Страница 96 из 102
- Поначалу было. Но потом быльём поросло.
- И на том спасибо. Фрося как, не тужит?
- Нет, живёт душевно. Волновалась зело, ожидаючи супруга и сына, а теперь цветёт. Детки ея прелестные - все как на подбор. А единственная дочурка, Ольгушка, чем-то напоминает бабушку, да, пожалуй, потоньше и попригожей. - Вытащив из рукава скрученную в трубочку грамоту, он продолжил: - Но особо башковит ея старшенький, тёзка мой, Володимер. Песни сочиняет - прямо как Боян. Вот привёз тебе в дар одно его «Слово», им самим записанное, мною переписанное не единожды. Тут и про тебя, батюшка, мой свет, строки есть.
Ярослав оживился:
- Сделай милость, зачти.
- Целиком или только место?
- Нет, сначала. Любопытно вельми. Раскатав пергамент, сын заметил:
- Я-то петь не мастак. У племянника вышло бы красивей. Ну да делать нечего - как-нибудь осилю… - И, стараясь сохранить интонацию, принялся озвучивать рукопись.
Осмомысл обратился в слух. Иногда просил снова повторить какой-то кусок. А когда дошло до него самого, весело ввернул:
- Ну, горазд выдумывать! Будто я какой великан. «Горы подпираю и султанам грожу»! Но - приятно, не скрою.
А в конце расплылся:
- Да-а, вот это сказание! Золото, смарагд в словесах! Надобно послать к внуку, поблагодарить.
- Ой, не делай этого, отче! - спохватился Владимир. - Можно оказать племяшу медвежью услугу.
- Почему такое?
Сын поведал о решении Игоря - позабыть про «Слово», вытравить из памяти.
- Вот ещё чурбан! - рассердился князь. - Думает, оно очернит его имя. А того не уразумеет, что, вполне вероятно, люди о нём самом будут вспоминать только благодаря «Слову»! Я б ему сказал, если б увидал… Впрочем, хорошо. Внука обижать мне негоже. Передам через Святославку - так, изустно. А тебе велю: дай ещё размножить. Посажу писцов, пусть готовят списки. Разошлю на Волынь, в Новгород Великий, Белгород и Киев.
- В Белгород не надо, - вставил отпрыск. - Там переписали ужо. Всеволоду Юрьевичу в Суздаль тоже послано.
- Молодец, хвалю.
Завершилась встреча более чем дружески. Ярослав обнял на прощание Якова и сказал:
- Скоро перейду в мир иной. На престоле будет Олежка. Обещай не искать Галич под Олегом.
- Обещаю, отче, - твёрдо заявил он. - Но клянусь и в другом: коли он не высидит, коли что случится, - не отдам княжества в чужие, посторонние руки, сам его возглавлю. А потом уж - Васька мой.
Осмомысл кивнул:
- Правильно, сынок. Я уже и завещание уточнил точно так. Вижу, что чужбина воспитала тебя. Сделался разумнее, твёрже. Хорошо! Ты прощён за всё, что меж нами было. А меня прощаешь?
- Быть иначе не может, батюшка, мой свет.
Долго ещё смотрели в глаза друг другу - чтобы сохранить в памяти надолго.
В Перемышль семейство Владимира прибыло к Рождеству. Поселились, обосновались, зажили в своё удовольствие. А когда из Болшева поступило известие о кончине отца Дмитрия, мужа Поликсении, то уже ничто не мешало попадье и княжичу обвенчаться, узаконить своих детей. Что ещё желать? Только устроения новой псарни с крольчатником, чем и занялся Яков по весне.
А затем были радостные его поездки: в Белгород - взять невесту Ярославу Рюриковну и доставить Святославу Игоревичу в Новгород-Северский; а затем в Суздаль - взять другую невесту, Верхуславу Всеволодовну Долгорукую, и прибыть с нею в Овруч к жениху, княжичу Ростиславу Рюриковичу… Все теперь уважали сына Осмомысла, принимали тепло, заботливо. Пил он мало (говорил, что больше душа не приемлет), вёл себя достойно. Вроде просветление на него снизошло. Вроде чувствовал, что дела ему предстоят серьёзные…
И не зря. 23 сентября 1187 года Осмомысл послал за ним в Перемышль - звал к себе, чтоб проститься накануне кончины.
