Страница 17 из 36
Другой тип консенсуса достигается в результате изучения списков, подготовленных вдумчивыми исследователями. Эти авторы пытаются на основе обширного опыта сделать все, что в их силах, чтобы суммировать требования, предъявляемые к нормальности, здоровью или зрелости так, как они их видят. Изучая подобные списки, мы поражаемся как их различиям в словесных формулировках, так и глубинному сходству их смысла, которое никому до сих пор не удалось еще сформулировать надлежащим образом. В этом случае философ вновь может столкнуться с проблемой консенсуса, и снова ему будет полезно соотнести его собственные частные рассуждения с выводами других людей, не менее компетентных, и, возможно, имеющих больше клинического опыта, чем он сам.
Я думаю, что философу было бы полезно изучить задачи психотерапии в том виде, в котором они сформулированы или подразумеваются в ведущих терапевтических системах. Если бы перед ним возникла необходимость проработать сочинения, например, поведенческих психотерапевтов, то он мог бы обоснованно сделать вывод о том, что эффективность (способность справляться с проблемами) является главной целью; в дзен-терапии, напротив, делается акцент на восстановлении слияния с группой. Недирективная терапия явно преследует цель роста ; желанной для Гольдштейна, Маслоу и Юнга является самоактуализация ; для Фромма – продуктивность ; для Франкла и логотерапевтов – смысл и ответственность . Таким образом, каждый терапевт, по-видимому, держит в голове какой-то преобладающий акцент, задающий для него, согласно теории ценностей, определение достойного образа жизни и личностного здоровья. Хотя этот акцент у всех разный, а названия меняются, тем не менее, похоже, что имеет место слияние этих критериев. Взятые вместе, они напоминают нам об обширной речной системе, образованной сетью притоков, сливающихся в единое русло, несмотря на все различия в источниках и форме. Это слияние представляет собой фактор, который не может себе позволить проигнорировать ни один философ, занимающийся исследованием нравственных проблем.Наконец, различие между анаболическими и катаболическими процессами в формировании личности представляет собой факт, имеющий важное значение. Вместо того чтобы судить, исходя исключительно из конечного результата деятельности, возможно, было бы полезно сосредоточить свое внимание на процессах, с помощью которых достигаются различные результаты. Предположительно, нравственный закон мог бы быть сформулирован в терминах укрепления анаболических функций в себе и других и борьбы с катаболическими функциями.
Верно, что предпочтительным методом этики является работа «сверху вниз». Априорность и разум – законные инструменты философии. До сегодняшнего дня этот метод привел к появлению множества нравственных императивов, включая следующие: поступай так, чтобы максима конкретного поступка могла стать универсальным законом; уважай людей; пытайся ограничить свои желания; приводи свои интересы в гармонию с интересами окружающих; ты – ничто, народ – все; возлюби Всевышнего всем сердцем, всей душой, всем разумом… и ближнего как самого себя.
У нас нет никакого желания воспрепятствовать этому подходу сверху, ибо мы не умеем ставить преграды интуитивным и рациональным истокам нравственной теории. Но я должен заявить – и это мое главное убеждение – что каждый из этих нравственных императивов, а также все остальные, которые были и будут провозглашены, могут и должны быть проверены и конкретизированы с помощью разных форм психологического анализа, упомянутых выше. Подвергая каждый императив психологическому исследованию, мы можем сказать, есть ли вероятность того, что люди поймут предложенный принцип; способны ли они следовать этому принципу и в каком смысле; каковы вероятные отдаленные последствия; а также обнаружим ли мы согласие среди людей в целом и среди терапевтов и других практиков на ниве усовершенствования человека в вопросе о том, действительно ли хорош данный императив.
Несколько слов в заключение. Мое обсуждение проблемы нормальности и аномальности привело в определенном смысле к достаточно простому выводу. Я сказал, что искомый критерий еще не найден; маловероятно, что он будет найден психологами и философами, которые работают каждый сам по себе. Необходимо сотрудничество тех и других. К счастью, в наши дни психологи начинают интересоваться философскими вопросами, а философы – вопросами психологии. Работая вместе, они смогут, в конечном счете, правильно сформулировать задачу и, вероятно, решить ее.От себя лично я хочу добавить, что работа, обзор которой сделан в этой статье, представляет очень высокий уровень рассуждений, гораздо более сложный, чем тот, что преобладал совсем недавно. Психологи, которые в своих наставлениях и рекомендациях будут следовать намеченным здесь направлениям, вряд ли сильно ошибутся, указывая людям путь к нормальности.
Какие единицы нам использовать? [41]
Природа человека, как и вся природа в целом, состоит, по-видимому, из относительно стабильных структур. Следовательно, успех психологической науки, как и любой науки, в значительной степени зависит от ее способности идентифицировать основные структуры, подструктуры и микроструктуры (элементы), из которых состоит данная часть космоса.
Неадекватные единицы, выделявшиеся ранее
С IV века до нашей эры до XVII века нашей эры науки о жизни пользовались непродуктивными единицами анализа, предложенными еще Эмпедоклом: земля, воздух, огонь и вода, что привело к «эпохе застоя» буквально во всех науках о жизни. Гиппократ и Гален, мудрецы средних веков и Возрождения, включая христианских схоластов и мусульманских ученых, единодушно признавали сутью вещей эти и только эти единицы [42] . Теория личности как таковая полностью писалась в терминах четырех темпераментов, возникающих, как считалось, вследствие гуморальной [43] дистилляции из четырех космических элементов: черной желчи (меланхолик), желтой желчи (сангвиник), крови (холерик) и флегмы (флегматик). Quatuor humores in nostro corpore regnant [44] , – гласила медицинская поэма XIII века. Порожденная этим негибкость анализа сохранилась по меньшей мере до времен Гарвея, чье открытие в 1628 году циркуляции крови поставило под сомнение всю доктрину жидкостей организма [45] .
Освободившись наконец от этих демонов, психология упрямо вступила во «второй ледниковый период», приняв концепцию «способностей» – единиц вряд ли более продуктивных, чем жидкости. Понятие способностей, развивавшееся томистами, Христианом Вольфом, шотландской школой и френологами, обладает определенной привлекательностью на уровне здравого смысла, но не удовлетворяет современных теоретиков.
Под влиянием Дарвина теоретики личности заменили «способности» «инстинктами». Последовавшая эра, длившаяся примерно шестьдесят лет, не может быть названа «ледниковым периодом», ибо она принесла с собой элегантную и последовательную защиту инстинктов и производных от них чувств Мак-Дугаллом, который привлек наше внимание к возможности существования однородных мотивационных единиц. Фрейд поддержал это направление поиска, хотя, в отличие от Мак-Дугалла, не предложил ясной таксономической схемы. На протяжении этого периода было открыто, постулировано и изобретено бесчисленное множество инстинктов. В 1924 году Бернард писал, что выделено более 14 000 различных инстинктов, но до конечной цифры еще далеко [46] . Предчувствуя неудачу поисков в этом направлении, психологи начали «ловить рыбку в более чистой воде». Доктрина влечений (ограниченной формы инстинкта) продолжала укреплять твердые бихевиористские позиции, да и сейчас в какой-то степени поддерживает их, но сегодня большинство психологов согласны с Хеббом [47] в том, что отождествление мотивационной структуры с простыми влечениями и биологическими потребностями совершенно неадекватно.
Трудности и запутанность современного научного поиска