Страница 13 из 129
Но прежде чем приблизиться к входной двери, он обошел дом, но ничего не обнаружив, направился не к двери, а повернув к калитке, почему-то вышел на улицу. Тюнен стоял и ждал, не понимая, в чем дело. Наконец Каназов крикнул кому-то:
– Эй, ребята, подойдите!
Подошел парень с девушкой.
– Я Каназов, – представился им Жумекен, не сомневаясь, что этого достаточно. – Жумекен Каназов, – словно напомнил еще раз.
Он оказался прав, молодые люди вежливо, почти синхронно подтвердили:
– Мы вас знаем, товарищ майор.
– Вот что: беру вас понятыми. Будем дверь вскрывать, – сказал Каназов. – Пошли.
Но прежде чем взламывать, он присел на корточки, заглянул в замочную скважину.
– Темно, ничего не видно, дайте какую-нибудь веточку.
Парень принес ему щепку. Сильными толстыми пальцами Каназов разломал ее вдоль, ткнул в замочную скважину. Щепка легко, почти вся, вошла туда. Он выбросил ее, поднялся:
– Дверь заперта скорее всего снаружи. Ключа в замочной скважине нет. Это даже лучше, если хозяин запер ее и ушел. А? – повернулся он к Тюнену.
Александр понял ход майорской мысли.
Каназов подергал дверную скобу, затем отступил и вложив в плечо весь центнер своего веса, с разгона ударил. Что-то хрустнуло, и дверь распахнулась. Они вошли. Пахло пылью, обволакивала какая-то плотная духота.
– Ничего руками не трогайте, – предупредил Каназов и узкими черными глазами обвел комнату, затем заглянул во вторую, крошечную, служившую спальней. Постель была аккуратно застелена. Он зачем-то приподнял покрывало. – Ты вещи отца знал? – спросил Тюнена.
– Да как сказать, – засомневался Тюнен, невесело подумав, что вообще мало что знал об отце.
Каназов стоял перед распахнутым фанерным платяным шкафом, перебирая небогатую верхнюю одежду Тюнена-старшего. Александр был тут же и неприязненно наблюдал за этой процедурой.
– Ну, чего-то не хватает? – обратился к нему Каназов.
– Вроде серого костюма нет, он самый новый, – пожал плечами Александр.
– Шитый в ателье или готовый? Наш или импортный?
– Не знаю. Я отца видел в нем всего два раза… Чего точно нет, так это плаща. Темно-синий, с погончиками, на теплой подстежке, коричневая такая, пристегивается молнией вкруговую.
– Смотри, как запомнил!
– Сам покупал ему.
Закрыв шкаф, Каназов продолжал осматривать квартиру: заглянул в хилый буфетик с подложенной под одну ножку фанеркой, порылся в старом комодике с облупившимся шпоном, там было много узеньких ящичков, в одном из них он нашел какие-то тонкие шелестящие листики. Майор достал из заднего кармана блокнот и сунул их туда. Затем подошел к столу, взял Библию, повертел ее в руках, вытащил закладку – полоску конверта, и тоже поместил меж страничек своего блокнота.
– Где отец хранил документы? – спросил он вдруг Тюнена.
– По-моему, здесь, – Александр указал на узкий ящичек в комоде, в котором Жумекен обнаружил два тонких шелестящих листка.
– Ну правильно, – сказал Каназов. – Тут и трудовая книжка, и профсоюзный билет, и старый пропуск на сахзавод, даже метрика. А вот паспорта нет. Отец твой человек аккуратный, значит и паспорт он, видимо, держал тоже здесь, где все документы. В других ящичках – никаких документов, бумаг. Все в одном… Я тебя попрошу, – обратился он вдруг к парню. Тот с девушкой притихшие сидели на стульях, сдвинутых к стене, чтоб освободить простор большому грузному майору, ходившему по комнате. Сбегай в милицию, скажи: майор Каназов приказал пусть Мухлисов придет, бегом. Скажи: квартиру опечатать надо. Понял? Сержант Мухлисов. Только бегом пусть. А то он пока заведет свой мотоцикл, полдня пройдет…
Сержанта Мухлисова Каназов и Тюнен ждали во дворе, присев на узенькую скамеечку под забором, а девушка, томясь, прогуливалась по двору.
