Страница 60 из 86
На берегу Итиля Батыр велел войску остановиться и снова собрал военный совет. Битакчи был краток:
- Не исполнивший приказ да увидит смерть. Замедливший переправу будет смещен на самую низкую должность, а его место займет более расторопный.
Воины уже надували кожаные мешки - бурдюки, крепили себе на шею и спину доспехи и одежду, надевали вместо уздечки оброть с длинным ремнем - чембуром, держась за который руками и лежа на бурдюке они будут вместе с лошадьми переплывать реку. Чтобы вода не попала в уши коням, им повязывали через шею и лоб кожаные наушники.
Переправа началась. На удивление Батыра, она прошла удачно. Он даже не мог предположить, что кавказцы так ловко преодолеют широкую реку, - видно, сказались частые тренировки на опасных горных потоках. Правда, утонул один сотник из черкесов, у которого развязался узел на надувном мешке; воздух вышел, и сотник, не умевший плавать, пошел ко дну.
Когда об этом доложили Батыру, тот криво усмехнулся и сказал:
- Так ему, растяпе, и надо. Поставьте сотником командира лучшей десятки, отличившейся при переправе.
На левом берегу Итиля был назначен привал. Костровые зажгли большие огни и начали устанавливать на железных треногах огромные котлы. Внезапно по стану проследовали несколько дозорных. На полном скаку они осадили лошадей и что-то сказали начальнику охраны. Тот сразу же поспешил в белую юрту с длинным наконечником, на котором развевался косматый зеленый вымпел. Это была походная юрта Батыра-битакчи.
- Мой господин, дозорными обнаружено несколько десятков человек, скачущих нам навстречу. Они сопровождают какую-то знатную женщину, - поклонился Батыру начальник охранения.
- Кто она?
- Неизвестно, господин… Я приказал своим людям глядеть зорче орла.
- Хорошо… Подождем здесь и все узнаем. Я дуг маю, что эта женщина со своим отрядом не разгромит наш лагерь? - улыбнулся Батыр.
Начальник дозорного охранения снова поклонился и вышел из белой юрты.
Батыр вдруг почувствовал, как гулко застучало сердце: «Фатима… Не иначе она. Пусть простит меня Аллах за самонадеянность, но это она, дорогая, любимая жена, принесшая счастье…»
Да, это была Фатима. Она увидела белую юрту посреди степи, и сердце её встрепенулось: «Батыр, мой желанный…» Фатима резким рывком поводьев осадила стремительный бег жеребца возле вышедшего из юрты человека, легко соскочила с седла и упала к нему в объятия. Батыр прижал её голову к своей груди, потом легко приподнял женщину и внес в свою юрту.
В этот день до самого захода солнца они не появлялись. Тургауды с улыбкой взирали на плотно запахнутый полог. Долго горели вечером костры: Батыр разрешил воинам длительный отдых и повелел выдать каждому к ужину по пиале кавказского вина.
Фатиме было что рассказать Батыру. Особенно поразила битакчи неожиданная любовь великого к русской девушке и последующая скорбь его на Мау-кургане.
В честь своего повелителя Батыр приказал насыпать за две ночи и один день холм. Носили землю воины в шлемах с берега Итиля, и, когда холм был готов, у реки образовалась излучина.
Приказав воздвигнуть холм, Батыр преследовал не только одну цель - угодить «царю правосудному», поблагодарив за дарованную жене жизнь. Он хотел показать, как велико воинство, приведенное им с Кавказа.
Вестники тотчас доложили Мамаю о холме, насыпанном в его честь. Повелитель довольно улыбнулся в присутствии Дарнабы и еще четырех мурз: постельничего Ташмана, толмача Урая, знавшего русский, итальянский и литовский языки, конюшего Агиша и ключника Сюидюка. Видя радость повелителя, они ответили громким восклицанием:
- Ур-р-аг-х!
Мамай обратился к постельничему:
- Ташман, собирай курултай тринадцати мурз - будем решать важный вопрос…
- Будет исполнено, великий.
…Курултай поддержал решение Мамая идти на Русь.
