Страница 15 из 122
Книжка Ульяновой (во всяком случае — ее пятое издание, вышедшее в 1931 году совместно в ОГИЗе и «Молодой гвардии») была проиллюстрирована знаменитыми впоследствии фотографиями Володи-ребенка, семьи Ульяновых и Володи-гимназиста, причем первая из них (помещенная поверх красного фона обложки) была уже характерно отретуширована: попреки оригиналу, изображавшему четырехлетнего Володю вместе с его младшей сестрой Олей, на фотографии остался он один — ангелоподобный ребенок с высоким лбом и вьющимися кудрями [121]. История с яблочными очистками, разбитым графином и особенно с поддразниванием младшего брата удачно очеловечивала ангельский облик будущего вождя революции и представляла его, по выражению того же Маяковского, «обыкновенным мальчиком» [122]. Занимавший мемуаристов и, несомненно, интересовавший читателей 1920-х годов образ Ленина-человека [123] обретал в данном случае вполне «этиологическое» звучание — в характере маленького Володи читатели могли прозревать не только будущую биографию Ленина, но и будущую историю России. События детской жизни Ильича в ретроспективе российской истории объясняли последнюю не в трансцендентальном, но антропологическом и потому общепонятном ключе — как историю того, кто ее совершил. Такая история представала историей ленинских поступков, а не только происшествий, историей личности, а не только неведомых исторических законов. Можно сказать, что в определенном смысле детская лениниана противостояла доктринальной марксистской историософии, настаивавшей на необратимости исторического процесса, так как делала саму историю доступной для увлекательного рассказа (в соответствии с англоязычным каламбуром, связывающим history и story) о живых людях и их поступках, или, выражаясь языком старинной историографии, о героях и их деяниях [124].
Историчность в таких рассказах не исключала легендарности (оправдывавшей в 1920-1930-е годы, помимо прочего, публикацию фольклорных и квазифольклорных текстов о Ленине) [125], но даже обязывала к ней, придавая отдельным эпизодам конкретной биографии своего рода символический смысл. Справедливо замечено, что рассказ о разбитом маленьким Володей графине в назидательном отношении сопоставим с важным для американской легендарной историографии рассказом о маленьком Джордже Вашингтоне, срубившем подаренным ему топориком любимую вишню отца и честно признавшемся в своем проступке. И «топорик Джорджа Вашингтона», и «разбитый графин Володи Ульянова» — «предметы из одного семантического поля» [126]. И в том и в другом рассказе начало легендарной истории оказывается игровым и вместе с тем этически значимым: история творится теми, кто уже в детстве способен признать свое право на проступок, но значит — также и право на поступок.
Мемуаристы 1920-х годов, еще не связанные жесткими цензурными ограничениями последующих десятилетий, адресуясь к юной аудитории, разнообразят рассказы о детстве Ильича подробностями, сочетающими назидательность с развлекательностью. Ленин в детстве демонстрирует честность, бесстрашие, но также удивительную изобретательность и игровую увлеченность. Рассказ об одном из таких увлечений маленького Володи послужил началом событий, достойных авантюрно-детективного повествования: в апреле 1925 года в ивановской областной газете «Красный рабфаковец» появилась заметка А. Круглова-Самарина об игре в «Общество чистых тарелок», якобы объединявшей в детстве братьев и сестер Ульяновых. Смысл игры, насколько о нем можно судить из заметки Круглова-Самарина, а также одноименного рассказа В. Д. Бонч-Бруевича, позднее вошедшего в его книжечку «Ленин и дети», состоял в том, что участники «Общества…» ревностно следили за чистотой своих тарелок и тем самым выражали свою «заговорщицкую» «гигиенически-нравственную» солидарность.
В отличие от Бонч-Бруевича, претензии Круглова-Самарина не ограничились литературно-художественной мемуаристикой: вскоре после публикации газетной заметки в городе Иванове регистрируется созданное ее автором к 50-летнему юбилею прежнего ленинского «Общества чистых тарелок» — «Всесоюзное общество чистых тарелок». Вскоре ячейки нового «Общества» возникают в г. Шуя и некоторых других городах Иваново-Вознесенской губернии. По утвержденному Уставу «Общества» каждый его член становился владельцем двух тарелок — глубокой и мелкой, за чистотой которых он должен был неукоснительно следить. Предполагалось, что со временем сами тарелки будут оформлены таким образом, чтобы «отражать поступательный ход развития молодого Советского государства», причем тематика рисунков будет соответствовать разнице общественного статуса — членам детской и юношеской секции «Общества» будут вверяться тарелки с изображением «собачки» и «мячика», членам взрослых секций — с изображением «трактора», «паровоза» и даже космической «ракеты».
