Древо миров

Среди таинственных предметов я обнаружил вот такие полупрозрачные плитки, открыл письмена, в них заключенные, и научился их понимать. Поначалу я ужаснулся: все, что когда-то приходило в мою бедную голову под воздействием отвара грибов охму, было начертано здесь и объяснено тысячами различных способов. Высочайшая мудрость заключалась в этих плитках, но она грозила увлечь в пропасть безумия. Я перестал читать и пытался разбить крепчайшие плитки, я топтал их ногами и метался по железным коридорам с дикими криками… И вот, когда я уже совсем решил броситься в огненную бездну, мне повстречался Астарт. Мы поговорили, и он мне многое объяснил.

— Ты… говорил с этим чудовищем?! — охнул Мидгар.

— Конечно. Астарт — большой мудрец, ведь у него целых семь голов, хоть и довольно уродливых… Не печалься, юный Аскилта, Астарт успел отложить яйцо, из которого заново сам и родится. Не пытайся это понять, но не считай себя убийцей. Так вот, Страж Закона многое открыл мне, и я понял, что через одну точку можно провести бесконечное число линий… Мои пророчества, сын Таркиная, не были обманом, но вы, руги, поняли их по-своему. Ваш народ действительно ждет великое будущее, но совсем не то, к которому ты столь опрометчиво стремишься.

— Объясни мне старец, как нужно тебя понимать. Благо племени — высший закон для великого вождя, а я считаю себя таковым и готов подчиниться высшей мудрости.

— Тогда присядь рядом, и я прочту тебе письмена, заключенные в плите, оставленной небожителями.

…Когда Дукарий Аскилта Эвмолп, гордый оказанной честью, поднял первый корабль в воздух, гном глянул в широкое окно и одобрительно пробурчал:

— Ай да старичок, отвлек-таки нашего героя от мировых разрушений… Вон, сидит, поджав ноги, мудрость впитывает. А что, неплохой парень этот Лисий Хвост, только диковатый.

— Гляди-ка, дядя, я был прав — земля плоская, как пирог! — встрепенулся Аскилта.

Летучий челн стремительно набирал высоту. Гора Меру исчезла за клубами белых облаков, превратившихся в маленькое пятно посреди серой пелены, закрывавшей страну Огнедышащих Гор. Их кольцо неярко тлело далеко внизу. Солнце исчезло, появились звезды.

— И вовсе гора Меру не подпирает небо, — заключил ругорум, — не пойму только, почему на ней трава растет, если сейчас зима…

— Спроси заодно, почему там солнце светит, если сейчас ночь, — строго оборвал его рудознатец. — Любомудр нашелся. Молод ты еще о таких вещах рассуждать, если даже землю плоской считаешь. Вон, смотри, говорил тебе — она на миску похожа!

За кольцом Огнедышащих Гор расстилались бескрайние ледяные поля, а дальше, все выше поднимаясь к окоему, вставали скалистые берега замерзшего моря. Страна ругов словно погружалась на дно огромной чаши.

— Оба вы не правы, — подал голос Бу, удобно устроившийся на панели между разноцветных огней. — Сей вид — зрительная иллюзия. На самом деле наш мир — шар, вложенный в другой, больших размеров, тот, в свою очередь, находится внутри следующей сферы и так — до бесконечности. Это можно понять, если подняться еще выше. Но мы этого делать не станем, а то замерзнем. Курс — юго-запад! Чтобы тебе, Дука, было понятней, правь туда, куда я покажу хвостом.

— Ладно, — согласился Аскилта, — только вот что… Мидгар хитрил, говоря, что оружия у него — меч да плетка. Но братец-то его, или кто он там на самом деле, показал, как огнебойные шары запускать. Можно, я напоследок на Город один скину, чтобы у них крыша провалилась?

— Я тебе скину! — вскипел гном. — Кровожадный какой нашелся! Поворачивай, куда тебе старшие велят!

— Сам бы и поворачивал, — буркнул юнец, мысленно еще раз возблагодарив судьбу за то, что у Гнубуса из Тюирнлги слишком короткие ручки и ему нипочем не дотянуться сразу до желтой и зеленой полосок.

Летучий челн описал плавную дугу и стремительно понесся к югу. Далеко позади серебристой искрой виднелся второй корабль. Им управлял Да Дерг.

Глава восьмая

Условия битвы

Знайте же, что боги жаждут, чтобы веровали в них и чтобы сомнение было грехом.