На восходе солнца к лагерю Батыра прискакали тридцать воинов из конной гвардии Мамая, с развевающимися зелеными хвостатыми знаменами, в сверкающих шлемах, на отборных конях мышиного цвета.
Они поздравили битакчи от имени повелителя с возвращением с далекого Кавказа и передали благодарность Мамая за воздвигнутый в его честь холм. Принимая поздравления и благодарность, Батыр уловил в глазах начальника отряда конной гвардии ненависть, вызванную завистью. «Волк! - пронеслось в голове битакчи. - Вот такие волки и погубили несчастную девочку Акку и чуть не навлекли смерть на мою Фатиму», - но он улыбнулся начальнику и крепко, почти по-братски обнял его.
Когда тронулись в путь, Батыр оглянулся на холм. Укрытый сверху дерном, холм косматился ковыльной травой и походил издали на отрубленную голову, стоящую на земле, с глубоко нахлобученным на неё мал ахаем…
Глава 6. ПОГОНЯ
Карп Олексин, получив грамоту от великого московского князя к князю рязанскому, зашил её в поясной кушак, обернувшись им несколько раз, поверх надел кафтан, поклонился ранним утром при выезде из Фроловских ворот Дмитрию Солунскому на иконе и тронул легонько каблуками своего саврасого.
Конь вынес Карпа к яблоневым садам на Глинищах, а оттуда - к церкви Алексия-митрополита, которую по велению князей Дмитрия Ивановича и его брата Серпуховского назло новому митрополиту Киприану стали строить из белого камня…
Еще при жизни митрополита Алексия князья да и сам он, чувствуя приближение смерти, начали подыскивать будущего владыку. Предложили стать митрополитом игумену лавры Сергию Радонежскому, но тот твердо сказал: «Нет!» Поначалу князья и святитель Алексий были огорчены отказом, но, представив старца из Маковца с его загорелым обветренным лицом, ладонями в мозолях от лопаты и топора, в ослепительно-белых ризах, окруженного сонмом подобострастных священников, согласились с его решением.
Зато по-настоящему огорчились князья, когда на место митрополита Алексия прибыл из Киева болгарин Киприан, известный своим расположением к литовским князьям…
Чтобы не вызывать подозрений, Карпу решили не давать охрану.
- Как вручишь сие послание князю Олегу Ивановичу, не спеши покидать Рязань. Поживи, но не как в прошлом разе под видом мастерового, а как посланник великого московского князя… Подмечай все, а особливо за настроением рязанского князя следи… В послании указано, что хочешь ты почтить долгою памятью святых мучеников-братьев Бориса и Глеба и помолиться в их храме: поэтому надобно тебя определить на жительство при дворе Олеговом… Все понял?
- Понял.
- А теперь ступай.
Карп поздоровался с десятским, который начальствовал над рабочими, строившими церковь Алексия-митрополита, пожелал Бога в помощь каменотесам, улыбнулся, вспомнив, как сам с Игнатием Сты-рем тесал на Рязани камни. «Постой, постой… Игнатий-то, друг мой, почти брат названый… - вдруг задумался Олексин. - Я про Стыря и не вспоминал вовсе. Где он? Ведь его князь Олег Иванович в Орду посылал. Сколько времени прошло, он давно на Москве быть должен! На Яузе-реке его матушка живет. Как она там? Заскочу-ка к ней, а в пути на добром коне наверстаю время».
Подумав так, Карп направил коня почти в противоположную сторону. Будто Дмитрий Солунский надоумил: потому как, повернув, тем самым Олексин избежал засады, которую устроил ему племянник Тохтамыша как раз по дороге на Оку, на Коломну. Не знал, конечно, Акмола, что свернет со своего пути Олексин, и подавно предположить не мог, что место, выбранное для засады, - возле Васильевского луга, в сосновой роще, при впадении небольшой речки Рачки в Москву-реку скоро войдет в историю Руси. Здесь в честь павших русских воинов в битве с золотоордынцами будет заложена церковь Всех Святых на Кулишках[79] в 1380 году. И по этому Васильевскому лугу будут идти на Куликово поле русские ратники и возвращаться обратно с победой.
[79] Кулишки - маленькие кулиги, то есть лужки на берегу реки.