Страница 19 из 101
- У-у... Огромный змей, голова точно свод, а пасть будто пропасть!
- Всех, говоришь, детей поел?
- Не всех, осталась одна царская дочка... Красавица... И как пришел ее черед, явился в город великий мученик и страдалец за веру Христову.
- Георгий?
- Ага. Он сказал Елизавете, так царскую дочку звали: «Не бойся, девица!»
- А она?
- Она?.. - Юрий замолк, вспомнив особенно понравившиеся ему слова: «Тебя умоляю, господин мой, уйди отсюда; я вижу приятный твой вид, и младость, и блеск, и красоту лица твоего и тебя умоляю, отойди отсюда скорее, чтобы не погибнуть жестоко». Благородство царской дочки-красавицы и ее восхищение Георгием умиляли Юрия, но признаться в этом вслух ему почему-то казалось стыдным, и он ответил только: - Она боялась, что он не сможет победить страшного гада.
- А он все-таки победил?
- Да, он велел царевне снять пояс и поводья коня, связать ими голову змея и влечь за собой в город, как все равно что овцу на заклание.
- Она так и сделала?
- Ага! Она вела его, радуясь и веселясь!
- Ну, вот и ты своим золотым поясом да наборной уздечкой свяжешь рязанского змия и поведешь его, радуясь и веселясь!
- А правда, какие они, рязанцы, страшные?
- Свирепый народец. Мы уж не раз с ними ратились. Недавно я отправил к ним посла, велел пригрозить: мол, если не вернете нам назад наши пять погостов на Оке, мы ваши земли начнем зорить. А они, подлые, что сделали?.. Они моего посла остригли - и голову и бороду, а для боярина нет больше сраму, чем дать бороду свою обкорнать... Да, обкорнали они посла моего - великого князя посла! - обкорнали, да еще велели ему передать, что они никого, кроме Бога, не боятся. Однако же поглядим ужо, так ли нет ли это?
- А как поглядим? Будем стрелять в них из луков и мечами рубить?
- Может, и не придется этого делать, постращаем только.
Это Юрию понравилось, он заметно повеселел, стал иногда пришпоривать своего Ветра, тот ускорял шаг и выходил на голову, а то и на всю шею впереди коня великого князя. Отец на это не сердился, но сказал:
- Прежде бати в пекло не лезь.
Лес впереди стал редеть, чаще попадались полянки, на . которых среди пожухлой травы ярко желтели не испугавшиеся первых морозов цветы крестовника и девясила, который называли еще «Христовым оком». Перешли вброд, небольшую речку, а за ней открылась прозрачная сизая даль.
Отец удержал на месте своего коня и поднял руку - дал знак всем остановиться.
- Видишь, черная полоса в самом конце равнины, прямо на небоземе? - спросил у Юрия.
- Лес нещто?
- Рязанцы. Тут я им назначил судное место.
Подскакали на рысях лазутчики, подтвердили: идет отряд ростовских дружинников копий в пятьсот во главе с князем Ингваром.
- Коли пятьсот, значит, не хотят ратиться, на переговоры явились, - решил отец.
Так и оказалось.
Молодой рязанский князь Ингвар, еще безбородый и безусый, восседал на высоком коне очень уверенно, смотрел из-за забрала на владимирцев безбоязненно, даже самовластно. И голос его звучал в осеннем стылом воздухе раскатисто, и речь произнес разумную:
- Великий князь, бьем челом! Воеводу, который учинил бесчиние над твоим послом, мы тоже обстригли и посадили в узилище. Учинять брань из-за пяти погостов не хотим.
- Давно бы так, - одобрил отец. - Я вот и кунщиков с собой привел, чтобы при вас прямо начали они собирать полюдье, много уж податей накопилось.
Рязанский князь сразу как-то потерял свое достоинство, по-детски обиженно сморщил лицо, будто разреветься собрался. Сказал срывающимся голосом, уже не таким звонким, как сперва, а придушенным:
- Дак как же это?.. Ведь то исконно наши, рязанские земли-то... Деды наши там промышляли, бортничали, зверя ловили...
- Промышлять да ловить - это одно, а леса выжигать от дубья-колодья, пал очищать, пашню орать и деревни ставить - совсем иное дело, и исполнили его не рязанцы, а мои люди, не так ли? Покуда погосты из деревень не образовались, вам эта земля ни к чему была, а теперь - вспомнили? Добром не хотите уступить, силой возьму! - сказал отец и оглянулся на свое воинство, которое тучей нависало за его спиной.
