Безжалостная ложь

– Да незачем это! – в отчаянии воскликнула она. – Не надо мне отмщения. Вы-то не виноваты! Вы… вы не можете хотеть ребенка от меня…

– Почему? – от признания, давшегося ей с такой мукой, Морган безжалостно отмахнулся и упорно продолжал настаивать на своем. – Или только женщинам разрешено жаждать детей? Я в прошлом был настолько поглощен работой, что почти все детство Марка упустил из виду. Все пытался доказать, какой я умелый делец, зато отцом фактически и не был. Не старался быть даже заурядным, будничным отцом, на какого ребенок может положиться. И уверен, что на этот раз стану гораздо лучшим родителем…

Его уверенная речь в настоящем времени почти ввергла Клодию в отчаяние. Но слово «жаждать» сотрясло ее нежное сердце.

– Но… Марк…

– Ах, да, Марк. – Его губы сжались, образовав жесткую линию. – Волшебный стяг, которым вы машете всякий раз, когда желаете меня отвадить. Что ж, поговорим про Марка. Или вас тревожит то, что якобы я демонстрирую некую сексуальную аномалию, вожделея к бывшей любовнице сына?

Слова грубо подействовали, но Клодия не дрогнула.

– А это так?

В ослепительной синеве мелькнула зарница мрачного юмора.

– Что я вожделею к вам? Разумеется. Но мы знаем, что между нами гораздо большее. Не каждому объекту вожделения предлагают завести общего ребенка. Быть может, вы сомневаетесь не в моих мотивах, а в моей потенции?

– Ну уж в этом-то вряд ли можно усомниться!

И снова дьявольские, зажигательные движения бедрами.

– Правда.

– Я хотела сказать – имея в виду, что у вас был Марк. – Она пыталась осадить его надменным взглядом, смущенная оттого, что сразу после пылкого признания он стал ее поддразнивать. – Это было давно, однако у меня нет оснований думать, что годы воздержания уменьшили мою плодовитость, – подозрительно торжественно отозвался он.

– Воздержания! – Пылающие золотые искорки в зрачках Клодии выразили ее яростное презрение к этой мысли.

– Я разумел – от деторождения, – кротко произнес он. – Когда я спал с другими женщинами, всегда пользовался презервативами. Не хотел рисковать еще одной случайной беременностью. – Его густые, темные ресницы внезапно затенили пронзительный синий взор, опустившийся к ее бурно вздымающейся полуобнаженной груди. – Я с нетерпением жду возможности проникнуть в вас обнаженным – это будет внове. Любопытно узнать, что это будет за ощущение. Уверен, что это произведет глубочайшее впечатление на нас обоих. А вы пользуетесь противозачаточными средствами или пользовались недавно?

Все еще ошеломленная колоритным описанием его сексуальной алчбы, она машинально ответила правдиво:

– Нет, но…

– Хорошо. В таком случае барьеров вашему плодоношению нет. Значит ли это, Клодия, что и для вас прошло много времени?..

– С каких пор? – непонимающе спросила она.

– С тех пор как последний раз позволили мужчине…

–, Рука ее взлетела и зажала ему рот, прежде чем он произнес чудовищную непристойность. Он поцеловал ей горячую руку, и грешный его язык метнулся и прошелся по чувствительным складкам на ладони, а глаза смотрели насмешливо.

Она торопливо отняла свербящую руку, но ее смущенный взгляд по-прежнему был подавлен его торжествующим.

– Можете заставить меня замолчать, но ведь мы оба про это думаем, не так ли? Это крайне эротично – мысль о том, что мы, нагие, вместе, безо всяких искусственных барьеров между нами, созидаем из нашего соединения нечто прекрасное, нечто прелестное и драгоценное…

Клодия чувствовала, как ее тело тает от его мужского могущества, завороженное поэзией чувственности. Пожалуй, если его жажда и влечение настолько велики, она смогла бы заключить сепаратный мир со своей неспокойной совестью, уступив его желаниям и одновременно похитив немного счастья из-под самого носа безотрадной судьбы…

– Вообще-то мысль о вашей беременности я тоже, нахожу крайне эротичной, – пробормотал он, целуя теплую выпуклость ее груди над бюстгальтером. – Мне нравится идея: заниматься с вами любовью, пока мой ребенок созревает внутри вас, изучать ваши новые ощущения, следить, как ваше тело меняется и растет, готовясь приветствовать новую жизнь при вступлении в мир… Она поняла, что он предлагает, и окаменела.

