Выше - только звезды

Просеков улыбался, слушал его.

— Не все сразу, Кузнецов. Сходишь за почтой, тогда и обсудим.

— Есть!

Просеков наблюдал из окна, как легко и ловко прыгал Кузнецов по каменистой тропинке, сбегая вниз, пока окончательно не исчез среди зарослей карагайника.

Всего лишь сутки назад Кузнецов пылил метлой под окном городской казармы. А вот теперь он спешил вниз с кирзовым почтовым ранцем на спине, самый желанный, самый долгожданный на «верхотуре» человек. И так будет сегодня, и завтра, и каждый день.

О возвращении Кузнецова Просеков догадался по неожиданному радостному гомону, который вырвался из окон казармы. Пришлось срочно вызывать Кузнецова в канцелярию.

— Впредь, — сухо сказал Просеков, — почту приносить только сюда. И здесь сортировать. А раздавать будет дежурный — это его обязанность.

— Но, товарищ старший лейтенант… — взмолился Кузнецов, сияя и улыбаясь.

— Слушайте, что вам говорят!

— Есть! Но, товарищ старший лейтенант! Вам же известие!

— Письмо? — удивился Просеков. Он не ожидал никакого письма. Если из дома, так еще рано. А может быть… Просеков приподнялся: — Что за письмо? Покажи.

— Да нет, не письмо! — Кузнецов в отчаянии махал руками. — Нет вам письма, а есть привет. Пламенный привет!

— Ничего не понимаю. От кого?

— От девушки. Которая в синей кофте. От Надежды Максимовны. Ну знаете…

— Стоп! — сказал Просеков. Встал со стула, закурил и отошел к окну. — Садись, Кузнецов, и рассказывай. Не спеши, давай по порядку.

Кузнецов огорченно вздохнул: не любил он медлительности в таких делах, но, подчиняясь, уселся на стул, аккуратно разгладил пилотку, положив ее на колени.

— С самого начала?

— Ну не с конца же.

— Значит, так вырисовывается. Забрал я почту, расписался везде, где положено, и двинулся в обратный путь. Гляжу: красивое такое здание, похожее на универмаг. Ну с точки зрения моего профессионального интереса…

— Покороче можешь?

— Могу, но это же важно. Я ведь принял школу за универмаг. Понимаете? И если бы не зашел туда, ничего бы и не было. А я зашел. И вот тут она меня окликнула, и у нас состоялся интересный разговор. Как говорится, диалог. Я, пожалуй, его подробно перескажу.

— Давай подробно! — рассмеялся Просеков, чувствуя желание надрать веснушчатые уши Кузнецова за то, что он «тянет кота за хвост».

— Ну вот. Она спросила: «Вы не на точке служите?» Я говорю: «Да, кое-где служим». — «Вэчэ такая-то?» — «Да, — говорю, — такая». Тогда она говорит: «Передайте привет старшему лейтенанту Просекову Андрею Федоровичу». — «С удовольствием передам». Ну, а тут я не сдержался, вы меня извините, это я от радости. «Ага, — говорю, — так я вас знаю! Это вы потерялись в гостинице? Мы вас искали со старшим лейтенантом, но не нашли и очень были в расстроенном состоянии…»

— Ладно! — Просеков шагнул к шкафу, переставив в сторону табуретку вместе с сидевшим на ней Кузнецовым, достал тужурку и, одеваясь, бросил: — Спасибо, Кузнецов! А сейчас быстро вызови ко мне сержанта Розмарицу!

Через пять минут Просеков бегом спускался по крутой тропке, перескакивая с камня на камень, лавируя между кустами.

Просеков сидел на подоконнике, разглядывая огоньки ночного Ахалыка, изредка косился на пластмассовую телефонную коробку. Габидулин дважды звонил, пока Просеков ходил в аул, и просил передать, что позвонит еще раз. Что у него там за неотложное дело?

На аульной площади вспыхнул конус яркого света, покачался и, суживаясь, влился в улицу — уходил последний рейсовый автобус. Площадь опять виделась сплошным черным пятном, над которым теперь еще рельефнее светился справа огонек знакомого окна. Свет был не матово-желтым, как у других окон, а искристым, мерцающим, похожим на раннюю звезду. Это потому, что там, в угловой комнате второго этажа, была не уютная квартира с занавесками и абажурами, а школьная лаборатория с яркой люстрой. Надежда Максимовна разместилась в ней временно, на два-три дня, пока найдется подходящее жилье.

Самое удивительное было в том, что при встрече они ничуть Не волновались, не испытывали никакого стеснения или неловкости, словно знали друг друга давно и хорошо. И все было естественным, искренним в их коротком разговоре.

Он запомнил ее руки, как-то уютно лежавшие на столе, прохладные пальцы, в которых ощущалась еле заметная дрожь. Все-таки она, наверное, волновалась.

Зазвонил телефон. Подняв трубку, Просеков услыхал далекий голос Тимура Габидулина.

— Андрей Федорович? Докладываю: с лыжами полный порядок, насчет запчастей дело идет хорошо, завтра еду на склад получать.

— Молодец! Что еще?

Трубка донесла тихое жужжание трансформаторов.

— Полковник велел спросить, как насчет вашего перевода в Энск? Они тут собираются писать представление и просят уточнить, согласны ли вы?

— Слушай внимательно, Тимур. Передай полковнику, что я от перевода отказываюсь. Прошу отменить. Понимаешь?

— Да, да, понимаю! — обрадованно кричал Габидулин. — Это здорово! Я все понимаю.

— Не в этом дело, — рассердился Просеков. — Спросит полковник о причине — скажи: «Теория максимальной полезности». Понял?

— Понял, понял!

Габидулин говорил еще о чем-то, но Просеков уже откинул трубку: за окном, наливаясь басовым гулом, заводил свою тревожную песню ревун.

Через двор к кабинам станции, стуча коробками противогазов, бежали солдаты полного боевого расчета.

Закачались антенны: громадные ажурные чаши просеивали звездное небо.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.