Страница 113 из 117
Все размеры были до Смешного преувеличены: высокие дамские чепцы походили на сахарные головы; волосы на висках и со лба фаллийские модницы убирали, так что лбы их казались до странности выпуклыми; декольте чаще всего было узким, отвороты платья прикрывали грудь, но вырез опускался столь низко, что виднелся пупок. Высокие и узкие каблуки дамских туфель напоминая лезвия стилетов — требовалось немалое искусство, чтобы легко передвигаться в подобной обуви.
Мужчины, напротив, щеголяли в башмаках из цветной наборной кожи на столь толстой подошве, что все как на подбор казались рослыми молодцами, хотя на самом деле редко были выше своих подруг. Затянутые талии и шарообразные рукава в виде пуфов, высоко вздымающиеся на плечах; пояса, широкими концами свисающие до пят, и камзолы, настолько короткие, что едва доходят до бедер; высокие, островерхие или цилиндрические колпаки, шапки и шляпы с тканью, причудливо драпирующей голову и напоминающей то ли петушиный гребень, то ли языки пламени, — чем торжественней, тем чрезмерней…
Вся эта роскошь отнюдь не свидетельствовала о знатности или богатстве ее обладателей — высокородные фаллийцы одевались, в отличие от толпы, просто и благородно. Каждый простолюдин имел в своем гардеробе праздничное платье: те, кто мог, — покупали сами, остальным помогали общины, ибо жизнеустройство фенеев резко отличалось от миропорядка, установившегося на материке, и взаимопомощь, царившая на острове, была достойна всяческого удивления и восхищения.
Месьор Дагеклан был очарован стольным Лиатдруимом и его жителями. Рыцарю казалось, что он попал в сказку, коих немало понаслышался в замках и дворцах Хайбории от бродячих троверов и сказителей. Сменив броню на длинный камзол, пристегнув вместо тяжелого меча изящную шпагу, он бродил по праздничным улицам, наслаждаясь ароматом цветов, музыкой оркестрантов, наблюдая за общим весельем и красочной круговертью. Подумать только, ни одного нищего, прокаженного или просто увечного! Ни одного грязного кабака, темного замусоренного проулка, ни одной подозрительной рожи! Все лица были открыты, улыбчивы, румяны и добродушны. Мужчины не задирали чужеземца, женщины не бросали на него жадные взгляды. Казалось, здесь можно бродить днями и ночами в полной безопасности, пить легкое вино, смеяться и ни о чем не думать…
Его ждали в Медовом Покое, ждали друзья, чтобы распить победный кубок, но Дагеклан медлил, ему хотелось впитать все запахи и звуки Лиатдруима, города, за который он проливал кровь, сполна насладиться блеском огней, веселым шумом толпы, смехом и песнями.
На глади каналов началось феерическое представление: явились дельфины с юными девами на спинах; морские животные принялись играть и кувыркаться в сверкающей воде, подпрыгивать, выделывать разные забавные штуки — их хозяйки плавали рядом и наигрывали на каких-то маленьких, но звучных музыкальных инструментах.
Пробежали мальчишки — глашатаи, выкрикивая: «На ипподром! На ипподром! Только сегодня — большие бега на птицах Рох! Лучшие гномы — наездники! Спешите! Спешите!»
С вершины горы, из-за стен дворца королевы Матген, поднялись огромные цветные шары, наполненные летучим газом, между ними реяли полотнища, испещренные непонятными рыцарю знаками…
Кто-то легко тронул Дагеклана за плечо, и он обернулся. Рядом стояла высокая девушка в черном муаровом платье, усыпанном блестками драгоценных камней, с высоким воротником, веером поднимавшимся над заколотой серебряной иглой прической. Она улыбалась и смотрела на рыцаря — в глазах ее отражались праздничные огни. Потом девушка повернулась и все так же молча скользнула в темный портал ближайшего здания.
Железная Рука поправил шпагу, оглянулся и решительным шагом направился вслед за незнакомкой.