– Отец твой уехал, – сказал Жумекен. – Смотри: холодильник отключен, раскрыт, вымыт, шнур из розетки выдернут. Паспорта нет. Хлебница пустая. Даже крошек нет. Перед отъездом, чтоб мышей не кормить, очистил ее. Все тарелки, стаканы вымыты, стопочкой стоят. Телевизор – тоже, шнур из розетки вытянул. Всюду много пыли. Значит, уехал давно. Мы попробуем узнать, когда и куда, – он достал из заднего кармана свой истрепанный и как-то вогнуто спресованный блокнот, извлек из него две одинаковые узкие тонкие шелестящие бумажки. – Это квитанции из "Аэрофлота". Комиссионный сбор. Два заказа. Сделаны в один день. В агентстве поищем подробности… Теперь вот, – Жумекен протянул полоску конверта, торчавшую закладкой в Библии и сейчас лежавшую там же, меж страничек его блокнота, где квитанции. – Видишь, марка, штемпеля. Тут мелкий шрифт, читай, у тебя глаза молодые.
Белый плотный глянцевый кусок бумаги имел тончайшую серую подкладочку изнутри. На лиловой почтовой марке с графическим изображением здания и стоящих на поле самолетов была цифра "230". Под рисунком надпись "Flughafen" – аэропорт. Вдоль марки шла другая – "Deutsche bundespost". Марка была погашена штемпелем, сообщавшим, откуда и когда отправлено письмо: "Munchen, 18.01.93". На все это знания немецкого языка у Тюнена хватило.
– Ну что? – спросил Жумекен.
– Письмо из Мюнхена. Отправлено восемнадцатого января этого года.
– А что на марке нарисовано?
– Аэропорт.
– Интересно… Как думаешь, где твой отец мог взять этот кусочек? Не на улице же подобрал. Чистенький, след отреза свежий. Читал Библию, сделал закладку. А где же конверт?
– Ну откуда же мне знать, – раздраженно ответил Александр. – У нас никого в Германии нет. Да и насколько я знаю, отец не переписывался ни с кем оттуда.
– А может он уехал в Мюнхен этот? Как думаешь? Вдруг в письме кто-то обнаружился?
– Вот так сел и уехал, как в Мелкумовский совхоз. И мне ничего не сказал, правда? Ерунда!
Послышалось тарахтенье мотоцикла. Подъехал сержант. В коляске сидел парень-понятой.
– Что так долго? – на всякий случай пробурчал Жумекен.
– Как долго, товарищ начальник! – обиделся сержант. – Машина сразу завелась и – я уже тут, как вы приказали – бегом.
– Ладно, пойдем.
Закончив формальности, опечатав дверь, отдав протокол, подписанный понятыми сержанту, Жумекен отпустил их.
– Что мне делать? – спросил сержант.
– Езжай на службу. А мы пойдем в агентство "Аэрофлота".
– Слушаюсь!..
– Постой! – вдруг остановил его майор, поглядев на измученное и озабоченное лицо Тюнена. – Отвези его ко мне домой, скажи жене, что это мой гость. Понял? – И обратившись к Александру, сказал: – Поезжай, отдохни. Толку мне от тебя никакого. Попей чаю, а вернусь, плов будем есть.
Тюнен рассудил, что и впрямь бессмысленно ему толкаться с чемоданом и пиджаком через руку за майором. Хотелось побыть одному, собраться с мыслями, ополоснуться бы по пояс водой из арыка, снять обувь, что кстати повелевал здешний обычай. И он уселся в коляску мотоцикла.
День шел на убыль, но жара не спадала, хотя чуть потемневшее солнце уже склонялось к горизонту. Тюнен, отдохнувший на кошме под навесом во дворе Жумекена Каназова, даже успел немного вздремнуть – и сладко и тревожно. Тревога не покидала его и сейчас, когда, подобрав ноги так, что подбородком почти касался колен, раздумывал, что же приключилось с отцом. Куда он мог уехать? Кто кликнул? Что за письмо из Мюнхена? Но ни на этот, ни на другие вопросы ответа не находил. Оставалось ждать прихода Жумекена. А возвратиться он должен был вот-вот: во дворе в котле на мангале уже варился плов, и в воздухе плыл запах бараньего жира и лука.
Вскоре приехал Жумекен. Рывком содрал с себя белую пропотевшую сорочку и с наслаждением ополаскивал свое большое рыхлое тело струей холодной воды, которую лил из ведра на жирную спину отца пятнадцатилетний сын. Пофыркав, как кот от удовольствия, майор вытерся широким махровым китайским полотенцем.
Ничего не спрашивая, жена подала им чайник и пиалушки.
– Отец твой заказал два билета, – начал Каназов. – В город Старорецк и через четыре дня обратно. Я звонил в Алма-Ату. Там в аэропортовской милиции у меня приятель, капитан, вместе учились в школе МВД. Так вот, он искал, искал и нашел: твой отец вылетел рейсом Алма-Ата-Старорецк семнадцатого апреля. – Жумекен вытер сухим чистым полотенцем лицо. – На почте сказали, что пенсию за эти три месяца он не получал. Тебе надо писать заявление.