Страница 12 из 102
- Некогда, пошли, - торопился Климентий. - Путь ишо неблизкий.
Запалили факелы и с тревогой двинулись под своды пещер. Вырытый тоннель был довольно широк, так что Ярослав и Гаврилко семенили за иноком не гуськом, а вровень друг с другом; да и высота позволяла не нагибаться. Под ногами хрустели камешки. Стены были тоже из мелких известковых частиц палевого цвета, воздух свеж - тут не пахло прелью, как обычно в подвалах, а прохлада не сковывала мышц. У одной из ниш провожатый остановился и, сурово взглянув на юношей, поднял палец кверху:
- Здесь покоятся мощи брата Нестора, переписчика древних летописных страниц; он довёл труды сии до событий нашего времени, а его ученики подхватили дело. Пусть покоится с миром. Царствие Небесное! - И перекрестился.
Дальше помянули нескольких других выдающихся деятелей, захороненных в прочих пещерах, - врачевателей Агапита и Дамиана, богомазов Алимпия и Григория; рядом с их могилами различались фрески с ликами святых, многочисленные надписи - изречения из церковных книг. Осмомысл разглядывал их с благоговением, то и дело крестился и жалел, что торопится и не может поклониться святыням как следует.
У одной из очередных развилок их сопровождающий опустился на камень. Был он снова бледен, посох в руке дрожал, а лицо покрывали капли пота.
- Что такое, Клименте? - бросился к нему Ярослав. Привалившись спиной к стене, тот проговорил еле слышно:
- Немочь одолела… Ноги меня не держат…
- Хочешь, мы тебя понесём?
- Нет, не выйдет, друзи… Ни к чему… Половина пещер уже пройдена… Коль пойдёте направо, скоро выйдете на поверхность в двух вёрстах от Киева… Коль пойдёте налево, проберётесь под Днепром на тот берег… Но идти под рекой опасно - плывуны да осыпи… Можно оказаться заживо погребённым… Выбирайте сами…
- Как, а ты?
- Я останусь. Перейти в мир иной посреди печерских угодников - это ли не счастье? - На его губах возникла улыбка, он вздохнул и осел, словно потеряв последние силы.
- Кончился, - безрадостно заключил Гаврилко и перекрестился. - Здесь его бросать не по-христиански.
- Закопать не сможем, больно твёрдый грунт, - возразил ему княжич.
- Просто занесём в одну из пещер. Мы уже под землёю; даже не закопанный, будет всё равно что в могиле.
Так и сделали. А затем, побоявшись углубляться под Днепр, повернули направо. Вскоре факелы догорели, и пришлось идти в полной темноте. Изредка натыкались на стены, временами спотыкались на бугристом полу.
- Что-то нет конца нашему пути, - сетовал наследник Владимирки. - Мы не две версты вроде миновали, а, наверное, пять. Вдруг Климентий ошибся?
- Отрицать не берусь, - отзывался из темноты Василич. - Дедка не в себе пребывал, мог и перепутать.
- Может, мы блукаем под речкой? И над нами воды?
- Это полбеды - значит, рано или поздно выйдем на другом берегу. Много хуже, если завернули в тупик и упрёмся в стену.
- И вернуться нельзя, потому что развилки впотьмах больше не найдём.
- Нет, одна дорога - только вперёд. Господи, помилуй! Шли какое-то время молча, а затем Осмомысл спросил:
- То ли от ходьбы шибко взмок, то ли стало теплее?
- Как, и ты вспотел, княжич? Значит, не померещилось… Тут одно из двух: либо мы к поверхности ближе - солнце греет почву, а пещеры кончаются, либо углубились настолько, что уже на пороге преисподней и на нас веет адским пеклом.
- Тьфу, охальник! - сплюнул в темноте Ярослав. - Не язык у тебя, Гаврилко, а помело. Взгрею вот сейчас!
- Ладно, ладно, молчу. Пошутил нелепо.
Неожиданно оба наткнулись на твёрдую преграду. Стали щупать её вверх и вбок: перед ними были не камни, не лёсс, а обструганные доски.
- Чуешь, нет? - обратился к господину дружинник. - Дверь какая-то.
- Точно - дверь?
- Да, железом окована. Должен быть засов.
- Ну, ищи, ищи!
- Вроде есть. Не могу открыть - проржавел наскрозь.
- Дай-ка я попробую.
