Страница 31 из 117
Бросив оценивающий взгляд на едва прибранную постель, майор сделал два коротких шага в комнату, отодвинул дверцу бара под лампой с розовым абажуром. Перед строем разнообразных бутылок там стояла вторая рюмка, такая же, как и на столике. На ее донце виднелись остатки коньяка.
Строкач с осторожностью взял ее, прихватив двумя пальцами за донце и за верхний ободок.
– Это чтобы отпечатки пальцев не стереть? – насмешливо спросила девушка.
– Так точно, Светлана Евгеньевна. Не вижу повода для иронии. Кстати, если ваш друг не имеет отношения к случившемуся, то зачем со мной в кошки-мышки играть? Может, пришла пора знакомиться?
– Воля ваша, только я вам заявляю: никого здесь нет, хоть все вверх дном переверните.
– Ну, до этого дело не дойдет. Все обычным путем: понятые, обыск в соответствии со стандартной процедурой…
Все еще продолжая говорить, Строкач заглянул и на балкон, сунулся было и в недра объемистого шкафа, и под кровать в спальне.
– Вы забыли на антресоли взобраться! – голос девушки звучал откровенно вызывающе, от былого смущения не осталось и следа. Однако майор предпочел заниматься делом и последовал совету. Из кладовой он извлек замеченную там стремянку, взобрался на нее – и ему не открылось ничего нового. Все так же громоздились коробки с итальянскими макаронами и консервными банками, припорошенными пылью.
Строкач аккуратно сложил лестницу, вернул ее на место и двинулся к выходу. В прихожей бросил:
– Что же тут смешного, Светлана Евгеньевна? Убита молодая девушка, ваша соседка. А я, вместо того, чтобы дело делать, с вами в прятки играю. Вернее, вы со мной.
– Да ведь вы сами начали. Ну, был у меня приятель вчера вечером, ушел еще до двенадцати. Я же не должна это втолковывать кому попало…
– И вы с вечера так и не убирали?
– Нет, не убирала! – голос Светланы стал мечтательным, зазвенел. Вам, наверное, трудно это представить: лежала и думала о нем. В полном одиночестве. Родители ко мне вообще не заходят. Папаша у нас – фигура, ему не до меня, лишь бы все тихо, без скандала. При них я никого позвать не могу, но они в эти дни на даче, вечером будут. Папа с мамой молодцы, в любом случае позвонят, предупредят, что возвращаются. Чтобы без эксцессов. Демократия! У нас в подъезде теперь сплошь демократы, за исключением одного буржуа…
– Это кто же такой будет? – осведомился Строкач.
– Есть тут такой – Николай Васильевич. Здоровенный мужик. Иномарки тасует, как карты. Вот кто знает, чего хочет. Политика вся эта ему – тьфу! "Света, вас на край света подвезти?" Была бы свободна – и поехала бы. Люблю сильных людей. А того, кто у меня был, впутывать не дам. Если есть нужда – передам, чтобы пришел к вам. У него свои проблемы, но, может, и явится.
– Может? Даже если погибла женщина?
– Ну, он-то уж точно ни при чем. Он и мухи не обидит. Исповедует принцип – все живое имеет права на жизнь.
Павел был совершенно в этом не убежден, хотя против кавалера Светланы Турчиной ничего не имел.
Теперь – этажом ниже, здесь улов может оказаться побогаче.
Звонок испустил мелодичную трель, и сейчас же за дверью взорвался оглушительный собачий брех. С четвертого этажа отозвались – визгливее, заливистее.
Дама, появившаяся на пороге, занимала весь проем и казалась еще внушительнее, чем на улице. "Величественная особа", – отметил Строкач. Позади, в полусвете прихожей мелькнуло веснушчатое лицо лейтенанта Родюкова. На нем было написано откровенное страдание.
– А, Игорь, привет. Ты уже здесь? – Строкач как бы удивился.
Родюков отреагировал верно:
– Да, Павел Михайлович. Проходите. Октябрина Владленовна – свидетель, о котором можно только мечтать.
