Страница 53 из 101
— Извините, но я очень спешу.
За полгода во Франции я поняла, что с французами только так и надо. Не вступая не в какие разговоры. Иначе не заметишь, как окажешься в каком-нибудь захудалом ресторанчике, где тебя настойчиво пытаются опоить, чтобы…
В общем, понятно, для чего. Но особого желания переспать с французом у меня не было. Не знаю почему…
Наверное, потому что хотелось по-настоящему, с душой, как у нас, на родине. Чтоб и говорить, и думать, и чувствовать на одном языке.
А тут — одни туристы. Клац-клац камерой. Масленые глаза, фальшивые улыбки на физиономиях. И все думают, что если русская, значит, за евро и пятки оближет.
А французы — эти еще хуже. Смотрят на тебя, словно ты — это велотренажер. Покрутил педали, соскочил и до свидания. И от этого намного хуже, потому что пока не соскочил, чувствуешь себя королевой. А после…
После твой изысканный герой-любовничек может совершенно спокойно помахать тебе ручкой и, как ни в чем не бывало спросить: «как дела?», прогуливаясь под ручку со следующей мадам…
Нет, у нас в России тоже бабники. Но все же с совестью. Или отворачиваются, делая вид, что незнакомы. Или юркают в переулок, завидев тебя на другом конце улицы. Больно, конечно, но не так…
— Позвольте вас проводить.
Этот кавалер оказался настойчивым. Я повернулась и окинула его высокомерным взглядом с ног до головы.
Невысокий. Если сброшу туфли на каблуках — ниже меня на пару сантиметров. Худенький, узкоплечий, в общем, обычный французский парень. Волосы длинные, светлые, заботливо уложенные по плечам. А вот лицо заслуживало внимания.
Высокие скулы, остренький подбородок, пухлые темно-розовые ярко очерченные губы и выразительные водянисто-голубые глаза. Такие же, как у меня. Один в один, разве что осталось их густо подвести карандашом и пройтись по ресницам тушью.
Я не выдержала и рассмеялась.
— Вы неплохо говорите по-русски.
— О, я знаю восемь языков: русский, немецкий, польский, английский…
— Не стоит, — я рассмеялась еще громче, — Я верю, что вы — полиглот.
— Могу я расценивать это, как согласие? — спросил он, галантно подставляя локоть.
Я не смогла отказать. Очевидно, придется проглотить этот крючок, — настолько он был необычен. К тому же, французик мог оказаться полезен. Например, поможет отыскать дешевую комнату, где можно оставить свои пожитки, пока не найду работу.
Работа… Ужасно важное для меня слово, ради которого я и наскребла пару тысяч долларов и отправилась в святая-святых — за границу! Во Францию!
Заработать денег, выкупить вторую комнату в нашей с мамой квартире и поступить, наконец, в аспирантуру. А может, даже, купить машину…
Розовые мечты. Как оказалось, весьма оторванные от реальности. Желающих заработать было хоть пруд пруди. О хорошей зарплате речь не велась. За малейшую провинность выгоняли с помпой и далеко не всегда с деньгами. Приходилось затыкать рот, закрывать глаза и кланяться.
Некоторым везло: хозяева попадались щедрые и терпеливые. Но такие случаи были подобны блестящим пятнам на пыльной хрустальной люстре.
Поэтому я и возненавидела Францию. В России я хотя бы могла послать матом. Здесь этого не понимали. Языковой барьер…
По дороге мы долго говорили. В основном, Франц рассказывал о себе, о своей работе в театре и в дорогих элитных клубах, где ему платили немалые деньги.
Тщеславия ему было не занимать.
Франц называл себя потомственным фокусником-иллюзионистом. Хотя как по мне эта профессия изжила себя довольно давно — еще в позапрошлом веке. Сейчас уже никого ничем не удивишь. На экранах бацают такие спецэффекты, что голова идет кругом.
Какие уж тут иллюзии.
Впрочем, один фокус — не знаю, честно, его или пластического хирурга, — Францу точно удался. Я была искренне поражена, когда узнала, что ему тридцать восемь. Выглядел он максимум на двадцать пять.
