Страница 23 из 118
После запомнилась курная изба. Плохо пахло. Андрей уж отвык давно от духа такого. Но вспомнил, что когда-то в избе жил, почти в такой же… Сидели на лавке за столом деревянным, ничем не покрытым. Появилась Анка, и Андрей обрадовался. Значит, скучал о ней? А где же она была?.. В других санях?.. Анка стала раздавать большие ломти ржаного хлеба с рыбой. Данил с распухшим покрасневшим носом жевал, набив рот до того, что щеки оттопырились. После скривился и выплюнул жеваное на доску стола. Андрей отдал ему свой надкусанный ломоть.
— Бери. Это мягче…
Спали на полатях на овчине. Танас лежал рядом с ним, обнял за шею, прошептал:
— Мое княжое имя знаешь какое будет? Ярослав!
Как у отца нашего. Сейчас вот надумал. А твое какое? Надумай и ты…
— Ярослав — хорошо, — тоже шепотом отвечал Андрей, — только я не хочу нехристианского имени. Уж пусть «Андрей» остается…
В тот год помянули об Андрее впервые русские летописцы. Он был один из княжеских сыновей, спасшихся от погрома татарского.
Прошло еще два года. Завершилось завоевание русских княжеств пришельцами. Не все были так прозорливы, как Феодор-Ярослав, отец Андрея и Александра. И, быть может, ему одному дано было провидеть рождение в муках великой державы-империи от этого мучительного единения государства-войска монгольского с русской стороною горожан и хлебопашцев.
Левое крыло улуса Джучи назвалось Ак-Ордой — Белой Ордой, а русские летописи звали Белую Орду — Синей. И огромное государство создал хан Бату, завоевав серединную Азию и Северный Кавказ, половецкие степи, земли русских князей и владения волжских болгар. Золотой Ордой было названо это государство. А там, где теперь город Астрахань, воздвиглась столица Золотой Орды — Сарай-Бату — «Дворец Батыя». Многоязыкая, многомастеровая и многоторговая столица государства огромного, преемница далекого Рима древности, прародительница грядущих — Москвы, Санкт-Петербурга, Истанбула…
Андрей рос. Уже хорошо понимал, как расположены люди в этом окружавшем его мире. Уже знал, что большая часть людей этих не должна занимать его; они были низкого происхождения, для тяжелой грязной работы годны…
В начале той весны, такой холодной, зимней такой, везли маленького Андрея с братьями на санях в стольный город Владимир, являвший собою развалины и пепелище. Феодор-Ярослав поспешил признать власть верховную правителей-пришельцев и, заручившись поддержкой их, сел на великий стол в княжом городе Владимире. Суздаль же отдал другому брату своему, Гавриилу-Святославу.
Явились люди для работы. Застучали топоры. Город Владимир возродился.
Сбылась давняя мечта Ярослава. Едва ли не десятилетним послан он был отцом своим в Переяславль Южный, шестнадцатилетним юношей изгнан был из города, возвратился в Суздальскую землю и получил от отца Переяславль-Залесский, самое верное свое владение. Ни в Новгороде, ни в Киеве не чувствовал он себя дома. В Новгороде вольном — ровно в бою всегдашнем, в Киеве белокаменном — ровно в гостях почетных. И только в Переяславле-Залесском — дома. Но теперь мечта его давняя сбылась. Он — великий князь Владимирский. И чует верно — теперь до смерти останется Владимир ему домом.
«Город Андрея Боголюбского, святого градоустроителя, — мой!»
И будет город отстроен и палатами и храмами изукрашен.
Палаты и покои владимирские сходны были с переяславльскими. Андреевы покойчики Анка и Лев чисто и красиво снарядили. И двор был широкий. А миновало должное время — и торг зашумел, и люди загомонили мирно… Заря… Новый день?.. Или новая ночь?..
Покамест постройки деялись, было весело. Не могли пестуны унять своих питомцев, мальчишки вьюнами носились среди мужиков с топорами и пилами, качались на бревнах, карабкались и висли на широких брусах… Славно пахло свежеструганым деревом…
Теперь отец жил рядом и по-прежнему навещал своего любимца. Княгиню Феодосию Андрей видел редко, и она будто и не мыслила о нем вовсе. Александр приезжал, но уже почти не казался страшным и странным. Отец будто всем им все пояснил, каждому его место указал, и теперь каждому и жилось спокойно.