– То есть вы собираетесь… Но я думала…

– Очень скоро ваши целенаправленные «но» иссякнут – и что же тогда? – сухо заметил Морган. – Видимо, вы, как заведено, предположите обо мне самое худшее. Что, по-вашему, я планировал? Одноразовое занятие жарко-плодородным сексом на вершине вашего гормонального цикла?

Мимолетный романчик, подлежащий прекращению сразу после того, как зачатие подтвердится? Клодия униженно покраснела и поежилась, но он не отступил.

– Черт вас возьми, Герцогиня, если бы я собирался стать всего-навсего спермодонором, я предложил бы искусственное осеменение, – грубо сказал он. – Я не собираюсь вас обрюхатить, а потом дать ходу, точно какой-нибудь безответственный сопляк! Само собой, я стану заботиться о вас во время беременности… при вашей медицинской биографии вам понадобится дополнительная опора, моя поддержка и мое участие. И, ну… – плавный переход от командного тона к увещевательному насторожил в ожидании еще чего-то возмутительного, – общепризнано, что многие беременные женщины испытывают внезапный рост сексуального влечения. В интересах вашего здоровья и благосостояния я должен удостовериться, что все ваши потребности окажутся удовлетворенными…

Она почувствовала, как ее омывают жаркие волны.

– Какое… какое самопожертвование с вашей стороны, – еле произнесла она дрожащим голосом, но ее попытка сарказма потерпела жалкий провал.

– Да, не так ли? – чуть слышно произнес он, и руки его тревожаще задвигались по ее телу. – Как можете вы отказать человеку в столь благородном порыве?

Господи! Клодия знала, что единственный способ противостоять яростному вожделению, затопляющему ей душу и тело, – вынудить его сражаться на ее стороне. Она закрыла глаза и мысленно попрощалась с восхитительным чувственным упоением его касаний.

– Морган…

– Не беспокойтесь, Герцогиня. И вообще ни о чем не беспокойтесь. Позвольте мне заботиться и о вас, и о нашем ребенке… Обещаю, что все у вас будет хорошо…

– Ребенок…

– Он будет совершенным, насколько это в наших силах. А если и не полностью совершенным, все равно мы станем его любить как самую невинную часть нас самих…

Господи! Ну зачем же он так благороден. Глаза ее налились слезами, пока она осознавала, чего сейчас лишится.

– Нет! Нет, я имею в виду другого ребенка.

Моего ребенка. Моего сына, – она тщательно подчеркнула, что ребенок – только ее. – Я видела его… потом… попросила, и мне показали…

Она все еще ощущала Моргана, чувствовала новое физическое напряжение, им овладевшее.

– Да?

Очень осторожная, очень нейтральная реакция, с горечью подумала Клодия, открывая глаза. У его жесткого лица – тихий, спокойный и очень, очень настороженный вид. Правильно делает, что опасается направления, какое принял разговор.

– У него были темные волосы, а… а какого цвета глаза – не знаю… Я их открытыми не видела. – Это волновало, тревожило ее долгое время. Запинаясь, она продолжила:

– Был похоронный обряд…

Он крепче сжал ее в объятиях, не отводя взора от ее глаз.

– А вы – одна… Как мне жаль…

– И крещение, – быстро прервала она, прежде чем он подорвал ее решимость сочувствием. – Я его окрестила прежде, чем… так что его можно было бы похоронить с именем… а не просто закопать… но как человека, принадлежащего кому-то.

– Клодия…

Она покачала головой и непреклонно продолжала:

– Хотите узнать, как я его назвала? Он слегка расслабился.

– Если хотите сказать.

Он подумал, что это будет всего-навсего имя. Она почти ненавидела Моргана за его неведение.

– Кристофер! – яростно сказала она. – Я назвала его Крисом!

– Хорошее имя для мальчика, – спокойно проговорил он, а она была не в силах поверить, что умный человек может быть столь умышленно туп.