– Ох, это просто ужасно! – дама охотно двинулась по второму кругу. Такая молодая, красивая! Я, конечно, далеко не все в ее журналистской работе принимала. Но в каждом монастыре свой устав. И в нашей молодости мы тоже живо интересовались политикой, общественной жизнью, но у нас, что ни говори, была цель, идеалы. Да и быт был чище, нравственнее. Некогда было подолгу задумываться о себе. Вся жизнь – борьба, стремление, и вот – на старости лет одиночество. Даже детей не удосужились завести… Помрешь никто и не вспомнит, въедет сюда какой-нибудь воротила, вроде этого Теличко…
Пространные излияния Октябрины Владленовны следовало направить в нужное русло. Строкач спросил:
– Если не ошибаюсь, вы и сегодня с утра гуляли, Октябрина Владленовна?
– Да, вышла в девять, как обычно. Я ведь уже говорила лейтенанту. С девяти до половины десятого я полчаса гуляю с Риком, но не больше – устаю. Этот молодец довольно шустрый, – она кивнула на лохматого рыжего кокер-спаниеля, уже принимавшегося за штанину майора. – Герой! Ох, что же это мы в коридоре стоим? Идемте в комнаты, – спохватилась женщина.
– Прошу прощения, но у нас очень туго со временем. В другой раз мы непременно побеседуем обстоятельно…
– Да-да, я понимаю. Так вот, что касается сегодняшнего утра. В полдесятого я отвожу Рика домой, и снова вниз – моцион, продолжение зарядки. Нужно держать себя в форме, меня этому муж научил, он был военный… Кстати, парень, который утром вошел в дом, тоже, знаете ли, знаком со строем, выправку за версту видно.
– В котором часу, не припомните? – спросил Строкач. – Это важно.
– Очень просто. Было это в девять часов пять минут, – готовно отрапортовала женщина, зачем-то взглянув на крохотные золотые часики на полном запястье. – Привычка к порядку, знаете ли, потому и запомнила. В это время у нас малолюдно. Кто работает – уже на месте, кто неизвестно чем занимается, те еще почивать изволят. Вон Дмитрий Дмитриевич – с раннего утра в бегах. И все на своих двоих, не считает зазорным. Представляете, такому человеку для работы выделили три несчастных комнаты в заводском клубе. Клиника! Смех и грех. А люди к нему за полгода на прием записываются. Да намекни он только – его бы озолотили из одной только благодарности! Сколько народу к нормальной жизни вернул! И ни минуты свободной – как раз мимо дома проходил, не мог даже заскочить чашку кофе выпить. У него обычно с одиннадцати прием, но он уже за час до того на месте… Они с Марией мне все равно, что родные, особенно с тех пор, как жена от Дмитрия Дмитриевича ушла. Мелочная, корыстная особа, знаете ли…
– В котором часу сегодня вы видели Дмитрия Дмитриевича?
Вспыхнув девичьим румянцем, Октябрина Владленовна не раздумывая отчеканила:
– Ровно в девять тридцать. Как раз в церкви зазвонили. Дмитрий Дмитриевич из магазина возвращался, попросил меня взять купленное масло и положить к себе в холодильник – вечером, мол, заберет. И убежал… Да! она спохватилась, словно вспомнив что-то значительное. – Тут как раз это и случилось… Как же я раньше-то не сказала?! Я, конечно, не все видела отчетливо…
Октябрина Владленовна задумалась, томительно ползли секунды. Строкач подстегнул:
– Ну, что же вы, Октябрина Владленовна? Говорите, если что не так разберемся.
– Я, знаете ли, люблю во всем порядок, а тут… У меня любимая скамейка не рядом с парадным, а ближе к углу дома. Но и окна лестничной клетки тоже неплохо видны. Там что-то мелькнуло, – да нет, я просто уверена, – из окна между вторым и третьим этажом выпрыгнул парень. Вы представляете? Это чтобы вахтер не заметил. Какой все-таки кругом развал! Еще пять лет назад и подумать о таком невозможно было…
– Вы лица его не запомнили?
– Нет, да я и фигуру не рассмотрела. Сначала подумала, что показалось – так, тень какая-то. Хотела Дмитрию Дмитриевичу крикнуть, но он уже за ворота свернул. И как-то я засомневалась, да и дико мне все это показалось. И уж потом вахтер мне сказал, что вызвал милицию, и намекнул, что с Лерой беда… Вы к соседу моему заглядывали? Думаю, вам будет любопытно…
Не мешкая, Строкач нажал черную кнопку звонка по соседству. Потом еще и еще, пока не услышал сиплое "Кто?", казалось, исходившее прямо из двери.
Переговорные устройства, ловко упрятанные в коробку кнопки звонка, майору случалось встречать и раньше. Следующая фраза оказалась подлиннее: