Страница 6 из 28
— Ну вот еще! — взорвалась молодая женщина. — Говорить нельзя! Посмотреть ничего нельзя! Твоя родина начинает мне действовать на нервы!
Они вышли из замка, и Иво подвел их к своей «шкоде» — маленькой голубой машинке, втиснутой между двумя туристскими автобусами. Он открыл двери, склонился перед Ирэн, которая, все еще не успокоившись, бросила своему любовнику:
— Долго я тут торчать не буду, предупреждаю.
— Ну, ну, — обратился к ней Иво. — Зачем сердиться? В нашей стране есть и хорошее. А когда вы увидите природу…
Затем, помогая ей сесть, предложил:
— Подождите, оставьте ваше раздражение. У нас есть время, чтобы посмотреть другие драгоценности. Хотите? Это уникальная вещь. Тысяча алмазов. Тут недалеко.
Ирэн фыркнула:
— Благодарю покорно! Опять глазеть на стекло или на дверь с семью замками!
— Да нет! — улыбнулся Иво. — В Лорете вы увидите подлинные драгоценности и одну очень редкую вещь. Договорились? Уверяю, что вы не пожалеете!
— Ладно, — кисло согласилась Ирэн, скрестив ноги так, что обнажила их до кружевных трусиков, отчего у чеха пересохло во рту. — Но я бы очень удивилась, если бы в вашей стране нашлось хотя бы что-нибудь, достойное внимания!
— Во всяком случае, вам этого упрека не сделаешь, — галантно констатировал Иво.
Включая мотор, он провел рукой по ее обнаженной ноге. Сидевший сзади Рихард, недовольный этим комплиментом, выругался. Иво повернул на резко спускавшуюся улочку и чуть позже остановил машину перед старинным францисканским монастырем — Лоретой, названным в честь итальянского города Лоретта. Построен он был в 1626 году, а сейчас в нем был музей. Над позеленевшим медным куполом и крышами, полускрытыми зеленью, вздымалась колокольня в стиле барокко.
Все трое вышли из «шкоды», и в этот момент заиграла ностальгическая волнующая музыка старых курантов. Ирэн слушала с восхищением.
— Ну как, нравится? — гордо спросил Иво.
Молодая женщина кивнула. Куранты замолчали. Иво указал на импозантное здание Министерства иностранных дел, находившееся за их спиной.
— Там оборвалась жизнь политического деятеля Яна Массарика. Он выбросился с четвертого этажа. Вон из того окна. Видите?
Чех вытянул руку в сторону внушительного здания со множеством окон без занавесок.
— Странное самоубийство, судя по тому, что говорили в Лондоне, — заметил Рихард, вытирая пот платком.
— Я знаю, что говорили, — перебил его друг. — Что окно было закрыто или почти закрыто. Разумеется, это может показаться странным.
— А все-таки, окно было открыто или закрыто? — продолжал настаивать Рихард.
Иво скорчил гримасу.
— Меня ведь там не было.
История, должно быть, совершенно не интересовала Ирэн, так как она начала терять терпение.
— Ну где же драгоценности? Или это была шутка?
— Пошли быстрее, а то их украдут, — пошутил Иво.
Им пришлось подождать, пока купят билеты польские скауты, пышущие здоровьем блондины. Они нагнали их на втором этаже в широкой крытой галерее, опоясывавшей двор, в котором стояла часовня Черной Богоматери, построенная в 1626 году итальянским архитектором Джованни Ози по заказу герцогини Бениньяка, католички, желавшей бороться с протестантизмом. Постояв перед картинами на религиозные сюжеты и полюбовавшись из стрельчатых окон двором, они, сопровождаемые Иво, подошли к железной решетке, поперек перегораживавшей галерею. Метрах в десяти за решеткой была железная дверь, покрашенная в желто-кремовый цвет. Они вошли в зал за этой дверью, в котором гид, легко узнаваемый по повязке, что-то рассказывал маленьким полякам об экспонатах первых витрин, где были выставлены предметы религиозного культа из золота и жемчуга: митры епископов, распятья и т. п.
— Да, они, кажется, здорово их охраняют, — заметила Ирэн, указывая на большую решетчатую дверь в противоположной стене.
— Дверь как в камерах американских тюрем! — подхватил Рихард.
— Да, им приходится устраивать все это! — улыбнулся Иво. — И знаете из-за чего? Сейчас я вам покажу. Ты здесь никогда не был, Рихард?
— Нет, но много слышал об этом в Лондоне, — ответил беглец.
