Страница 59 из 101
ЭТА бабушка умерла давно. Папе было шестнадцать, еще меньше, чем мне сейчас, когда его родители «угорели» в хорошо истопленном новом доме. Печь клали наспех, чтоб успеть к рождению третьего ребенка, который так и почил в материнской утробе. Папа в тот вечер дежурил на школьной дискотеке, вернулся заполночь, отворил дверь, а там — хоть топор вешай. Папа распахнул двери, окна настежь, пробовал тормошить родителей — не вышло, тогда он схватил сестру Соньку на плечо и побежал к соседям за помощью.
Сонька выжила, родителей через день похоронили. Местный печник перебрал печь, исправил заслон, и папа с сестрой стали жить там под надзором двоюродной бабки.
С мамой они повстречались лет десять спустя, так что никакой ТОЙ бабушки я знать не могла.
Всего лишь сон. Жуткий, навязчивый, как муха в жаркий полдень. Три дня я ходила, как чумовая, и, наконец, решила позвонить отцу. Только затея была пустая: связи мы не держали, и о том, водится ли у него мобильник, я не знала. У матери спрашивать без толку, бабушке вообще лучше не заикаться. Попытки дозвониться на деревню дедушке по номерам, отрытым в справочнике, не привели ни к чему, кроме счетов за телефон, за которые мне еще придется держать ответ.
Вариантов было всего два: самый умный — забыть, самый глупый — ехать в село проведать ненавистного предка, из-за которого сейчас разрывалось сердце. Немного поразмыслив, я пришла к неутешительному выводу, что моя умная половина, видимо, ушла в бессрочный загул, и стала собирать вещи.
Своим ничего не сказала о том, куда еду. Версия «на дачу к подруге» устроила всех, а дядя Юра еще и денег дал на дорожку, шепнул на ухо «смотри там, балуй осторожно» и хлопнул чуть пониже спины. Мировой мужик. Папа не отпустил бы так запросто: выспросил куда, с кем и зачем, потребовал бы паспорт и ежечасный фотоотчет, а то и вовсе бы запер в подвале. Интересно, как он встретит меня сейчас? Если, конечно, встретит…
Я никогда не верила снам, но некоторые, говорят, сбываются. В папином дворе было непривычно пусто, незнакомая собака хрипло лаяла и волочила цепью пустую миску для еды. В соседских окнах торчали любопытные морды, но никто так и не вышел расспросить, почему я околачиваюсь у двора, нервируя псину. Неужто меня никто не признал? А может, и с ними отец не ладил — кто его поймет, а я уже и не помню.
Взвалив в разы потяжелевший рюкзак на плечо, я прошлась по улице, ожидая увидеть знакомое лицо, и, наконец, встретила свою школьную учительницу, Настасью Павловну. Та сразу меня узнала, пригласила к себе в дом перекусить с дороги, и по-старчески всплакнула, поправляя мои выбившиеся из «хвоста» пряди волос.
— Отец твой пятого дня ушел в лес, и не вернулся. Таська, собака, три ночи выла так, что всем селом крестились. Подкармливаем животинку. Куры, правда, голодные сидят: Таська рычит, никого во двор не пускает.
— Он один пошел?
— Знамо, один, — вздохнула Настасья Павловна, глянула на меня нехорошо, с укоризной, как-то неуютно сразу стало, — Сергей и раньше компанейским особо не был, а как вы уехали, вообще сник. Раньше бывало, идет по улице, рукой махнет, иной раз спросит, может, что помочь, я-то уже лет двадцать как без мужика… Потом чумной стал, по сторонам не глядит, слова лишнего не скажет. Ходит в своей синей ветровке с весны до осени, будто от мира отгораживается.
Сердце ухнуло и плавно скатилось в пятки: уж не намекает ли старуха, что отец повесился на какой-нибудь дряхлой сосне? Я и мысли такой допустить не могла: не таков был папа, не стал бы свое горе на разнос молве выставлять. Тут другое стряслось.
— Искать пробовали?
— Да кому тут! — горько воскликнула Настасья Павловна, — Одному до фени, другому — жена не велит, третий не просыхает. Да и речка-то разлилась, чай с неделю дожди. Весь лес сейчас, считай, болото. Кто туда сунется? Здесь только Серега смелым был.
Настасья Павловна замолчала, помешивая ложечкой остывший чай. Да и не надо было ничего говорить. Папа не боялся, он с детства в болотах да озерах лесных, как в песочнице, и нас с Дениской приучил. Папа бы вернулся, папа не забыл бы про некормленое хозяйство.