У них не было лиц, только светлые силуэты, проступавшие сквозь мрак в углу комнаты. Свет словно таился внутри тонких фигур, не освещая ничего, кроме них самих, — казалось, два огромных светляка пристроились на невидимых листьях в ночном лесу.

И голоса, то негромкие, как шелест древесной кроны, то поднимавшиеся до рокота водопадных струй, возникали совсем не там, где находились Посланники, а сразу повсюду, накладываясь и повторяясь эхом так, что иногда трудно было разобрать слова их.

Впрочем, они больше молчали.

Говорил Ариман. Он сидел на своем троне, уронив левое крыло и склонив голову к плечу, и в голосе его не было ничего, кроме печали. Яркий круг служил основанием его трону, темный бог напоминал жуткое насекомое, примостившееся на кувшинке неведомого цветка посреди черного озера. По правую сторону застыл в своей нелепой униформе Тавискарон Тучегонитель, внутренне трепеща и время от времени громко клацая зубами. Конн стоял слева от трона, внимательно слушая разговор небожителей.

— Я был тяжелыми каплями, падающими одна за одной из темной тучи, нависшей над человечеством, — говорил Ариман, — предвестником молнии и самой молнией, предчувствием гибели и свершением оной. Меня молили отвратить взгляд мой, не убивать ни большого, ни малого, ни отца, ни матери… И, говоря так в сердце своем, трепетали в томлении, зная, что смерть неизбежна, и станет она наградой лишь храброму, а сонмы размножившихся без счета уйдут, не оставив следа, чтобы вечно скитаться по Серым Равнинам. С именем моим на устах шли в бой отважные воины, имя мое шептали те, кто поднимал паруса, отправляясь в неведомые земли, великие злодеи и великие герои замышляли и вершили дела во славу мою!

— Ты возгордился не в меру и сам выбрал удел свой, — возник голос Посланников, подобный рокоту южного ливня. — К Митре возносятся ныне молитвы, и нет Ему дела, отважно ли сердце молящегося или сир и убог он, из палат каменных доносится глас его или из тростниковой хижины, ибо Податель Жизни внемлет каждому сердцу, и благодать Его распростерта над всеми…

— Если так, наступает время, когда человек не сможет пустить стрелу желания выше себя самого, ибо станет уповать лишь на волю небес. Приближается время, когда человек церестанет смотреть на звезды, ужасаясь Великой Беспредельности, но стремясь познать хаос, частица которого живет в душе его. А те, кто будет поднимать голову, станут считать небесные светила, как скупец пересчитывает золото свое, в надежде, что звезды подскажут дорогу к счастью. И тот, кто скажет ё сердце своем: «Я нашел!» — будет последним из рода людского, настанут тогда рождаться скоты с двумя ногами, и пойдут отысканным звездочетами путем, глядя в спины друг другу и часто моргая. И станут сбиваться в стадо, страшась холода. И Пастырь поведет их, куда возжелает!

— Митра есть Любовь, — прозвенел голос Посланников, — те, кто следует за Ним, идут дорогой праведных.

— Те, кто ходит осмотрительно, и чихнуть считают за грех, — отвечал Ариман. — Они еще стремятся к мечу и богатству и подливают друг другу яд: он навевает приятные сны. Но если Любовь и Порядок воцарятся в мире, не станет ли слишком хлопотно натыкаться на камни? И Правитель скажет: «Власть моя от Митры, и никто не смеет стоять у меня на пути». И скажет богач: «Золото даровал мне Податель Жизни, спасибо ему», а неимущий откликинется: «Крышу над головой просил я у Всеблагого, и Он дал мне». А жрец возвестит им: «Раньше весь мир был безумием, теперь же настала благодать, возрадуемся!» «Мы обрели счастье», — скажут двуногие скоты и станут усердно молиться. И вино будет в радость им днем, а совокупление — ночью.

— Ты забыл, что в мире достаточно зла, — снова вступили Посланники, — и Митра поддерживает Великое Равновесие…

— Великое Равновесие! Разве о том страхе говорю я, который царит среди живущих? Голод, война и болезни преследуют их, но разве Серые Равнины наполняют трепетом сердца людские? «Все там встретимся», — говорят они и посылают друг друга к Нергалу по сто раз на день. Разве Змей Вечной Ночи страшит их? «Он глубоко под землей», — говорят они и пугают Сетом детей. Несварения желудка страшатся они больше, чем богов, первейший учитель добродетели у них тот, кто варит похлебку проповеди пополам с цветами снотворного мака. Они спят, и сон их лишен сновидений.