Древо миров

Конн осторожно извлек камень из хранительницы. Кристалл тяжело лег в ладонь. Король ждал, но граненый шар оставался холодным и равнодушным. Лишь на миг почудилось, что в его глубинах мелькнул затаенный отсвет, готовый превратиться в фонтан алого бесплотного пламени, но искра быстро исчезла: может быть, это был всего лишь отблеск солнечного луча, упавшего на талисман сквозь витражные створки окна.

— Что это значит, жрец?..

— Это значит, что боги решили изменить ход событий, повелитель. Тебе не стоит возлагать руки на камень прилюдно.

Конн опустил кристалл обратно в хранительницу и вымерил шагами комнату. Это была его опочивальня, где вдоль стен на полках стояли десятки моделей морских кораблей: галеры, с искусно выполненными экипажами на борту, крутобокие катафракты, маленькие и вездесущие фазелы, ванирские дракары с оскаленными мордами на высоких носах, неутомимые либурны с разноцветными парусами… Конн никогда не выходил в море, но лазурные волны снились ему часто, гораздо чаще, чем стены родной Тарантии. Он видел во сне корабли, идущие под аквилонскими флагами, и полагал, что это воплощаются мечты отца, желавшего водрузить аквилонского льва над всеми странами. Теперь над величием Империи нависла угроза, и ее провозвестником явился старый жрец Асуры, Хадрат.

— Что ты мне посоветуешь? — спросил король, останавливаясь посреди опочивальни, заложив руки за спину и широко расставив ноги в мягких сапогах с отворотами.

— Забвение — лучшее лекарство, — осторожно молвил жрец. — О Сердце Аримана твои подданные почти забыли. Не поминай то, что воодушевляло толпу многие годы назад. Сотвори иного кумира, повелитель.

— Мыслю, Светлейший Обиус уже о сем позаботился: народ жадно ловит каждое слово Светлейшего… Но что, если ты все же ошибаешься, Хадрат, и это подделка?

— Я не ошибаюсь.

— И все же… Отец никогда не боялся идти навстречу судьбе. Пристало ли его сыну поступать иначе? Сегодня, в день Торжества Пресветлой Иштар, я должен взять в руки древний талисман. Я стану молиться Митре — и будь что будет. Если Сердце Аримана снова не ответит на мое прикосновение, я объявлю его подделкой, и, думаю, аквилонцы мне поверят. Пока идут поиски «истинной реликвии», мы подумаем, чем ее заменить. В конце концов — сила аквилонцев не в багровом камне, а в них самих!

Хадрат, жрец Асуры, молча поклонился. Он имел свое мнение, но, как истинный служитель древнего вендийского культа, привык отвечать только на поставленные вопросы. Про себя жрец отметил, что Конн, решив действовать, вопросов больше не задает, и в этом молодой король подобен старому — Конану.

— И еще, повелитель, — сказал жрец, — я должен передать тебе это.

Он положил на стол пергаментный свиток. Король взял его и пробежал глазами по строчкам.

— Что это, Хадрат?

— Предсказание Офирского оракула, государь. Светлейший Обиус возложил на мои плечи тяжелую миссию показать этот свиток тебе и высказать мое мнение по поводу того, что надлежит делать.

— И что же? Здесь говорится: «Сердце, сила и слава королевства переменятся, воины сражаются в небе долгое время». Очевидно, сие относится к переменам, о которых ты только что говорил. Но кто этот «прямостоящий ягуар», и кого он должен сразить?

Жрец Асуры скорбно склонил голову.

— Увы — повелитель, которому грозит гибель, это ты, государь. А воин, носящий ягуара на своем щите, — граф Рабрагор.

И, заметив, как побледнело лицо короля, Хадрат поспешил передать коротко, как объяснял предсказание Светлейший Обиус.

Конн помедлил, разглядывая свои модели. В маленьких парусах чудился свист ветра, гребцы на галерах, казалось, готовы были взмахнуть веслами в такт протяжным командам гортатора. Невидимые волны летели навстречу корабельным форштевням, и боги пучин отдавали своим водяным армиям неслышные приказы. А может, иные боги приводили сейчас в действие неведомые силы, бросая кости, на которых светились знаки судьбы?

