Дети восьмидесятых

— Подними.

— А ну, мелюзга, кыш отседова!

— Подними! Зачем ты насорил? А ещё дежурный!

— Вот ещё, буду я всякие бумажки поднимать! — хорохорится он.

— Надо поднять, ведь насорил-то ты сам.

Он бежать — не пускают. Засмеялся (уже хорошо!) и поднял бумажки.

Маленькая победа.

Плачет Алёша К.: над ним возле школы, издевались шестиклассники. Девочки утешают, мальчики возмущённо гудят:

— …Тот пацан замахнулся да как даст ему по голове!

— А вы? — вмешиваюсь я.

— А что мы… Их же пятеро было… И они большие!

— Да и вы не маленькие. Учитесь давать отпор. Не бойтесь защищать друг друга, налетайте на обидчиков все вместе. Ведь когда пятеро сильных бьют одного слабого — это мерзко и бесчеловечно, но когда маленькие дружно налетают на противника, который сильнее их, да так храбро, что гот от них улепетывает, — это уже для него смешно и стыдно.

После уроков выхожу из школы — стоят мои орлы, которых я давно домой отпустила, и на дверь поглядывают.

— Почему не идёте домой? Кого ждёте?

— Да так… гуляем… — уклончиво.

Вася решительно:

— Мы тех пацанов, которые Алёшу обидели, сейчас будем бить!

Нашему теленку да волка бы съесть!

— Нет, товарищи, защищать надо было раньше. А сейчас это уже получится месть. Это не дело. Остыньте, а завтра обо всём поговорим.

Дома Слава с папой смотрят хоккей. Уже поздно, мама гонит их спать. Мужчины упираются. Папа:

— Вот дурочка наша мама: ничего в хоккее не понимает!

Слава резко встает:

— Вот что, папа, никогда больше такого слова о маме не говори!

Слава очень любит отца, переживает за него. Решил отучить его от курения. Отец рассказывает:

— Дома не стало житья. Нарисовал плакаты, везде их развесил. Сигареты прячет — не найдёшь. Как увидит у меня в руке пачку, начинает прорабатывать — спасу нет! Придётся бросать, как я погляжу.

У ребят крепнет взаимное уважение и чувство собственного достоинства. Многие родители признаются, что дети обижаются, когда на них дома покрикивают, и просят:

— Мама, не надо голос повышать. Скажи спокойно, и я всё сделаю.

А ведь раньше грубое обращение считалось нормой, им и в голову не приходило обижаться.

Достоинство, трудолюбие, ответственность — они в человеке связаны воедино. Но в нашей школе, видимо, ставится опыт по выращиванию чистого, без всяких примесей, трудолюбия: утром пионеры убирают пришкольный участок, рыхлят землю, подрезают сухие ветки, подметают дорожки. А вечером ломают зеленые ветки, кидают друг в друга комья земли, вытаптывают то, что посадили утром. Они не хозяева, они чужие школе и ни за что не отвечают. Труд без достоинства, без чувства хозяина — мартышкин. труд. Пионеры наши — звенья разорванной цепи…

Ребята очень серьёзно подходили к рубежу своей жизни — вступлению в пионерскую организацию. Горячо обсуждали кандидатуры, в итоге проголосовали за 16 человек, самых авторитетных, «испытанных в боях». Предлагали кандидатуры Оли, Вити, Алёши Щ., но они дали самоотвод.

— Я недостойна, мне надо кое-что исправить.

— А что, скажи? — выскочил любопытный Вася.

— Не выпытывай. Оля потом сама скажет, а может, и не скажет — её право.

— Я пока не готов.

У Вити серьёзная причина. Она в прошлом, но покоя ему не даёт.

— Мне рано.

Тяжело переживали, даже плакали тайком. Трудно быть самокритичным и порядочным. Трудно делать себя человеком.

Говорим мы с ребятами о пионерской организации мало. Стать пионером — дело интимное. Многословие, шум и треск здесь неуместны.

Принимали наших первых в торжественной обстановке в музее Дворца пионеров. И вот самая значительная минута: им повязывают галстуки, поздравляют со званием пионера. Первый пионерский салют. (Именно первый: салют мы не репетировали. Всё должно быть впервые.) Чуть замешкалась Наташа Ч. Серёжа Щ., очень застенчивый мальчик, от волнения поднял левую руку.

В коридоре на меня — хорошо, что не на них, нарушителей, — набросилась методист.