С постройками этими и внезапно накатившей теплой весной Андрей вовсе отбился от рук. Во всяком случае, так полагал Лев. О занятиях воинских и помину не было. Вместе с братьями и сыновьями княжих служителей и ближних Андрейка бегал по двору — не отыскать, не дозваться. Совсем шалый сделался парнишка. Позабыв о размыслах своих прежних, важное новое дело вдруг отыскал себе. И дело это было — «жёстка». Маленький клочок овчины с прикрепленным рыбьим клеем комком свинца занял, казалось, всю душу мальчика. Жёстку надо было подкидывать вверх ударом внутренней стороны ступни. И выигрывал игру тот, у кого жёстка не срывалась с ноги наземь по многу раз подряд. Андрей вовсе не был неловок, но другие играли лучше его. Однажды Лев разыскал своего питомца в дальнем углу двора. Окруженный кружком восхищенных мальчишек, восемнадцатилетний Александр ловко подкидывал жёстку. Темный грубошерстистый комок не срывался с ноги, черные узковатые глаза щурились сосредоточенно и победно. Андрей остановился поодаль, насупившись; даже Танас не обращал на него внимания, увлеченный проворством старшего брата. Лев тихим шагом давнего охотника приблизился и молча стал рядом с Андреем. Александр не сразу приметил Андреева пестуна, а приметив, смутился. Как же, возрастного княжого сына, который и сам уж князем в городе, и в каком, в Новгороде вольном, и вдруг за такой ребячьей забавой застают его…
И при виде смущения старшего брата первыми впали в какое-то буйство восторга Танас и Андрейка. А за ними и остальные парнишки. Андрей вдруг сорвался с места, запрыгал на одной ножке, раскинул руки и закричал во весь голосок мальчишечий:
И следом все принялись беситься, выкрикивая припевки и дразнилки.
Александр махнул рукой, будто отмахивался. Теперь он перекидывал жёстку с ладони на ладонь, затем небрежно кинул на землю. И пошел легко мимо ребячьего беснованья к теремам, щуря свои черные узкие глаза чуть насмешливо и с какою-то иронией странной…
Наконец Лев настоял на своем и, присмотрев подходящее место с вытоптанной строителями, затвердевшей землей, снова принялся за учение своего питомца. Шлема и кольчуги Андрею еще не дали, мальчик и его пестун одевались для занятий в полотняные рубахи с выемкой у ворота, суконные узкие штаны заправляли в сапоги. Такая одежда не стесняла движений. Все же Андрей был еще мал, и потому оружие у него было ненастоящее — лук легкий, меч деревянный; и булава, и боевой топорик — вроде как игрушечные. Но все равно Лев теперь не давал ему пощады. Рубахи их взмокали от пота, но снять рубаху нельзя было, грешно крещеному человеку обнажать грудь с крестом, это можно делать только в бане, где нет икон, а кто не в бане так делает, того расхристанным безобразником зовут.
— Не мечись по сторонам! — кричал-приказывал пестун. — Ты в кругу малом затворен, твой это круг. Не пускай врага, оборону копьем держи!.. Стой, не мечись!..
Андрейка останавливался, тянул носом.
— Я копье метнуть хочу! Почему ты не даешь мне? Где мой меч красивый — меч Полкан? Для чего ты мне эту деревяшку дал? Я биться буду с врагом, нападать буду! Пусть трусы оборону держат!..
Мальчик трогательно-независимым движением сердито утирал рукавом вспотевший лоб.
— Эй, Андрейка! — Пестун заводил руки за спину. — Был бы твой отец этаким храбрецом, не быть бы тебе сейчас вживу!
— Отец — не трус. — Мальчик супился.
— Эка невидаль, храбрецом без ума быть! А ты будь по-умному храбрым.
«Как это Лев, — сердито задумывался мальчик, — и врага может разить, и думать притом… А я только за меч этот деревянный схвачусь, и уже и думать не могу, только руками двигаю да всем телом порываюсь. Нет, не годится так! Буду его слушать…»