— Почему же Верховный Жрец Митры сам не пришел сообщить мне о пророчестве оракула?

— Из страха, мой повелитель. Светлейший опасался, что ты… можешь поставить под сомнение его слова.

— А ты, друг моего отца, значит, всецело доверяешь Обиусу?

— Я доверяю своим богам и своему алтарю в тайном храме Асуры. — Хадрат с достоинством поклонился. — Что же касаемо речей Светлейшего… Они излишне многословны, но в данном случае совпадают с тем, что удалось мне выяснить своими путями.

— И ты станешь вслед за Обиусом уговаривать меня передать власть ничтожному Рабрагору?

— Нет, повелитель.

Конн в полном недоумении взглянул на жреца. Лицо Хадрата, как всегда, было спокойно и непроницаемо.

— Но — «поединок нельзя отменить»?

— Это так.

— Значит, боги открыли тебе, что мое земное существование подошло к концу? Клянусь дубиной Крома, я готов к смерти, но пасть от руки какого — то самозванца…

И, топнув крепким каблуком по мраморным плитам, король добавил гневно:

— Даже если в жилах Рабрагора и правда течет кровь Нумедидеса, он все равно самозванец, ибо мой отец завоевал трон Аквилонии с благословения богов и передал его мне по праву!

Хадрат снова поклонился.

— Ты говоришь истину, повелитель, ибо Конан был величайшим из хайборийских властителей. Он правил мудро и сильной рукой сплотил народы, подарив им мир и процветание. Мы не ведаем, что заставило его отправиться в последнее путешествие, но ты, государь, сможешь продолжить дело отца. Если только…

— Что? Скажи мне, Хадрат!

— Если вновь обретешь силу, которая заключалась в Сердце Аримана и помогала твоему отцу свершать великие деяния.

— Для этого, по меньшей мере, нужно прожить еще хотя бы месяц, — невесело улыбнулся молодой король, — а если верить Офирской пифии, мне осталось гораздо меньше.

— Чтобы одолеть судьбу, надо уметь ей подчиняться, — задумчиво молвил жрец.

— Подчиняться? Мы опять вернулись к моему отречению.

— Да, но не в пользу Рабрагора.

Конн не смог сдержать смех. Потом осторожно взял двумя пальцами резную фигурку кормчего с палубы игрушечной галеры и, внимательно ее разглядывая, спросил:

— А что, имеется еще один претендент на корону?

— Нет, повелитель, — спокойно отвечал жрец. — Хотя многие спят и видят себя на троне Аквилонии. Совет хитроумного Обиуса тем не менее надо принять к сведению. Если к моменту поединка ты перестанешь быть повелителем графа, чаши судьбы могут склониться в другую сторону. Для этого ты должен перестать быть королем, но на время…

— Отдать власть в надежде, что кто-то вернет ее добровольно? Ты слишком наивен, жрец. Такое возможно только через большую кровь.

Губы Хадрата впервые тронуло бледное подобие улыбки.

— Польза древних законов в том, что их вовремя забывают, — сказал он. — Светлейший Обиус, быть может, затеял перехитрить судьбу и воспользоваться плодами своей хитрости, посадив на престол человека, которым он будет управлять. Но ты, государь, должен противопоставить лукавству лукавство, чтобы добиться своих целей.

— Хотел бы понять тебя…

— Это не столь уж сложно, повелитель. Еще при короле Хагене был принят закон, по которому государь, решивший взять в жены свою избранницу, с момента прилюдного предложения временно отстранялся от исполнения королевских обязанностей. Власть в таких случаях должна переходить к Совету Лордов — до момента торжественного бракосочетания в Храме Тысячи Лучей. За различными перипетиями закон этот прочно забылся, хотя он и существует.

Хадрат извлек из широкого рукава и положил на стол древний пожелтевший свиток, скрепленный выцветшей лентой и Большой Сургучной Печатью.

Конн не притронулся к свитку. Он задумчиво разглядывал резную фигурку морехода в широкополой шляпе размером с ноготь большого пальца.

— Если ты, повелитель, сделаешь предложение той, которую избрал, закон вступит в силу, — продолжал жрец бесстрастно. — Совет Лордов никогда не посмеет встать у тебя на пути. Как только совершится бракосочетание, ты снова станешь королем.