Они прошли в следующий зал, который был продолжением первого. Невидимые лампы, спрятанные в витринах, заставляли сверкать ковчеги, митры, дароносицы, лежавшие на темном бархате. На правой стороне было восемь витрин, на левой — только четыре, из-за того, что здесь были решетчатые окошки, открывавшие вид на эспланаду и МИД, откуда Ян Массарик…
Каждую витрину защищали металлические ставни, также покрашенные в желто-кремовый цвет, но сейчас опущенные, чтобы можно было любоваться экспонатами.
— О! — воскликнула Ирэн, остановившись перед массивной дароносицей, в которой искрились рубины, изумруды и жемчужины. Она прикинула их стоимость.
— Здесь их черт знает сколько! Думаю, миллионов двадцать франками. Как думаешь, Рихард?
Иво со смехом взял ее за руку.
— Это мелочи. Пойдем дальше, до конца.
Она позволила ему подвести себя к витрине, завершавшей экспозицию. Едва подойдя к ней, Ирэн остолбенела, ее глаза алчно засверкали. У нее перехватило дыхание. Эта витрина, перпендикулярная всем остальным, висела на стене. Она была шире других, и защищали ее два ставня, по одному с каждой стороны. Мягкий не прямой свет падал на тяжелую дароносицу, в которой был символ христианства, от множества инкрустированных в крест бриллиантов и золота расходились лучи.
— Господи! — прошептала Ирэн, остановившись в восхищении. — Бриллианты! Они настоящие?
— Еще бы! — улыбнулся Иво. — Тот, что в середине, весит тридцать пять каратов.
— Что? — Ирэн была ошеломлена. — Вы говорите… Тридцать пять… О! Рихард! Ты слышал! Вот бы его в кольцо!
Рихард Тубек улыбнулся. Ничего не скажешь, Ирэн — настоящая артистка! Она уже переместила в мыслях огромный бриллиант на маленькое кольцо. К счастью для музея, только мысленно.
— Подойдите ближе, — посоветовал Иво. — И посмотрите вот на эти. На те, что окружают витое основание ковчега. Каждый из них весит двадцать каратов.
— Двадцать… — прошептала молодая женщина. — Двадцать. Но тут их полно! Рихард! Боже мой…
Рихард не ответил. Он тоже восхищался. И было чем. По золоту были разбросаны бриллианты всех размеров, но только бледно-голубого цвета. Одни бриллианты. Он повернулся к другу.
— Господи, да сколько их? Даже на перекладине. Все блестит.
— Потому-то его и назвали «Пражское солнце», — объяснил Иво.
Ирэн быстро повернулась к нему.
— Как? «Пражское солнце»? Отличное название! И очень к нему подходит.
Затем, вновь обратясь к драгоценности:
— Но вы не сказали, сколько…
— Двенадцать килограммов золота и 6222 бриллианта, — сказал Иво. — Здесь ровно 6222. Самый крупный в 35 каратов, остальные — 20, 15, 10, а вот эти на перекладине, самые маленькие, по карату.
— Боже мой, — повторила Ирэн, не в силах прийти в себя. — Сколько же это может стоить?
— Американцы нам предлагали за него 80 миллионов долларов, — ответил Иво, — 40 миллиардов ваших старых франков.
Как придавленные этой суммой, Рихард и Ирэн осматривали знаменитую драгоценность, лежавшую под стеклом, защищавшим ее от пуль и грабителей.
— Самое дорогое украшение в мире, — не без тщеславия сказал Иво.
— Теперь я понимаю, почему таковы меры предосторожности, — заметил Рихард.
Он уже заметил провода сигнализации, спрятанные вдоль бронированных дверей, кодовые замки на дверях и наличниках. Когда все это закрыто, зал неприступен.
— Это еще не все, — заявил его друг. — По крайней мере, я знаю, что здесь есть вооруженная охрана в штатском, а полиция совершает регулярные обходы. Но никто не покусится на «Пражское солнце».
И он, посмеивась, посмотрел на Ирэн, пожиравшую драгоценность глазами.
— Вы хотели бы потрогать его? К сожалению…
— О! Да! — заявила Ирэн. — Я думаю, это принесло бы мне удачу.
— Увы! Вам этого не дано, — ответил Иво, мало-помалу вспоминавший французский. — Последний раз его держал в руках ваш соотечественник, кардинал Вердье, в 1939 году. Он представлял его толпе на площади Венцеслава, и с тех пор «солнце» не покидало эту витрину. Правда, один раз немцы спрятали его под могилой основательницы монастыря, но с тех пор…