Яловые сапоги

А как же будет теперь, когда в доме живет чужой человек? Пусть даже хороший, но ведь чужой, совершенно посторонний…

Даня беспокойно завозился на ступеньке: почему же бабушка не подумала об этом?

— Тебе холодно? — спросил Леонид Кузьмич.

— Нет, — сказал Даня. — Это я так — ногу отсидел… А вы долго у нас будете жить, дядя Леня?

— Да как тебе сказать… Наверно, месяц. Отпуск у меня на тридцать пять суток.

Долго, решил Даня. Это и хорошо и плохо. Где же будет спать мама, ведь бабушкина кровать занята? Нет уж, лучше не думать — пусть разбираются и решают сами взрослые. В конце концов это не его дело.

— Вообще-то вам здесь будет скучно, — сказал Даня. — Ни позагорать, ни искупаться. Порыбачить, конечно, можно. Только у меня снасть неважная: на бычка. Если хотите, могу с ребятами поговорить, спиннинг достанем.

— Нет, зачем же, Даня. Лучше, пожалуй, купить. У вас, наверно, есть рыболовный магазин?

— Есть. Называется «Охота и спорт». Там попадаются хорошие снасти, стоящие, — сказал Даня и подумал, что так даже лучше: не придется выпрашивать у Родьки спиннинг.

— Вот и отлично. Завтра же мы с тобой туда и сходим. Не возражаешь?

— Так завтра же воскресенье — магазины не работают.

— Ах да! Я и забыл, — рассмеялся Леонид Кузьмич. — Ну, да не беда: ты мне покажешь, где этот магазин находится. А удочки на витрине пока посмотрим. Посоветуешь, какую купить.

— Это можно, — кивнул Даня.

Они сидели на крыльце долго, допоздна, и говорили про многие увлекательные дела: про космические корабли и ракеты, про танки, которые под водой форсируют реки, про таежных зверей и птиц, про полярное сияние и горячий ветер пустыни «афганец», про рыбу «маринку» с ядовитой головой и про то, как делаются сани, на которых зимой и летом ездят на оленях в ямальской тундре. Правда, Даня больше слушал, чем говорил, но ему все это очень нравилось, и еще нравилось, что Леонид Кузьмич нисколько не расспрашивал про учебу, не выпытывал, почему это у него тройка по арифметике, как непременно поступали все взрослые, с которыми Дане приходилось встречаться раньше.

Они сидели и спокойно беседовали, и каждый из них мог одинаково вежливо встать и сказать: «Не пора ли идти спать?» Но они этого не говорили, так как считали разговор интересным и важным, а со сном в таких случаях всегда можно повременить.

Даня с сожалением думал, что все-таки радость его оказалась преждевременной и неполной и что если бывают две радости, то приходится выбирать одну из них, потому что другая будет мешать первой. Наверно, обе они не вмещаются в Данином доме, и, когда приедет мама, старшему лейтенанту придется подыскивать новую квартиру. Это не трудно: стоит только объявить в классе, и любой из ребят уведет Леонида Кузьмича к себе. И тогда, наоборот, Даня им будет завидовать. Ну почему так получается?..

У Дани лицо до обидного круглое. Дядя Миша — мамин брат, приезжая в гости и подвыпив, всякий раз подзывал к себе Даню, больно давил пальцем на кончик носа и говорил, что, ежели в данную точку поставить ножку циркуля и сделать оборот, получится идеальная окружность: вот такое было у Дани лицо. Дядю Мишу Даня не то чтобы не любил — дядя Миша просто был для него скучным человеком, который ничем не интересовался, кроме своих землемерных дел. Он говорил, что «жизнь и людей меряет только на свой аршин» и никаких других измерений не желает знать.

Именно из-за круглой физиономии ребята прозвали Даню Луной. И хотя прозвище, в общем-то, было необидным, Дане оно не нравилось. Он считал, что лучше быть Камбалой, как Витька Певцов, или даже Малявкой, как Генчик Мавродий. Правда, после того как на Луну запустили космическую ракету, Даня стал терпимее относиться к своему прозвищу.

Только маме Данино лицо нравилось. Хотя ей оно напоминало не луну, а почему-то солнце. «Солнышко», «солнцеликий» — так она называла Даню в своих редких письмах. И еще она говорила, что лицо у него «лучистое», «излучающее радость бытия». Это все было не очень понятно, и потому Даня довольно снисходительно относился к восторженным материнским словам.

