Древо миров

Нет, они не убивали врагов: схватив за волосы, ставили их на колени, потом ловким ударом отсекали левую руку, оставляя, искалеченных степняков истекать кровью. Стоны и вопли наполнили котловину. Отрубленные конечности жертв руги швыряли на курган, и немало окровавленных обрубков упало возле самого кумира Ареса.

— Отвратительная бойня, — пробормотал Дагеклан, сжимая за спиной кулаки.

— Разве в ваших землях всегда милуют побежденных? — спросил Опас, спокойно наблюдавший, как расправляются с его дружиной.

Рыцарь вынужден был признать, что далеко не всегда, но промолчал.

— Дело воина — умирать, — продолжал Опас, — и потом их души вселятся в таких же воинов или даже десятников. А десятники могут стать сотниками, если хорошо несли службу и во всем слушались воевод. Воеводам куда хуже. Вот я, например: когда умру, моя душа вселится либо снова в военачальника моего ранга, либо в коня.

— А почему не в нового кагана? — не удержался от вопроса ехидный гном.

— Потому что у кагана уже есть наследник, глупая фасолина! Воин проходит весь путь перевоплощений: сначала он конь, верный слуга всадника, потом — младший конник, верный слуга десятника, потом — десятник… Если, конечно, при жизни ловок, смел и предан.

— Увы, у воевод, как и у женщин, только две возможности. Нерадивая жена может возродиться жабой или гадюкой, военачальник, не совершивший нужного числа подвигов, — конем. Тогда весь путь нужно проходить сначала.

— Думаю, твоя душа вселится в барана, — проворчал дядюшка Гнуб, но так тихо, что кунн его не расслышал, а рыцарь подумал, что Опас, оказывается, боится не смерти: болтает из страха, что ему, возможно, придется таскать на спине кого-нибудь из своих потных кривоногих соплеменников.

Тем временем внизу снова раздались удары бубнов, звон колокольцев и длинная процессия во главе с носилками Таркиная потянулась вверх по серпантину. Из жрецов ее сопровождал один седобородый, остальные бродили среди искалеченных куннов, приканчивая их жертвенными ножами.

— Зачатки гуманности, — хмыкнул рыцарь, — хоть не заставляют жертвы долго мучиться, истекая кровью.

— Интересно, насколько гуманно поступят с нами? — проворчал гном. — Сразу зарежут или сначала кожу снимут?

Когда процессия поравнялась с пленниками, дюжие воины подхватили клеть за приделанные снизу ручки и понесли вверх по склону. Дагеклан заметил, что их несут среди слуг и рабов, тащивших тяжелые коробы, и женщин в длинных темных одеждах, украшенных, к удивлению рыцаря, довольно тонко исполненными золотыми подвесками и кольцами.

— Наложницы Таркиная, — хмыкнул Опас, — следуют на Ледяные Поля вслед за своцш хозяином. Руги не верят в перевоплощение душ, ибо народ они темный. Думают, что их умерший каган будет жить в Ледяном дворце на далеком острове посреди соленого озера в окружении слуг, воинов и женщин. Сколько их, и все хорошенькие! Славно пожил старик, славно… Ха, не удивлюсь, если Таркинай родится в следующий раз не конем, а мулом!

Процессия свернула в широкий проход, вырубленный в соляном откосе. В конце его темнела ниша — носилки медленно вплыли под белые своды.

Когда клеть втащили следом, Дагеклан увидел довольно обширную пещеру, выдолбленную в толще соляных пластов. У стены, противоположной входу, имелось небольшое возвышение, куда и поставили носилки с сиденьем, на котором высился вельможный мертвец. По обе стороны рабы и слуги аккуратными рядами поставили короба, открыв их крышки. Блеск дорогой посуды и украшений наполнил пещеру. В некоторых ящиках оказалось оружие, его извлекли и грудой сложили к ногам Таркиная. Среди прочего Дагеклан приметил свой двуручный меч и семизарядный арбалет Конна.

Наложницы, поджав ноги, уселись прямо на пол по сторонам возвышения между коробами и носилками, рабы преклонили колени, воины с круглыми щитами и копьями встали вдоль стен. Их было две дюжины во главе с десятским в красной шапке: очевидно, это были те руги, коим предстояло отправиться на Ледяные Поля охранять своего господина. Наконечники копий были почему — то обернуты промасленной паклей.