Франц предложил мне пожить в его квартире. Мне очень хотелось согласиться. Но все-таки было противное чувство, будто он собирается пригреть меня, словно бездомную собачонку, подобранную из жалости на помойке. Поэтому я настояла на том, чтобы снять крошечную комнатенку под крышей старого трехэтажного здания, назвать которое домом язык не поворачивается. Отличный кандидат под снос. Но зато соседи спокойные. В основном, пожилые люди. Приветливые, добродушные.
Моя неприязнь к Франции начала потихоньку таять.
Франц приходил каждый день. Непременно с охапкой цветов — обычных, полевых, но ароматных до умопомрачения. Я ставила их в вазу, которую тоже подарил Франц, и мы шли гулять. Бродили ночными улицами, разговаривали по душам, пили вино, потом шли к нему…
А утром я отправлялась на работу.
Франц меня не понимал. Как можно работать какой-то прачкой и подтиральщицей смердящих старческих задов, если он согласен был содержать меня полностью, до мелочей. Жить в душной конуре, когда у него такая роскошная квартира.
Ему было невдомек, насколько унизительно звучит слово «содержанка». Я, как наивная шестнадцатилетняя дебютантка хотела свадьбы — с фатой и белым платьем. А иначе — за деньги мужчины — никогда.
Свадьбы никто не предлагал. Да и не думаю, что для него это было всерьез.
Я полагала, что Францу безумно нравится моя внешность. Что ж, за мной и в России ходили толпами. Правда, никто не дарил цветы вот так… Каждый день…
Франц даже по имени меня не называл — только по-своему, по-французски «mon amie»…
Вернувшись на родину, я еще долго буду вспоминать его нежность, ласки, по-настоящему галантное обращение, которое нашим русским медведям даже и не снилось…
Иногда мне казалось, что Франц сумасшедший. Он заглядывал в мои глаза, и казалось, что он проникает насквозь, скользя по моей душе…
Когда я дремала на его плече, он шептал что-то маловразумительное, типа «ты — это я» или «я — в тебе», «мы — одно целое».
Я понимала, что мы с ним — не пара. Но было какое-то волшебство, не поддающееся логике магическое притяжение, которое не отпускало, не позволяло мне уйти. Без Франца я чувствовала себя никем. Это было отвратительно…
…и восхитительно одновременно.
1
Снег падал густыми хлопьями и растворялся в пушистых белоснежных сугробах, из которых, словно шапочки грибов, выглядывали резные крыши коттеджиков, рассыпавшихся по всему склону. Небольшой, но уютный отель для лыжников и сноубордистов в одном из самых живописных мест Карпатских гор на западе Украины, готовился встречать наступающий Новый год во всей своей красе.
Номера были раскуплены еще месяца два назад, а в отелях покруче номера вообще бронировались за полгода вперед. Этот отель был сравнительно новым, особой популярности не имел, однако свободных мест в нем никогда не было.
Карпаты… Свежий воздух, который так вкусно вдыхается полной грудью. Чистый, не притрушенный городской пылью снег — лепится, не рассыпаясь. Леса вокруг — будто специально принарядились в зимние искрящиеся под солнцем и луной кафтаны ради приезжих гостей.
Рядом с одним коттеджем кто-то украсил новогодними игрушками живую сосенку, растущую прямо под окнами. Обильно усыпанные снегом, украшения едва проблескивали, оставляя ощущение незавершенности пейзажа…
Аня поставила тяжелый саквояж на крыльцо, стащила с волос шапку, вытрусила в сугроб, постучала сапогом об сапог, сбивая снежные комья, и взялась за дверную ручку.
В коттедже было чисто и тепло. Но ей придется снова убрать его к приезду гостей — таковы были правила отеля. Администратор подробно объяснил Ане ее обязанности. Добавил также, что нынешние постояльцы потребовали личную прислугу на новогоднем празднике. Причем молодую и симпатичную — чтоб не портила своей физиономией праздник.
Аня вытащила онемевшей от холода рукой листочек, на котором аккуратным четким почерком администратора были выведены пять фамилий. Перечитала еще раз, шепотом проговаривая каждую из них, потом спрятала листочек обратно в карман и огляделась вокруг, словно прикидывая, с чего бы начать в первую очередь.