— Он с ружьем уходил, — зачем-то добавила старушка-учительница, — Наверное, зайцев пострелять.
— Так! — я вскочила на ноги, чувствуя, что сейчас зареву, если не сбегу куда-нибудь, — Спасибо за чай, Настасья Павловна. Пора.
— Куда ты? — встрепенулась она, — Обратно в город? Живность-то раздай али продай кому, чтоб не мучилась. Собачку можно приспать лекарствами какими-нибудь…
— Что вы! Типун вам на язык, — огрызнулась я, — Может, отец ногу сломал и лежит где-нибудь на кочке, ждет, когда его хватятся. А я тут сижу.
— Глупая ты! — всплеснула ладонями учительница, — Не все ты знаешь, не все…
— Ну так скажите! Чего юлить?!
— Люди разное болтают, аж язык не поворачивается говорить.
— Чего?
— В болотах нелюдь поселился, с прошлой весны. У нас уже четверо не вернулись… люди болтают, что нелюдь сожрал.
Я так и села от этих слов. Надо же, учительница, образованный человек, а такую несусветицу городит. У нас в лесу и волки-то пореже радуги появлялись, а тут, ишь тебе, нелюдь в болотной тине.
«Нечего в болота, нализавшись, лезть» — говаривал отец, когда в лесу находили утопленника, ведь на трезвую голову там редко кто тонул. Хотя, что это я, в самом деле. Небось старушка боится, что я сунусь туда в одиночку, вот и потчует страшилками для детей.
— Спасибо за чай, — сказала я напоследок и откланялась.
Что теперь делать, я понятия не имела. Умные мысли в голову не шли, а в горле противно болтался комочек слез. Неужели папы действительно нет? Вот так вот запросто, как щелкнуть пальцами или затушить сигарету? Он ведь не мог, он такой сильный — я до сих пор боялась и помнила, какой тяжелой бывала на заднице его ладонь. Папа бы выдрал меня сейчас, если б видел, что я курю, не посмотрел бы, что взрослая стала.
А вдруг он и впрямь лежит под деревом со сломанной ногой, патроны кончились, а вокруг никого? Нужно было что-то делать, хоть что-то, чтоб не мучиться этим до конца своих дней. Идти в лес, на болото, но только не одной.
На Дениса надежды было мало: он даже если оторвется от своих друзей, то приедет не раньше, чем завтра, и начнет бузить. Оставались местные, ребята, с которыми я училась в школе. Думаю, что меня пока еще не успели совсем забыть.
Я направилась к дому Воронцова Игната — с ним я сидела за партой до пятого класса, лазала по деревьям, и даже успела поцеловаться — смешно, неумело, по-детски забавно. Папа его постоянно гонял от наших окон и яблонь, частенько надирал уши.
Игната не было. Прошлой осенью его призвали в армию, как и большую часть моих одноклассников. Но зато дома был его старший брат Федя, рослый, симпатичный, одно слово, крепкий мужик. Я могла б ему улыбнуться потеплей, но вовремя вспомнила, что теперь городская.
— Ты, Стефа, дурное дело затеяла, — устало вздохнул Федя, глядя на меня красными, видно, спьяну, глазами, — Иди в полицию, заявление пиши, пускай его районные ищут.
— А если б это был твой отец? — упрямо спросила я.
— Мой в позапрошлом году умер, — ответил Федя и закусил губу так, что она побелела, как молоко, — Не смогу я с тобой пойти. Мне в ночную смену заступать, а подменить некем. Сам подменяю Димку, у него жена родила. Выспаться надо…
Ах, выспаться! От злости у меня закололо в боку. Что за мужики пошли! Одному друзья в «адидасе», другому — выспаться.
— Нелюдя испугался? — с издевкой спросила я, бросила окурок на землю и яростно растерла его подошвой. Пусть знает, Федя, какого о нем девица мнения. Федя посмотрел на землю, отчего-то покраснел и шмыгнул носом.
— Глупостей уже нахваталась! Там, в болотах, если хочешь знать, типок один ошивается. Семеном когда-то звали. Он придурок. За ним мать всю жизнь ходила, потом померла. Хотели его на дурку забрать, но он сбежал. Люди много чего сочиняют, но только если этот больной на голову и впрямь целый год на болотах как зверь живет, то лучше туда не ходить.