Таинственный мистер Кин

Раздался звон разбитого стекла – графиня Царнова, вскочив со стула, уронила на пол свой бокал.

– Почему ты это сделал? – вцепившись в край стола, крикнула она. – Почему?

Графиня и крупье долго сверлили друг друга взглядом. Это было похоже на дуэль.

– Мадам, – презрительно улыбнувшись, наконец произнес месье Воше, – вам известно такое слово, как жалость?

– Что-о?! – воскликнула графиня и опустилась на стул. – Я все поняла… – Неожиданно она улыбнулась, лицо ее просияло. – Интересная история, месье Воше, – как ни в чем не бывало произнесла женщина. – Не правда ли? Позвольте предложить вам прикурить.

Она быстро свернула в трубочку какую-то бумажку, подожгла ее от свечи и протянула крупье. Взяв в рот сигарету, Пьер Воше наклонился к пламени и прикурил.

– А теперь я должна вас покинуть, – резко поднявшись, сказала она. – Нет-нет, прошу вас меня не провожать.

Не успели присутствующие опомниться, как ее и след простыл. Мистер Саттерсвейт хотел было кинуться вслед, но, услышав удивленный возглас крупье, замер на месте.

– Черт побери! – Француз уставился на обгоревшую бумажку. – Это же банковский банкнот на пятьдесят тысяч франков! Вы понимаете? Все, что она сегодня получила! Все, что у нее оставалось! И она подожгла ее, чтобы я смог прикурить! Да, она слишком горда, чтобы принимать подачки. Впрочем, она всегда была гордой. Удивительная женщина! Просто уникальная…

Он вскочил с места и со всех ног бросился к выходу. Мистер Саттерсвейт и Харли Кин одновременно встали из-за стола.

– Месье, вам записка, – подойдя к Франклину Раджу, бесстрастным голосом произнес по-французски официант.

Мистер Кин быстро выхватил у него свернутый листок бумаги.

– Элизабет, я чувствую себя таким одиноким, – жалобно сказал Франклин. – Эти иностранцы… У них все не так. Их поступки понять невозможно. Как все-таки приятно общаться с такой стопроцентной американкой, как ты. – Он в упор посмотрел на девушку и плаксивым голосом добавил: – А эти европейцы такие странные.

Молодые американцы поблагодарили мистера Кина за ужин и, попрощавшись, ушли. Мистер Кин принял от официанта сдачу. Он, улыбаясь, посмотрел на мистера Саттерсвейта. А того буквально распирало от гордости.

– Что ж, все закончилось как нельзя лучше. Наши влюбленные голубки снова вместе.

– Это кто же? – поинтересовался мистер Кин.

– Как – кто? – удивленно переспросил мистер Саттерсвейт. – Ну да, конечно… Вы, пожалуй, правы. Только, если же…

Он замолчал, а мистер Кин улыбнулся, и витражное окно за его спиной вспыхнуло всеми цветами радуги.

VI Человек из моря

Мистер Саттерсвейт ощущал себя стариком. Возможно, в этом ничего удивительного не было – ведь многие считали его старым. Молодые говорили о нем: «Сколько лет старине Саттерсвейту? О, да лет сто. Ну, по меньшей мере под восемьдесят». А самые добрые из девушек, даже оценив его возраст в шестьдесят, при этом добавляли: «Да он уже совсем старый». Для Саттерсвейта слышать это было еще обиднее, поскольку ему уже исполнилось шестьдесят девять. И тем не менее стариком он себя не считал.

Шестьдесят девять – прекрасный возраст, когда у человека появляется масса возможностей, думал мистер Саттерсвейт. Жизненный опыт уже накоплен, и самое время начать его использовать. Быть стариком – нечто другое. Это когда чувствуешь усталость, испытываешь разочарование и ставишь перед собой неразрешимые задачи. Был ли мистер Саттерсвейт и в самом деле стариком? Этот пожилой сухощавый мужчина, который так и не обзавелся семьей, не нажил приличного состояния, если, конечно, не считать собранной им коллекции живописи, уже не радующей его. Человек, чья жизнь никого не волновала. Ведь никто из его прежнего окружения не задавался вопросом, жив он или уже умер…

При этой грустной мысли мистера Саттерсвейта словно током ударило. Он попытался взять себя в руки и больше не раскисать. Он же знал, что жизнь у него сложилась не так уж и плохо. Иметь жену, которая ненавидела бы его и детей, этот неиссякаемый источник волнений и тревог, требующий постоянного внимания, – это не для него. А будь он человеком семейным, смог ли бы найти время, чтобы заняться тем, что ему больше всего нравилось?