— Что за безобразие! Вы не подготовились! Ваши дети не умеют даже салют отдавать! Они не готовы стать пионерами!

— Мне кажется, что это вы не готовы их принимать. И больше мы к вам не придём.

Из этого роскошного дворца несколько лет назад был вынужден уйти Б. В. Чигишев. С ним ушли его ученики, вся фотошкола в полном составе, более ста человек. Ушли в тесную каморку приютившего их районного Дома пионеров.

Во дворец мы больше ни ногой, но из своей-то школы куда денешься! Отчетно-выборный сбор дружины. Старшая вожатая предупредила:

— Сядьте так: мальчик — девочка — мальчик — девочка. И чтоб у меня был порядок, чтоб не хулиганили.

Награждают пионерку, собравшую немыслимое количество макулатуры.

— Расскажи всем, как тебе это удалось.

— Ну я собирала дома… (в зале смех), просила у соседей… (опять смех: такое количество бумаги можно собрать, если обчистить до последнего фантика весь микрорайон). Ну и… родственников подключила… (из зала: «Папа с работы на машине привез!»).

Старшая вожатая:

— А ну тихо там! Давайте похлопаем!

И аплодируют пионеры девочке за то, что у неё, во-первых, есть папа, а во-вторых, он работает на «подходящем» предприятии. Так мы любое «мероприятие» превращаем в фарс. Да ещё требуем, чтобы дети всю нашу педагогику принимали всерьёз.

В классе опять страсти кипят: кого принимать в пионеры? Кто-то предложил Женю Н. Наташа — против:

— Он вчера на горке обидел девочек, говорил нехорошие слова.

У Жени много возможностей научиться плохому. В классе он самый маленький, но и самый активный и вездесущий. Мечтает стать милиционером. Качает его в разные стороны, всякое бывает: нервы у него слабые, и домашняя обстановка не прибавляет здоровья. Но Он принял наши нормы и изо всех сил тянется к хорошему.

Как-то врывается в класс завуч, тащит его за шиворот. У него слёзы градом от унижения.

— Это ваш?!

— Да, а что случилось?

— Знаете, что он сделал?!

— Не знаю, но думаю, что ничего плохого он сделать не мог. Я знаю Женю.

— Не мог, говорите? Он принёс в школу кинжал!

У него учитель труда отобрал. И представляете, как партизан, молчит, не говорит, из какого он класса.

Выяснилось, что кинжал Женя принёс, чтобы показать ребятам. Из кармана высовывалась красивая разноцветная ручка. Завуч заметила, но, вместо того чтобы предупредить ребенка об опасности и дать совет отнести ножик домой, унизила мальчика. (Кстати, нож ему так и не вернули. Интересный метод воспитания…)

Завуч кипит, Женя ревёт в голос. Он не понимает, что она злится не потому, что он сделал что-то дурное, а потому, что не сделал. Но её неправоту чувствует остро. И своё бесправие и полное бессилие что-либо доказать.

Через несколько дней, когда Женя успокоился и повеселел, спрашиваю, почему он так упорно молчал, не сказал сразу, что учится в нашем классе. Оказывается… спасал меня от завуча, не хотел, чтобы мне за него попало.

Помню ещё, согрел мою разобранную душу тарелкой каши и горячим чаем. На уроке присутствовали проверяющие, на перемене урок и меня вместе с ним разбирали по частям, а дети ушли в столовую. Перемена кончается, проверяющие всё сказали и удалились, я лихорадочно пытаюсь привести себя в пригодное для следующего урока состояние — и вдруг, как в сказке, Женя с тарелкой каши, за ним дежурные несут хлеб и чай.

— С.Л., вы не ели. Мы тут вам принесли.

Звонок на урок.

— Вы всё-таки поешьте, а мы пока сами начнём урок, вы не беспокойтесь.

Это была не каша, а истинный бальзам!

Но у Жени-то какие таланты открылись! Дело — в той, что из столовой у нас все выходят с поднятыми вверх руками: дежурные обыскивают, отбирают хлеб — разумеется, в чисто воспитательных целях, чтобы хлеб по школе не разбрасывали (всё равно и выносят, и бросают). Правда, учителей коробит от такого унижения, через которое проходят ежедневно все дети. Они даже мягко журят дежурных. Но, поскольку взамен ничего предложить не могут, традиция живёт. Пронести кашу и чай мимо дежурных — это надо было суметь.