— Вот я и говорю им: чудное дело, братцы, что-то здесь не так. Они галдят и возражают: что же чудного в том, что длинноноги перессорились? Ну, осерчал парень на матушку и подался к Королю фоморов за покровительством — бывает. Давай покажем этому Нноку, говорят, почем мешок изумрудов. Подроем ему замок, пускай в Нижний Мир провалится со своими собаками. Забыли, что Подземный Король в том замке сидит пленником, и супостат грозит отрезать ему священные бородавки, ежели не получит изумруды в качестве дани. Изумруды, берилы, сподумены, празмы и другие весьма редкие камешки, дабы ошейники гончим своим украшать: вот что выдумал, коварный!
Гнубус из Тюирнлги вытер чистым платком раскрасневшееся лицо и погрозил сидевшему рядом Нноку пальцем. Общий хохот был ответом на слова гнома.
Посреди Медового Покоя стоял круглый, похожий на бублик стол. По внешнему краю располагались гости, в центре имелся люк, из которого то и дело появлились юные пажи, менявшие блюда и кувщины с напитками. Сиденья у всех пирующих были одинаковыми, низкими и без спинок, только Матген расположилась в резном кресле с подлокотниками, украшенными изображениями голов единорогов. За спиной королевы виднелся темный шатер, скрывавший Камень Делений.
— Ваш повелитель — отличный парень, — прогудел Ннок, чокаясь с дядюшкой Гнубом изящной платиновой чаркой, — мы с ним немало выпили из моих запасов, и он отвел душу, развлекая меня историями из подземной жизни. Теперь я запросто могу отличить сталагмит от сталактита и агат от гагата. Кром, да я стал заправским ювелиром, подбирая украшения для моих собак!
— Надеюсь, ты вернул гномам их драгоценности? — с улыбкой спросила Матген.
— Вместе с ошейниками! Получились неплохие браслеты для птичек Рох. Сегодня на ипподроме им будет не стыдно переставлять свои длинные ноги. Блеск и великолепие!
— Этот блеск чуть было не привел к беде, — проворчал рудознатец, заглядывая на дно пустой чарки. — Замучил ты мой народец, гоняя собак по нашим землям. Надо же, сам Гнубус из Тюирнлги сваливается на головы рудознатцам на воздушном корабле, а они, вместо того чтобы ликовать и обниматься, бубнят о самоцветах, которые носятся по полям! Мы, говорят, с риском для жизни выковыриваем камешки из самых глубоких подземелий, а этот Ннок, чтоб ему провалиться в самую глубокую штольню… Ну да ладно, что было, то было. Подземный Король дома, битва выиграна.
— Кстати, властитель ваш не очень-то хотел возвращаться, — усмехнулся Ннок, подливая вина дядюшке Гнубу. — У меня он в кресле за столом сиживал, а вы задницу его пуще головы бережете, за бородавки опасаясь. «Я, — говорит, — день и ночь на ногах, даже сплю стоя, как лошадь».
— Неправда, — возмутился рудознатец, — лежать дозволяется! Правда, только на животе. И нечего подсмеиваться над древними обычаями, сколь бы нелепыми они ни казались: заветы предков уважать надобно. У нас в Тюирнлги говорят: «Кто смеется над бородой гнома, тот сам дурацкий колпак примеряет». Известное дело: длинноноги на Маленький Народец свысока смотрят, а если бы больше доверяли, так не пришлось бы Марабуэлю тебя, братец, из заточения вызволять!
— Еще раз прости, почтенный Гнубус, что пришлось причинить неудобства твоим сородичам, — сказала королева, — но слишком многое было поставлено на карту в этой игре. Я предвидела, что Ариман попытается украсть Копье Дагда, единственное оружие, способное сразить его в телесном воплощении, поэтому и заставила сына разыгрывать роль предателя. О сей хитрости только мы двое и ведали. Мои предположения оправдались: Ариман приказал своему верному, как он считал, вассалу подменить священное оружие его точным подобием, а настоящее копье спрятать в горах. Пока были целы, птекары передавали то, что видели их рукотворные глаза в Железный Замок, поэтому, опасаясь соглядатаев, Ннок вынужден был и в самом деле отправиться в Гранатовые горы, намереваясь вернуться, когда летуны будут уничтожены…
— Тут-то его и замуровали! — торжествующе воскликнул рудознатец. — Ай да гномы, знай наших! Залез, значит, мучитель в расщелину, а его быстренько камнями и заложили…
Дядюшка Гнуб сообразил, что радость его по поводу чуть было не ставшего роковым события не совсем уместна, засмущался и уткнул бороду в чарку.