Сокровенное желание

Я задумалась: что же сделать, чтобы не отдавать сестру в Симоносэки? Отойдя от печки, я подсела к матери:

— Мам, послушай.

Мать молча подняла лицо и с подозрением покосилась на меня.

Я придвинулась к ней и очень серьезно сказала:

— Через четыре месяца я кончу школу. Пойду учиться в какую-нибудь швейную мастерскую, выучусь, буду много зарабатывать. Не забирай сестру из патинко, ладно?

— Ну что ты мелешь! — недовольно отмахнулась мать, а я, не помня себя, теребила лежавший у нее на коленях кусок материи для хаори.

— И я могу работать там же, в патинко, где сестра. Вдвоем мы будем зарабатывать много денег. Давай так и сделаем, а?

— Ну чего ты болтаешь? Никак в толк не возьму, о чем ты говоришь.

Мать сделала вид, будто действительно ничего не понимает, и нарочито медленно поправила подставку для шитья.

— Не понимаешь? Тебе же Таминэ предложил отправить сестру в Симоносэки! Я все поняла! — возмущенно выпалила я, и мать, сердито взглянув на меня, вдруг сказала:

— Ничего не поделаешь. Кунио надо класть в больницу. Да и долгов у нас полно. А где ты будешь работать, когда кончишь школу, — в патинко или где еще, — об этом рано говорить. Некуда нам деваться, и я решила: Ко-тян поедет в Симоносэки.

На следующее утро я пошла на почту, послала телеграмму и тут же отправилась в школу. Но я все время думала о сестре, и никакая учеба не шла мне в голову.

Вечером я примчалась домой и увидела, что сестра одиноко сидит у печки, даже не сняв пальто.

Знает ли она, в чем дело? Я с тяжелым сердцем вошла в комнату, боясь посмотреть ей в глаза.

— Сестрица, ты приехала? — задала я дурацкий вопрос — и так же ясно! — и бросила школьную сумку на «стол».

Сестра без улыбки взглянула на меня:

— Я ездила в больницу, к Кунио.

— Да? Ну и как он?

Я все избегала встретиться с сестрой взглядом.

— Исхудал, на себя не похож, — вздохнула сестра, открыв дверцу в печке и раздувая огонь.

Я повесила пальто на гвоздь.

— Я тоже поеду к нему в это воскресенье.

— Съезди.

— А где мама? — спросила я, надевая фартук.

— В Готодзи. Поехала взять мои вещи и жалованье.

Вот оно что. Значит, сестра согласилась ехать в Симоносэки? С горьким отчаянием я опустила голову и стала медленно завязывать тесемки фартука. Опустив глаза, я выскользнула из комнаты и задвинула сёдзи.

— Сэцуко, — позвала сестра.

— Что? — спросила я, ставя на пол ведро с водой.

— Пойди-ка сюда.

Я подошла к сестре.

Она притянула меня к себе, заглянула мне в лицо и как-то виновато спросила:

— Почему ты все время прячешь от меня глаза?

— Что? — переспросила я, но тут же снова отвела взгляд в сторону.

— Ты все знаешь? — спросила она недовольно.

Я молча потупилась.

— Ведь знаешь? — в голосе у сестры прозвучала нежность, и она схватила меня за руки. Меня захлестнуло теплом, исходившим от ее рук, они жгли меня даже через рукава свитера. Я отчаянно прижалась к ее груди.

— Дурочка. Нечего плакать. О чем ты плачешь, — сказала сестра почти шепотом, обнимая меня.

Я всхлипывала, а она гладила меня по спине и все говорила и говорила, уговаривая скорее не меня, а самое себя.

— Волноваться нечего. Где бы твоя сестра ни работала — все будет хорошо. Бояться не надо.

Я прижала мокрое от слез лицо к ее груди, и было слышно, как неровно бьется ее сердце.

Прощальный подарок

— Сэттян, к телефону, — позвала хозяйка.

— Иду, — ответила я и остановила швейную машинку.

Харуко Ниномия, девушка чуть постарше меня, — она приметывала воротничок к костюму, надетому на манекен, — улыбаясь, с интересом посмотрела на меня.

— Интересно, кто это? — удивилась я, вставая из-за машинки.

Это была швейная мастерская в ателье европейского платья Кусакабэ, работало там пять портных, в том числе и я. Я была новенькой — поступила всего полтора года назад. Недавно мне исполнилось семнадцать.