– Нет, жить как хочется и чувствовать себя комфортно – вот чего мне всегда хотелось, – как бы подводя итог невеселым размышлениям, твердым голосом произнес мистер Саттерсвейт.

Последняя мысль напомнила ему о пришедшем с утренней почтой письме. Он извлек его из кармана и с удовольствием перечитал. Ему написала одна герцогиня, а ему всегда нравилось получать от нее послания. Правда, начиналось письмо с настоятельной просьбы внести в благотворительный фонд солидную сумму. Если бы не это обстоятельство, вряд ли бы он получил от нее известие. Но ее просьба была изложена так изысканно, что мистер Саттерсвейт даже не рассердился.

«Ривьерой вы на этот раз пренебрегли, – писала герцогиня. – Интересно, как же выглядит остров, на котором вы обосновались? Уверена, что отдых на нем гораздо дешевле. В этом году бесстыдник Каннотти так поднял цены, что на Ривьеру я уже не поеду. На следующий год я планирую составить вам компанию. Но только в том случае, если вам на острове понравится. Правда, при мысли о том, что придется провести на море пять суток, меня охватывает ужас. Но куда бы вы ни посоветовали мне отправиться, я твердо знаю, что там меня ждет прекрасный отдых. Ведь вы из тех, кто больше всего ценит уют и комфорт. Только в этих условиях вы можете удовлетворить свой неистребимый интерес к делам других…»

Складывая письмо, мистер Саттерсвейт думал о той, что его написала. Перед его мысленным взором предстала герцогиня – скупая, на язык ядовитая, как змея, с огромной силой воли и подозрительной страстью казаться доброй для всех.

– Сила воли! – вздохнул он. – Да, она никому не помешает.Мистер Саттерсвейт достал другое письмо. На конверте была наклеена немецкая марка. Оно пришло от молодой певицы, в профессиональной судьбе которой он сыграл далеко не последнюю роль.

«Не знаю, как и благодарить вас, мистер Саттерсвейт, – говорилось в письме. – Не могу поверить, что всего через несколько дней я буду петь Изольду…»

Мистер Саттерсвейт опять вздохнул. На этот раз с сожалением. «Жаль, что в качестве дебюта ей предложили именно эту партию, – подумал он. – Да, Ольга – очаровательная девушка, и голос у нее завораживающий. Но сможет ли она передать страсть, свойственную женщине?»

Не в силах удержаться, он тихо пропел:

Не приказывай ему!

Прошу, не приказывай.

Этого требую я, Изольда!

«Нет, Ольга, эта юная девушка, не сможет понять, какая сила духа заключена в словах «Я, Изольда!». Нет-нет, ей не удастся передать яркий образ своей героини. Но здесь я уже ничем помочь не смогу…»

Остров начинал наводить на мистера Саттерсвейта тоску. Может, ему все же следовало опять отправиться на Ривьеру? Там его хорошо знали и он многих знал. А здесь никто не проявлял к нему интереса. Никто из отдыхающих и не догадывался, что он, мистер Саттерсвейт, водит дружбу с представителями королевских дворов Европы, известными певцами, писателями. Здесь не было ни души из высшего света и мира искусств. Большинство из тех, с кем ему довелось пообщаться, приезжали на остров семь, четырнадцать, а то и двадцать раз подряд. Так что они прекрасно знали цену и себе, и остальным отдыхающим.

Тяжело вздохнув, мистер Саттерсвейт стал спускаться к маленькой бухточке. По обеим сторонам дороги росли бугенвиллеи. На фоне их темно-зеленых крон пламенели ярко-красные цветы. Глядя на эту живую красную массу, мистер Саттерсвейт почувствовал себя гораздо старше. Ему даже показалось, что седина в его волосах стала еще гуще.

– Нет, я действительно состарился, – пробормотал он. – Состарился и подряхлел.

Пройдя аллею, вызвавшую у него прилив меланхолии, мистер Саттерсвейт облегченно вздохнул. Далее его путь лежал по улице, где все дома были выкрашены в белый цвет. Его внимание привлекла бездомная собака. Псина стояла посередине мостовой и сладко позевывала. Потом легла, погрелась немного на солнце, лениво поднялась и, отряхнувшись, посмотрела по сторонам, видимо в поисках чего-нибудь съестного.