8
Главных недоброжелателей Ярослава было ныне четверо: сын Кснятина Серославича - Афанасий, младший брат Феодора Вонифатьича - Пахомий, сын Избыгнева Ивачича - Иннокентий и епископ Кирилл. Внешне почитали, низко кланялись, но забыть обиды, нанесённые их семействам, не могли. Например, Иннокентий считал, что на место погибшего тятеньки тысяцким надо было назначить его, а не низкородного Миколку Олексича. А епископ знал, что правитель Галича ненавидит Кирилла за сожжение Настеньки, и платил князю тем же. Бунтовать в открытую не хотели и копили силы для решающей битвы - после смерти владыки. Благо, этот час приближался неумолимо…
В сентябре Ярослав уже терял два раза сознание, но потом поправлялся, выходил на прогулки, даже посещал храм. А в двадцатых числах повелел собрать в церкви Пресвятой Богородицы высшую галицкую знать и своих наследников - для обряда крестоцелования.
Церемония состоялась 25-го. Новый печатник князя - младший сын скончавшегося Олексы Прокудьича - Филимон Олексич огласил последнюю прижизненную волю повелителя: все бояре вместе с княжичем Владимиром присягают на верность Олегу; а семнадцать тысяч серебряных монет поровну раздать всем простым жителям города и его окрестностей; а четыре тысячи золотых монет - лучшим людям. Это завещание было принято с противоречивыми чувствами: денег хотелось всем, а терпеть на троне бастардуса соглашались немногие; но решили не прекословить болезному, выжившему из ума Осмомыслу, - а потом видно будет…
Князь присутствовал на крестоцеловании - для него поставили золочёный трон. Он смотрел на горящие свечи, видел их размыто, в жёлтом ореоле, иногда нетвёрдой рукой подносил к глазу изумруд. Думал о своём: вот они, галичане… добрые и злые, честные и подлые… сгрудились, толпятся, делают вид, что любят… а когда было можно, взбунтовались, восстали и сожгли Настеньку… замечали промахи и судачили, за спиной часто издевались… многие считают князя полоумным… но богатство княжества им по нраву… а не замечают хорошего, вечно недовольны… Ярослав перевёл взгляд на икону Божьей Матери, обратился к ней мысленно: «Пресвятая Дева! Видишь, как я слаб. Помоги мне уйти достойно. Не возненавидеть в последний миг никого, до конца быть примерным христианином, преданным Твоему Сыну. Ты же знаешь, сколько мук претерпел я в жизни. Не хотел быть князем, но пришлось, и взвалил эту ношу на себя. Неподъёмную ношу… Никому не дано выполнить задуманное в полной мере. Как простой человек, я грешил… Но иначе не получалось. Ничего теперь уже не изменишь. Видимо, судьба! Об одном молю: защити Галицкую землю, не позволь ей погибнуть без меня!» Вытащил платок и утёр навернувшиеся слёзы. С острой, щемящей болью вновь подумал: «Господи, как жалко оставлять этот мир! Пусть несправедливый и злобный, но такой прекрасный в лучших своих моментах!.. Больше никогда ничего не знать… никого больше не любить… Не дышать этим воздухом и не ощущать биения сердца!.. Но таков закон. Надо уступать молодым. Осмомыслов век кончен. Что ж, мужайся, княже! Впереди твоё прощальное слово».
И сказал, обращаясь к подданным, дребезжащим немощным голосом:
- Люди! Галичане! Дорогие мои собратья!.. Жили мы непросто. Я порой был излишне суров, обижал, наказывал. Это доля любого князя. И хочу попросить прощения. Потому что хотел, но не смог сделать вас счастливыми. Я не Бог… А всего лишь раб Его… Уходя, оставляю вам нашу землю. Как она щедра, как по-матерински относится к нам! Берегите ж ея, не давайте на разграбление, поругание, сами не губите и не скверните. То богатство, что собрали мы за последние годы, можно промотать в одночасье. А потом? Что достанется внукам? Только нищета и презрение! Если от чего Галич и погибнет, так от распрей и глупости.
Будьте же достойны славы наших предков. Да хранит вас Господь. Аминь!
После этих слов паства опустилась перед ним на колени, низко поклонилась в знак благоговения. Неожиданно одна из боярынь стала голосить, протянув руки к Ярославу:
- Батюшка, мой свет! Не бросай нас, сердечный, не покидай, Христом Богом тебя мы просим!..