Ничей ребенок

— Она прекрасно помнит свою жизнь в Египте, — сказал мистер Кокс с благоговейной торжественностью. — Ее мумия находится в египетском зале нью-йоркского музея.

Я было решил, что ослышался и речь идет не о «мумии», а о «маме», то есть о Доусон-старшей, но тут же выбросил из головы эту дикую мысль и почесал затылок в тупом изумлении. Кокс, по-видимому, остался доволен произведенным эффектом и сообщил мне ряд ценных, но, увы, позабытых мною сведений из области оккультных наук. Затем разговор, как это частенько случается с холостыми молодыми людьми, каким-то образом перекинулся на эротические темы. Я уже позабыл, что Кокс, по определению Рэндла, «черт знает какой Лотарио», и был поражен обилием его познаний и неисчислимым, по его словам, количеством мужских побед. По-видимому, на свете не существовало женщины, способной выдержать осаду Шарлеманя Кокса. Он просто не мог понять, о каких это трудностях говорят некоторые («гав-гав»), но лично его положительно замучили своими преследованиями бесчисленные богатые и обворожительные особы — притом все из высшего общества, американского и европейского. Не то чтобы он оставался к ним совершенно равнодушным («гав-гав»), но искусство для него всегда на первом месте. Если женщина стимулирует его творчество, он готов снизойти, если нет — он решительно столкнет ее со своего пути. Но когда посмотришь, каковы мужья у большинства дам («гав-гав»), невольно сочувствуешь бедным крошкам.

— Но я вполне отдаю себе отчет в том, что я, конечно, в особом, привилегированном положении, — продолжал Кокс, сразу приняв серьезный вид. — Человек исключительных возможностей всегда манит к себе, и остальные, естественно, остаются в тени.

И тут же, в подтверждение своих мужских доблестей, он рассказал несколько историй, показавшихся мне и довольно сальными и мало правдоподобными. Я спрашивал себя: а может, это все то же искусство показывать лицом несуществующий товар? Однако я воздержался от подобных высказываний, ибо любезный мистер Кокс изложил исключительно на благо более слабым собратьям свою теорию методов обольщения. Лично он никогда не сталкивался с необходимостью применить эти методы («гав-гав»), но кое-кто из его приятелей ими воспользовался, и все выразили и полное удовлетворение результатами, и глубокую благодарность мистеру Коксу, поделившемуся своим бесценным опытом. Он радушно предложил мне в случае осложнений в делах любовных и брачных обращаться к нему за советом и обещал отнестись ко мне с особой внимательностью. В качестве пособия к усовершенствованному им способу обольщения он хотел одолжить мне «О любви» Стендаля, но я отклонил его любезность, сказав, что эту книгу я уже читал. Он еще раз заверил меня в готовности оказать мне квалифицированную помощь в любых обстоятельствах, как бы трудны и сложны они ни были, небрежно заметив, что лично у него всегда одна и та же неприятность: женщины бывают увлечены им до такой степени, что он не может убедить их принимать меры предосторожности. Фактически он дал мне понять, что не только побил рекорд Соломона, но и является опасным соперником Авраама. Моему умственному взору предстала картина мира, изобилующего античными профилями, обладатели которых упражняют свое умение показывать товар лицом на тех немногих, в чьих жилах не течет благородная кровь Кокса.

На протяжении недель, даже месяцев я не видел мистера Кокса, ничего о нем не слышал и почти забыл о его существовании. Рэндл уехал в Германию, я не написал ожидаемой от меня хвалебной статьи, и мы с мистером Коксом вращались каждый в своей сфере, не сталкиваясь. Впрочем, под действием ли сил рока или некого закона небесной механики, но время от времени пылающая комета гения нет-нет, да и сверкнет, пересекая орбиту моего пути в космическом пространстве. Один раз, в мертвый для печати сезон, она блеснула на страницах вечерней газетки. Автор анонимной статьи поздравлял мир с появлением гения, который заставит человечество считать двадцатый век поворотным пунктом в истории искусства и общества. Во многих фразах я узнал стиль мистера Кокса, и мне показалось, что целый абзац был полностью взят из его сочинения «Современная музыка и зов Космоса». Не подвергая текст статьи специальному научному анализу, я все же мог заключить, что в данном случае мистер Кокс написал свое собственное евангелие. К статье был приложен портрет маэстро (в профиль), в печати несколько расплывшийся. Я заметил, что мистер Кокс стал носить такой же широкий галстук, как и Брайндли, и еще более, чем когда-либо, походил на испорченную статую Праксителя. Затем комета исчезла в корзинке для мусора.