Ингвар тоже посмотрел на ощетинившиеся копья владимирцев, тронул повод уздечки, конь под ним встрепенулся, начал перебирать ногами,
- Тпру-у, стой! - Ингвар властно натянул повод, так что конь вздыбился и, опустив копыта, замер.
Юрий с завистью пронаблюдал за этим, признался сам себе, что он так с норовистым конем управляться не может.
- Великий князь! - Голос Ингвара снова обрел твердость и уверенность. - Дело о погостах спорное, но кровь из-за них лить - разумная ли причина?
- Разумейте, языцы, як о с нами Бог! - неопределенно отозвался отец и ждал, что еще скажет рязанский князь.
Ингвар пощипал свои молодые усики, видно колеблясь, высказать ли задуманное, решился-таки:
- Мы вот помакупшли и удумали... Чем кровь лить, давай лучше выставим с обеих сторон по богатырю, пущай они сразятся промеж себя в поединке. Чей верх будет, того и погосты, а-а?
- Ну, что же, есть у нас на такой случаи детинушка.
- Вот-вот... А у нас Осьмипуд есть, прозвание у него такое.
- Зови его сюда. Вот на этом поле пусть и схлестнутся.
Ингвар развернул коня, вместе с ним ускакали и его оруженосцы.
Детинушкой отец назвал всем известного во Владимире дружинника Якума Зуболомича. Высокий, ладно скроенный, проворный, однако же не осьми пудов весом, нет...
- Батя, - заволновался Юрий, - рази Якум сладит?
- А рази нет? Гляди-ка, плечи-то у него какие - косая сажень! А кулачищи? Ровно копыта трехлетнего жеребца!
Юрий оценивающе посмотрел на сжатые в кулаки сильные пясти Якума Зуболомича, перевел взгляд на передние копыта своего Ветра, огорчился: нет, кулаки все же меньше, зря отец так бахвалится.
Якум начал снаряжаться для поединка. Скинул походную одежду и, оставшись по пояс голым, поиграл длинными мышцами, размялся, прежде чем оболокаться в припасенную на этот случай белую, ненадеванную сорочицу.
- Ишь, как сила-то по жилочкам переливается! - сказал отец Юрию, который все еще огорчался, что Якум не осьми пудов весом и что с рязанцем ему не совладать, значит.
Дружинники хотели помочь Якуму заседлать коня, но тот отстранил их, сам все делал, приговаривая:
- Коли не смогу порвать, значит, надежно.
Прежде чем затянуть подпруги, проверил на разрыв все ремни - нагрудные, удерживающие седло спереди, задние для пристежки сулицы - глотательного копья.
Запрыгнул в седло, которое оказалось очень высоким, однако ноги он все равно согнул в коленях, словно изготовился выпрыгнуть из стремян.
- Э-э, - протянул один из дружинников, - ты, Якумка, ровно сорока на колу. Взял бы мое седло.
- Чем же оно лучше?
- Глубокое, будешь сидеть, как репа в грядке.
- Нет уж, лучше сорокой быть, чем репой, - усмехнулся Якум и подмигнул завороженно смотревшему на него княжичу: - Верно говорю, Георгий Храбрый?
Юрий не нашелся что ответить, это сделал заботившийся о Якуме дружинник:
- Тебе видней, только помни, что против тебя триста двадцать фунтов живого мяса идет.
- Как это? - не понял Якум.
- Столько весу в восьми пудах.
- Ну, мякина на пуды, а зерно на золотники, - отмахнулся Якум и стал пристегивать на обоих боках и плечах дощатую броню без рукавов.
- Ты бы все же надел железное зерцало, - посоветовал все тот же дружинник, который предлагал глубокоеледло.
- Нет, там ожерель и обруч мешают. Это мне привычнее. Да и куда как легче. А вот от железных наручей не откажусь. Есть у тебя?
- Как не быть! Есть, есть!
- Ну-тко, давай! - Якум пристегнул на пряжки выгнутые металлические пластины, закрывшие руку от кисти до локтя. - И шелом надобен бы покрешпе.
- Булатного у меня нет... Может, медный сгодится?
- Сгодится, давай! - Якум насадил на голову до блеска начищенный шлем с наушами и затылом - пластинками, положенными одна на другую, затянул под подбородком ременные паворози. - И щит у меня легонький да невзрачный: досочки из клена, а поверху кожа козловая...