Даню необычайно поразило, когда назавтра Леонид Кузьмич, заглянув в комнату, разбудил его словами:

— Подъем, солнцеликий!

Даня мигом вскочил, уселся на постели и, протирая глаза, мучительно старался сообразить: почему? Почему он так назвал его? И, наконец, кажется, понял.

— Значит, бабушка уже пришла?

— Нет, — сказал Леонид Кузьмич. — Еще не пришла. Но скоро придет. А к ее приходу мы должны быть в состоянии полной готовности. Так что вставай.

Даня чувствовал, что настроение его совсем испортилось. И только из-за одного этого слова. Неужели даже незнакомому человеку это сразу бросается в глаза? Он, наверно, похож на головастых уродцев, которых рисуют на асфальте девчонки-первоклассницы.

Одеваясь, Даня угрюмо сопел, и потом, когда они вдвоем умывались во дворе под старинным бронзовым рукомойником, он не проронил ни слова, исподлобья поглядывая на мускулы Леонида Кузьмича. Единственное, что его немного отвлекло и заинтересовало, так это большое мохнатое полотенце гостя, разрисованное яркими диковинными птицами. Но и на него Даня взглянул только краешком глаза, тут же недовольно отвернувшись.

— Что-то ты не в воскресном настроении сегодня, — прищурился Леонид Кузьмич. — Явно отсутствует бодрость духа. Уж не заболел ли?

— Не… — уныло протянул Даня.

— Ну тогда, значит, обиделся на меня. За что?

Даня сконфуженно помедлил, делая вид, что занят обтиранием. На самом деле он думал, как ответить: честно и прямо или схитрить, сослаться на какой-нибудь пустяк? Вообще-то у них намечается дружба, а при дружбе обманывать нельзя. Кроме того, не стоило обострять отношения еще и потому, что после завтрака предстояла совместная прогулка, а это было делом очень заманчивым.

— Вы меня так не называйте, дядя Леня… — пробубнил Даня, стараясь не глядеть ему в глаза: — Ну, этим словом…

— Солнцеликий?

— Ну да…

— Чудак человек! — весело рассмеялся Леонид Кузьмич. — Да это же прекрасное слово! Поэтическое. Если хочешь знать, в Древнем Египте так имел право называться только фараон. А у ацтеков — сам бог. А тебе не нравится?

— А мне не нравится, — сухо сказал Даня. Ему в самом деле нисколько не нравилось это слово, придуманное мамой. Но ей простительно, она его мать, а что будет, если все станут ехидно величать его таким образом?

— И Древний Египет мне не нравится, — уже более миролюбиво продолжал Даня. — Там палками заставляли людей строить каменные пирамиды. Держали их голыми и кормили одним чесноком.

— Откуда ты это знаешь?

— Мне Сема рассказывал. У него по истории пятерка.

— Ладно! — Леонид Кузьмич дружески похлопал Даню. — Раз такое дело, — беру это слово назад. Согласен?

— Согласен.

— Вот и порядок. А теперь пойдем готовить завтрак.

Раньше Даня никогда не предполагал, что приготовление яичницы (которую, кстати, он не любил) может оказаться таким веселым, хлопотным и занимательным делом. Сначала Даня хихикал, глядя на цветастый бабушкин передник, в котором Леонид Кузьмич суетился у плиты, поджаривая лук. Однако вскоре сам захотел попробовать так же ловко ножом колоть пополам яйца и изящным жестом выливать их на шипящую сковородку. У него получалось неплохо, правда, потом пришлось снова идти мыться.

Они очень торопились к приходу бабушки. Хотя могли и не торопиться, потому что она, как оказалось, после работы зашла еще на базар и домой явилась на час позже с полной сеткой продуктов. Даня с гордостью ей объяснил, как они тут старались, и первым уселся за стол: ему не терпелось попробовать, что же такое они настряпали.

Яичница всем очень понравилась, и это окончательно привело Даню в превосходное настроение.

— Ну как тут наш Данилка? — лукаво улыбаясь, спросила бабушка. — Не мешал он вам, не проказничал?

— Ну что вы! — замахал руками Леонид Кузьмич. — У нас с ним сразу же наладился командирский контакт. И вообще Даня вдумчивый парень.