Ярл приблизился к сиденью и взял с колен мертвого отца Священную Палицу. Потом торжественно подошел к старшему брату и, протягивая реликвию племени ругов, сказал:

— Прими из рук того, кто уходит, залог могущества и процветания нашего народа. Будь достойным вождем ругов и одолей, когда наступит время.

Мидгар протянул ему золоченый череп, который все еще держал в руках.

— Выпей, брат, из Отходной Чаши в залог того, что будешь верно служить отцу нашему на Острове Горячего Льда, как пью я, в знак обретенной власти!

Ярл положил палицу к ногам брата, принял чашу-череп, сделал глоток, вернул Мидгару, и наследник Великого Таркиная тоже отхлебнул темную жидкость.

— Почему не пьешь до дна? — спросил Ярл. — Разве не таков обычай, брат? На тризне, за поминальным столом ты снова наполнишь ее…

— У меня остался долг, который надлежит исполнить, — сказал Мидгар и направился к клетке.

— Открой, — приказал стражнику.

Когда стражник откинул запор и отворил решетчатую дверь, наследник Великого Таркиная опустился на колени и протянул чашу сидящему со связанными за спиной руками Дагеклану.

— Я не в силах ослушаться Большой Матери и подарить тебе свободу, — сказал он, — но я обещал, что выпью с тобой из Отходной Чаши, и хочу это сделать. Хочу знать, что моего отца будет сопровождать не пленник, а друг.

— Не пей, — быстро шепнул гном, — это яд!

— А со мной не хочешь выпить, Лисий Хвост? — скорчил страшную рожу Опас. — Ведь я принес тебе реликвию куннов, а ты подло пленил меня и сунул в этот склеп! Промочи мне хотя бы горло перед смертью!

Мидгар не удостоил его ответом, он пристально смотрел в глаза рыцаря.

— Я выпью с тобой, — сказал Дагеклан, — только если смогу принять чашу свободными руками.

Мидгар сделал знак стражнику, тот проворно забрался в клетку и разрезал веревки, стягивающие руки кампанария.

— Гнома тоже освободи, — потребовал рыцарь.

Мидгар кивнул — путы, стягивающие щиколотки и запястья дядюшки Гнуба, упали на пол клетки.

— И меня! — потребовал Опас и снова не получил ответа.

Дагеклан принял чашу и сделал большой глоток. Жидкость была вязкой и обжигающей.

Мидгар принял чашу из рук рыцаря и осушил ее до дна.

— Прощай, — сказал он, — не держи зла.

— Прощай, — откликнулся Железная Рука. — Как бы то ни было, ты — муж чести.

Наследник Таркиная его уже не слышал. Передав чашу-череп десятскому в красной шапке, он принял из рук раба золотой кувшин с узким горлышком и подошел к брату. Ярл сидел на груде оружия у ног отца. Мидгар протянул ему кувшин и склонил голову.

— Ты знаешь, что делать, брат.

Слова его были едва слышны, и также тихо отвечал Ярл:

— Знаю и не колеблюсь. Да поможет мне Арес.

Он принял золотой сосуд и припал к горлышку.

Казалось, он едва коснулся его губами, но руки его сразу же опустились, голова откинулась, взгляд остановился. Мидгар вынул кувшин из мертвых пальцев брата и кинул его человеку в красной шапке.

— Об остальных позаботишься ты, Давор, — бросил он, подбирая Священную Палицу.

И, забрав у десятского опустевшую чашу-череп, новый вождь ругов направился к выходу. За ним потянулись те, кому еще дозволено было дышать холодным, влажным воздухом страны Огнедышащих Гор. Они исчезли в проходе, и ветер унес им вслед маленький соляной смерч. Оставшиеся в пещере преклонили колени и простерли руки к мертвому Таркинаю и его мертвому сыну. Не то плачь, не то заунывная песня зазвучала под белыми сводами.

— Дверца клетки открыта, проход свободен, — шепнул гном, — я бы попробовал бежать.

— Не успеешь, мышь, — буркнул Опас, — раздавят.

— Странно, — задумчиво произнес Дагеклан, — чаша с напитком живых у них сделана из человеческих головных костей, а сосуд с ядом — из золота. Ладно, яды наливают во что попало, но вот в череп… Я слыхивал, что у некоторых варваров существует обычай пить из черепа убитого врага…