Пальцы стёрли в кровь, обломали ногти, но запор не давался.
- Ой, гляди-кось! Щёлка, - выдохнул Василич.
- Где? Пусти! - отпихнув приятеля, он прильнул глазом к узенькой полосочке света. - Ничего не вижу.
- Не беда. Главное, что снаружи - воля! - Мечник отстранил господина, взял его за плечо: - Осторожно, княжич. Я попробую высадить ногой.
Было слышно, как гридь отступает и с разбега бьёт в дубовые доски сапогом. Дверь слегка покосилась, пропустив из-под притолоки новый лучик - толще, ярче.
- Солнце! Солнце! - крикнул Осмомысл. - Ну, ещё разок двинь ея! Что есть мочи, друже!
Снова разбежавшись, тот вложил во второй удар всю свою богатырскую силушку. Сорванная с петель, створка вылетела наружу, вместе с ней Гаврилко, перекувырнувшись, распластался на сыром днепровском песке.
- Боже, спасены! - Ярослав появился вслед за ним из зияющей дырки подземелья, щурясь от дневного резкого света и вдыхая запахи воды, водорослей, ракушек; сделал несколько шагов, зацепился за лежащую дверь и упал рядом с телохранителем. Оба хохотали от счастья, не вставая.
Вдруг, нежданно-негаданно, молодых людей окружили кони и послышалась гортанная тюркская речь. Сын Владимирки повернул голову и увидел людей в чёрных клобуках. Он поднялся, отряхнул с одежды песок и сказал довольно спокойно на приличном половецком:
- Я - наследник галицкого престола. Отвечайте, чьи вы?
Бородач, в котором галичанин сразу же узнал Кондувея, чуть не ранившего его под Теребовлем, заявил, гарцуя на изящном кауром скакуне:
- Мы ничьи, мы сами по себе. Служим киевскому князю. Прежде - Изяславу, нынче - Долгорукому.
- Я сговорён с дочерью его.
- Нам сие неведомо. Мы тебя доставим на двор Гюргею, а уж он пускай разберётся сам.
- Дайте мне коня. И дружиннику моему.
- Мы коней лишних не имеем. Сядете вдвоём - или же пойдёте пешком.
- Ты за это поплатишься, Кондувейка. Половец расплылся:
- Знаешь Кондувея? Очень хорошо. Кондувей не поплатится, потому что волен, как сокол. Мне никто не указ, что хочу, то и ворочу.
5
Долгорукий сидел в длинной светлой гриднице - главной зале княжеского дворца. Стены были расписаны разноцветным орнаментом, сценами из жизни киевских правителей, их семейств. Вдоль огромного длинного стола пировали дружинники, местные бояре и старейшины города. Сразу по правую руку от Юрия восседал в белом клобуке митрополит всея Руси. Подавальщики разливали в кубки вино, уносили блюда с объедками, приносили новые яства; распоряжался действиями слуг специальный боярин - стольник.
Из дверей появился княжеский глашатай и торжественно объявил, что турпеи привезли галицкого княжича, пойманного за городом на речном берегу. По рядам пирующих прокатился одобрительный ропот. Юрий, развалившийся в здоровенном кресле красного дерева, толстый, некрасивый, вытер сальные пальцы, как тогда было принято, о бороду и не слишком трезво потребовал:
- Пусть его введут!
Осмомысл взошёл по ступенькам и предстал перед кие-во-суздальскими вельможами - долговязый, бледный, в перепачканных глиной одеяниях; близоруко разглядывал пьющий и жующий народ. Жирный Долгорукий с дряблыми щеками в розовых прожилках сразу показался ему малосимпатичным. Тем не менее юноша склонил голову и приветствовал всех, приложив руку к сердцу:
- Здравия желаю князю Георгию и честному собранию.
- Киевскому великому князю, - подсказал ему кто-то из сидящих.
- Киевскому великому князю, - согласился молодой человек, не смутившись. - Аз есмь Христофор-Ярослав, Володимеров сын, что сидит в Галицкой земле. И вельми сожалею, что родитель мой, изменив посулам, не пришёл с войсками к Переяславлю, как и было между вами гово-рено. Коли можешь - прости его. Он бывает горяч не в меру.
Кротость и смирение княжича обществу понравились. Юрий улыбнулся:
- Где ж теперь твой папашка буйный, этакий подлец, сукин кот?