Отодвинув отделявшую мастерскую от приемной портьеру с изображенными на ней водяными брызгами, я подошла к хозяйке.

Хозяйка Акико Кусакабэ, в очках, склонив над столом худое лицо, кроила костюм. Телефон стоял на краю стола.

Я взяла лежавшую трубку и поднесла к уху.

— Алло, Сэцуко?

— Ой, Ко-тян! — невольно вскрикнула я и крепко сжала трубку рукой. — Откуда ты?

— Я сейчас здесь, в Окуре. Звоню из универмага Идзуцуя. Это рядом с твоим ателье. Не могла б ты выйти ненадолго?

Голос сестры, который я первый раз слышала по телефону, звучал как-то многозначительно.

— Сейчас, подожди минутку.

Я положила трубку и попросила хозяйку отпустить меня повидаться с сестрой.

— Работы очень много, возвращайся поскорее, — предупредила она.

Я выскочила на улицу, испытывая смутное беспокойство: у сестры что-то случилось. Октябрьское небо было прозрачно-голубым, дул свежий ветерок.

Зачем она приехала в Окуру, думала я, переходя торговую улицу и почти бегом направляясь к универмагу Идзуцуя.

С сестрой мы не виделись уже целых два года. С тех пор как мы расстались и она поступила в веселый дом в Симоносэки, мы даже не переписывались. Сколько раз бралась я за перо, но стоило мне представить себе это ужасное место, как невыносимая тяжесть наваливалась на меня, и дописать письмо я уже не могла.

Мысль о том, что сейчас я увижусь с сестрой, которую не видела целых два года, радовала меня, но в то же время мучительный стыд за то, что я ни разу не написала ей, терзал мое сердце. О том, что я окончила школу и поступила ученицей в швейную мастерскую в Окуре, сестра узнала, наверное, от матери. Вот она и приехала повидаться со мной, подумала я.

Как она выглядит? Я боялась, что она сильно изменилась. С замирающим сердцем я мчалась по оживленной улице и наконец прибежала в универмаг. Сквозь витрину я увидела сестру: она стояла у стенда с сумками. В выражении ее лица сквозили странное безразличие и безмерная усталость. И само лицо, хоть и ярко накрашенное, было мертвенно-бледным, осунувшимся, точно после тяжелой болезни.

— Сестренка, Ко-тян! — толкнув стеклянную дверь, позвала я ее.

— Ой! — Сестра обернулась, и на ее лице засияла родная, такая дорогая мне улыбка. Она вернула ему прежнее выражение, и я успокоилась.

— Да ты уже совсем взрослая, — сказала сестра, оглядывая меня с ног до головы. Она держалась так, что можно было подумать, будто она старше меня лет на десять, а то и пятнадцать.

— Пойдем, — ласково позвала сестра, и мы направились к выходу. На ней был белый вязаный джемпер и красная шерстяная юбка-клеш. Когда она шла, подол красиво обвивался вокруг ее стройных ног, и туфли на высоких каблуках очень шли ей.

Когда мы вышли, я прибавила шаг и поравнялась с сестрой. От нее исходил едва уловимый запах сладких духов.

Я спросила:

— Зачем ты приехала в Окуру?

— Да так, приехала на машине поразвлечься, — небрежно бросила она.

— На машине? Из Симоносэки? На собственной?

— С другом. Он взял машину у приятеля.

— С другом? А кто он?

Сестра не ответила и толкнула дверь в кафе. В кафе тихо играла музыка. Сестра усадила меня за столик в глубине зала.

— Что будешь есть?

— Мне все равно.

Мне почему-то было не по себе, и я неотрывно смотрела на модную черную атласную блузку, которую сестра надела под джемпер. Она очень шла к красной юбке. На шее, на цепочке, висел кулон в форме сердечка.

Похудела сестренка, подумала я. Грудь еле видна под блузкой, плечи — одни кости.

— Ну а шить ты уже научилась? — поинтересовалась сестра, заказав что-то официантке и доставая сигарету.

— Да. Но пока мне доверяют шить только юбки и сметывать, — в изумлении глядя на сестру, привычным жестом сунувшую в рот сигарету, пояснила я.

— Ничего, постепенно всему научишься, станешь прекрасной портнихой.

Сестра говорила очень серьезно. Она медленно поднесла зажженную спичку к сигарете. Потом откинула голову, положила ногу на ногу, небрежно выпустила дым изо рта и неторопливо перевела взгляд к окну.