Следующее ее появление было более неожиданным и сенсационным. Как-то на вечере в студии одного из знакомых художников я разговорился с приятельницей, и она вдруг упомянула имя миссис Доусон.

— Вы говорите о миссис Клиффорд Доусон? — спросил я.

— Да. Вы ее знаете?

— Нет, я видел ее только раз вместе с дочерью. Они когда-то жили в колонии, в Индии — да?

Она рассмеялась.

— С чего вы взяли? Мистер Доусон в свое время был плантатором на Цейлоне. Понес большие убытки и с досады распродал все свои плантации. Очень славный старичок.

— Значит, Доусоны не так богаты?

— Что вы! У них хватает средств, чтобы жить прилично, и только. Кстати, вы знаете, что дочь их помолвлена?

— Нет, серьезно? С кем?

— Как же его зовут… Забыла… Но, говорят, совершенно потрясающий гений.

— Кокс? — подсказал я.

— Ну да, конечно. Разумеется, Кокс. Как глупо, что я вдруг забыла. А почему вы догадались, что это именно он?

— Я познакомился с мисс и миссис Доусон на квартире у мистера Кокса в Уэст-Энде, — объяснил я.

— А, так, значит, он богат? Очень рада за Офелию Доусон.

— Ну, богат — это, пожалуй, слишком сильно сказано, — заметил я. — По правде говоря, если пользоваться терминологией полицейских, Кокс человек без определенных средств к существованию.

— Вы шутите!

— Да нет же, честное слово! Если у мисс Доусон есть несколько сотен собственного годового дохода, мистеру Коксу это покажется целым состоянием.

— Поразительно! Не понимаю, что же заставляет ее выходить за него.

— Вот именно это я и хотел у вас выяснить. У Кокса импозантная внешность, из тех, что бьет в глаза. На мой взгляд, это довольно скверная и приправленная жиром копия с Гермеса Праксителя. И он будет все рыхлеть. Через пять лет это будет обмякший Нерон, а через пятнадцать — стыдливый Вителлий.[19]

— А еще говорят про женщин, что они любят злословить! Вот вы, мужчины, действительно беспощадны друг к другу!

— Уверяю вас, я говорю сущую правду. К тому же он дал мне понять, что обладает исключительными физическими достоинствами, против которых не устоит ни одна женщина.

— Что за вздор!

— Я только повторяю его слова. И при этом, щадя вашу скромность, опускаю подробности.

— И вы действительно хотите сказать, что Офелия собирается выйти замуж за нищего, только потому, что у него смазливая физиономия?

— Отчасти и поэтому, но есть и другие причины. Конечно, все это лишь мои догадки, ведь я видел мать и дочь всего раз, а Кокса — дважды. По-моему, девушка от него без ума. Этот дивный профиль безусловно запечатлелся у нее в сердце. Но дело не только в этом. Ей, наверное, до смерти опостылело скучное, пресное существование, и она рвется к новой жизни. Для нее Кокс — великий гений, который борется с враждебностью и равнодушием, и она верит в конце концов, что он победит их и засияет в блеске славы. Она плохо разбирается в искусстве и еще хуже в человеческой душе. Шарлатана она принимает за гения, авантюриста — за инициатора великих дел. Она не первая выходит замуж за свой идеал, свою мечту. Мне ее жаль. Она пройдет суровую школу разочарований. Но если у нее есть здравый смысл и мужество, как знать, может быть, все это обернется для нее не так уж плохо и действительно станет началом новой лучшей жизни. Если она года, скажем, через два, встретит кого-нибудь получше Кокса и сбежит с ним, то можно будет считать, что брак с Коксом послужил ей на пользу.

19

Вителлий (15–69) — римский император, провозглашенный легионами, известен чревоугодием и тучностью.