В 1926 году Круглову-Самарину удалось добиться через Наркомат просвещения беспроцентного кредита на сумму 2,5 млн. рублей (примерно 3,5 млн. долларов по нынешнему курсу) для закупки в Германии глубоких и мелких тарелок. 4 августа 1926 года в Берлин должна была выехать закупочная комиссия в составе руководителя «Общества» и его ближайших соратников. Однако вояж закупочной комиссии не состоялся: накануне отъезда в квартире Круглова-Самарина был произведен обыск, подтвердивший оперативные данные ОГПУ о финансовой афере, завуалированной под общественную организацию. Круглов-Самарин и его соратники были арестованы, обвинены в экономическом саботаже и приговорены к длительным срокам заключения, а само «Общество» распущено [127].
В. Д. Бонч-Бруевич, который посвятил «Обществу чистых тарелок» назидательный рассказ о хитроумии Ильича, увлекшего детей к вступлению в придуманное им общество с тем, чтобы они не оставляли в тарелках недоеденной еды и следили за чистотой посуды, ни одним словом не упоминает о том, какое грандиозное продолжение могла получить и однажды уже чуть было не получила ленинская затея. Но история говорит сама за себя: игры маленького Ленина могли объединять в 1920-е годы не только детей, но и взрослых. В множившихся в 1930-е годы мемуарных и литературно-художественных текстах перечень любимых игр Володи Ульянова включает игру «в брыкаску» — в выдуманного и инсценируемого маленьким Володей чудовищного зверя, прячущегося под диваном в вывернутом наизнанку меховом тулупчике, а также игру в солдатики — младший брат Ленина Дмитрий вспоминал, что любимой армией его старшего брата была североамериканская армия демократов под предводительством Авраама Линкольна, сражавшаяся с армией рабовладельческого Юга, и очень негодовал, когда прочитал в вышедшей позднее книге своего двоюродного брата Н. И. Веретенникова «Володя Ульянов. Воспоминания о детских и юношеских годах В. И. Ленина в Кокушкине» (1939) [128], что любимой армией маленького Ильича была армия англичан [129]. Игра в солдатики, хотя и была игрой, в воспоминаниях Дмитрия поучительно обнаруживала еще в детстве проявившиеся политические убеждения его брата, тогда как в изложении Веретенникова симпатии маленького Володи к английской армии могли быть истолкованы превратно: «Англичане, как известно, в те годы <…> ни с кем открыто не воевали, разве только с порабощенными ими колониальными народами, вроде Индии. Такая война, лишенная всякой идеи, всякого героизма, не могла ни в какой степени интересовать десятилетнего мальчика» [130].
Педагогическая грамотность рассказов о маленьком Ленине была поводом критических рассуждений уже в 1920-е годы [131], но проблема усугубилась в 1930-е — в атмосфере шпиономании, доносительства и по мере усиливающейся к концу 1930-х годов канонизации образа Ленина как старшего друга и соратника Сталина. Можно гадать, задавались ли маленькие читатели книги Веретенникова вопросами о политическом подтексте выбора между американской и английской армией, но нет сомнений, что возможность самих таких вопросов и в 1930-е годы, и впоследствии осознавалась и учитывалась [132]. Воспоминания Дмитрия Ульянова, как и воспоминания его сестер, активно использовались советскими педагогами в воспитании дошкольников и учеников младших классов. Отрывки из воспоминаний Дмитрия, в частности, приводились в сменяющих друг друга изданиях учебника «Родная речь», по которому в течение многих лет велось преподавание в советской школе (1-е изд. — 1938, 17-е — 1960).
121
Ульянова А. И. Детские и школьные годы Ильича. 5-е изд. М.: ОГИЗ; Молодая гвардия, 1931. Впоследствии книга была переведена на большинство языков народов СССР, включая цыганский и карельский (см., например: Ульянова-Елизарова А. И. Тыкнэ и сыкляпбнытка бэрша Ильичёс. М., 1932).
122
Маяковский В. В. Владимир Ильич Ленин (1924) // Маяковский В. В. Поли. собр. соч.: В 13 т. М., 1957. Т. 6. С. 256.
