, что Вебстер ничуть не башковитее других следователей. Однако результаты говорили сами за себя.