123
Как далеко заходил этот интерес, можно судить, в частности, по статье А. Меньшого «Ленин как человек» (На могилу Ильича. Л.: Прибой, 1924. С. 72–77), где рассказывается, как Ленин «быстро научился косить» — и не отставал в работе от крестьян, «поработавши, с наслаждением курил махорку». Далее читатель узнавал, что «Ленин никогда не смотрелся в зеркало. В течение последних десяти лет своей жизни не видел он лица своего». На эти и подобные им воспоминания позднее негодовала младшая сестра Ленина: Ульянова М. И. О некоторых «воспоминаниях» об Ильиче // Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине: В 10 т. М., 1989. Т. I.C. 330–332.
124
Не случайно, может быть, интерес к детству Ленина проявляют прежде всего те историки, для кого важна субъективно-психологическая (или даже психиатрическая), компонента коммунистической идеологии. См.: Deutsche I. Lenin's Childhood. London: Oxford University Press, 1970; Service R. Lenin: A Biography. Cambridge: Harvard University Press, 2000 (наиболее обстоятельное и документированное на сегодняшний день исследование материалов о детстве Ленина).
125
Пясковский А. В. Ленин в русской народной сказке и восточной легенде. М., 1930. О фольклорной лениниане 1920-1930-х годов см.: Юстус У. Вторая смерть Ленина: Функция плача в период перехода от культа Ленина к культу Сталина // Соцреалистический канон. СПб., 2000. С. 926–952; Иванова Т. Г. О фольклорной и псевдофольклорной природе советского эпоса // Рукописи, которых не было: Подделки в области славянского фольклора. М., 2002. С. 403–431; Панченко А. А. Культ Ленина и «советский фольклор» // Одиссей. Человек в истории. 2005. М, 2005. С. 334–366.
126
Панченко A. M. Осьмое чудо света // Панченко А. М. Русская история и культура: Работы разных лет. СПб., 1999. С. 497. Об источниках истории о «топорике Вашинтона» см.: Weems M.L. The Life of Washington (1809). A new edition with primary documents and introduction by Peter S. Onuf. Armonk; New York; London: M.E. Sharpe, 1996. P. 8–10.
127
По слухам, А. О. Круглов-Самарин умер в 1933 году в одном из Усть-Вымских лагерей. Изложение истории «Всесоюзного общества чистых тарелок» даю по публикации: Семашко Н., Немоляев К., Новиков С. Общество чистых тарелок // http://gazeta.lenta.ru/music/26-08-1998_ocht.htm.
128
Первая публикация: Веретенников Н. Детские годы В. И. Ульянова в Кокушкине // Красная новь. 1938. № 5. На следующий год вышло отдельное издание: Веретенников И. Владимир Ульянов. Воспоминания о детских и юношеских годах В. И. Ленина в Кокушкине. М., 1939.
129
Ульянов Д. И. Как нельзя писать воспоминания о товарище Ленине // Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине: В 10 т. М., 1989. Т. 1. С. 327–329. В принципе вся детская лениниана создается на фоне обязательного чтения о Ленине, рассказы о котором включаются в школьные буквари начиная с 1924 года (см., например: Афанасьев П. О. Читай, пиши, считай. Букварь. М.; Л., 1925 (к 1930 году букварь Афанасьева вышел 24 изданиями общим тиражом 650 тыс. экз.); Поршнева М. К. Грамота. Букварь для сельской школы. М.; Л., 1924 (к 1930 году вышло 13 изданий). См. об этом: Kelly С. Children's World. Growing Up in Russia, 1890–1991. New Haven; London: Yale University Press, 2007. P. 528.
130
Ульянов Д. И. Как нельзя писать воспоминания о товарище Ленине. С. 327. Вымыслом Веретенникова Дмитрий Ильич счел также рассказ про «колыбельную песенку», которую «тетя Маша» пела над колыбелью Володи. «Самое лучшее место в книжке Веретенникова — это глава под заглавием „Страшная сказка“, в которой рассказывается, как двоюродные братья в Кокушкине дразнили некоего мальчика Петю и довели его чуть ли не до слез. Тогда Володя резко оборвал их, сказав: „Так шутить нельзя“» (там же. С. 329). Ирония последнего пассажа заключается в том, что поведение двоюродных братьев — а значит, и поведение самого Веретенникова — противопоставляется Дмитрием Ильичем поведению маленького Ильича.
131
1 Бонч-Бруевич В Д. Документы о юношеских годах В. И. Ульянова (Ленина) // Молодая гвардия. 1924. № 1; Зильберштейн И. С. Ленин-студент // Красное студенчество. 1929. № 4.
132
В последующих изданиях книги Веретенникова пассаж об английской и американской армии, кстати сказать, бесследно исчезает; см., например: Веретенников Н. Володя Ульянов: Воспоминания о детских и юношеских годах В. И. Ленина в Кокушкине. М., 1962.