Дети восьмидесятых

И вот итог полугодовых усилий: в конце апреля отчётный концерт в ДК. Участвуют все коллективы.

Смотрела я концерт из зала, как совсем посторонний человек, — полезно бывает на что-то привычное взглянуть со стороны. Наконец объявляют танцевальную композицию. Звучит полонез, на сцену выплывает настоящий цветник: сияющие и взволнованные лица, красивые костюмы и платья (ДК заказывал в ателье). Все такие подтянутые и счастливые. Кружатся в вальсе. Свету ведёт совершенно неотразимый Денис. Накануне он куролесил на репетиции и его уже хотели отправить домой, но он очень просил простить его и разрешить выступить. Обещал постараться и слово сдержал. Света тихо сияла. Я впервые увидела на её лице столько прекрасных человеческих эмоций. (В начале года на нём можно было прочитать только пустое равнодушие и скуку.) Третья часть композиции — в современных ритмах. Зал долго аплодировал: выступили замечательно. Потом состоялось обсуждение, на котором одна дама, кажется руководитель кружка, высказала такое мнение:

— Всё хорошо, но не надо было выпускать на сцену последнюю пару. У меня не было эстетического удовольствия, когда я на них смотрела.

Вот это позиция! Да, пластика Дениса оставляет желать лучшего. Да, Света — полная девочка. Но их старание, их праздничные лица, мне кажется, доставили зрителям больше удовольствия, чем халтурная игра иных профессионалов, которую мы нередко видим па сцене.

В атаку на эту позицию!

Я. Наша задача, задача школы — образовать, и эстетически тоже, всех детей. Не избранных — всех! А ваша прямая обязанность — поддерживать школьного учителя в этом нелёгком деле. Даже если это не доставляет вам эстетического удовольствия.

Она. Но ведь и мы, ДК, записываем в кружки всех, без исключения, детей, которые к нам приходят.

Я. Ничего подобного! У вас идёт отбор, да ещё какой — в два этапа. 1-й — как бы естественный: приходят записываться далеко не все дети, а только те, которые чувствуют склонность к танцам, пению, рисованию и так далее. Как правило, это дети развитые, из благополучных семей. К вам Инна сама прибежит, она и поёт, и танцует, и в театре играет, и рисует, и учится отлично. А Света ни за что не пришла бы к вам, ни в один кружок, так как никаких склонностей да и желаний не обнаруживала, кроме двух — есть да на печи лежать. Но кто же её-то будет развивать, тормошить, учить? Прозанималась полгода, и оказалось, что девочка-то способная. Вы видели её сегодня? Это же самый счастливый человек! Жаль, что не познакомились вы с ней в начале года… Дальше 2-й этап — искусственный отбор. Пришёл к вам ребёнок, записался в кружок. И вот время идёт, а у него никак не получается. У других выходит, а у него нет. Останется он в кружке? Нет. Он тихо и незаметно уйдёт. В кружке останутся так и так самые — не скажу способные — подготовленные. А куда пойдёт этот, который отстал ещё на старте — и из-за нас же, взрослых? Кому он нужен? И потом, понимать и ценить искусство, а через него и других людей — это огромный труд, многолетний труд, радостный труд, вкус которого можно почувствовать, только попробовав самому.

Худсовет поддержал мою позицию.

Регулярные занятия танцами принесли плоды. Ребята стали раскованнее, пластичнее. Более ловкими стали движения… и улучшился почерк. Дети научились ценить время, не. тратить его попусту, стали организованнее. Увереннее стали держаться и на сцене.

Выступаем часто: ребята постоянно должны чувствовать, что их труд кому-то нужен, что они могут, если постараются, принести людям радость.

Ещё в ноябре мы пригласили в гости I класс. Их учительница Людмила Георгиевна заинтересовалась нашей работой. Сценки первоклассникам очень понравились, и Л. Г. попросила помочь им создать такой же театр. (До этого ни один человек в школе — я имею в виду учителей — ни разу не выразил ни малейшего любопытства. Удивительно…)

У нас с Л.Г. обнаружилось много общего: мои дети — лучшие в мире, это понятно, но оказалось, что и её дети — тоже лучшие в мире! Мы подружились.

Мои второклассники фактически стали шефами первоклассников, называли их «наши малыши».

Первым делом стали учить проводить музыкальную зарядку. Ходили к первоклассникам по очереди, по двое. Сначала показывали, потом отрабатывали с ними каждое движение.

Зарядка понравилась. За помощью обратились и другие учителя, а мои ребята всегда была рады кому-то помочь. В нескольких классах стала проходить музыкальная зарядка под руководством моих добровольных консультантов.

И вот тут-то наконец администрация заметила появление в школе музыкальной зарядки. Более того, на педсовете пунктуально отметила все классы, где ее проводят. Кроме нашего. В наш адрес, как обычно, неслась ругань. Учителя молчали.

Нас (и меня и ребят) постоянно унижали и чернили в глазах учителей, а их в школе около ста. Слова не давали. Ни в коем случае. Метод такой в просторечии называется «катить бочку». Катится, подпрыгивая, железная бочка с жутким грохотом, лязганьем и уханьем — какой эффект! (Потому что пустая…) Остановить ее — и тишина. И все удивляются: что же там так гремело? Останавливать бочку мне не позволяли. Наоборот, заботливо подталкивали: пускай катится, создаёт общественное мнение. Так и получилось: в коллективе нас не знали (и не стремились узнать), но каждому было точно известно: я — плохая, класс — ужасный.

Это не ТАКАЯ администрация, это ТАКАЯ борьба, ТАКИЕ её методы.

Но вернёмся к зарядке. Следующий шаг — театр.

После уроков к нам приходят первоклашки и с широко открытыми глазами, ушами и даже ртами почтительно внимают моим артистам, авторитет которых, они признали сразу и безоговорочно. А артисты — уже не артисты, они режиссеры. Довольнехонькие режиссеры: учить других тому, что умеют сами, делиться радостью стало для них потребностью.

Разбились на группы, передают малышам свой прошлогодний репертуар. А я смотрю на них и лишний раз убеждаюсь, что человеку обязательно нужны младшие братья и сёстры. Чтобы было о ком заботиться, кого опекать и защищать, учить и помогать. И чувствовать себя сильным, добрым, умелым. И становиться человеком ответственным, способным принимать решения и выполнять их.

Одна из наших бед — инфантилизм. До седых волос модно ходить в «молодых», которых, соответственно, надо кормить, одевать. Мало того, решать за них, отвечать за них — смотреть противно. А ведь уже второклассники — вполне взрослые люди, которым многие проблемы по плечу, хотя и мал у них жизненный опыт.

Оля с Инной передают «Кто виноват?» и очень довольны своими ученицами. Алёша Щ. ставит «Ку-ку» А. Барто, занимается с мальчиком, которого Л. Г. предложила на главную роль. Вижу, дело туго идёт: Алеша что-то ему объясняет, втолковывает — нет, не доходит. Развёл руками, идёт ко мне:

— Ничего не получается.

— Почему?

— Он не берёт.

Как точно выразился! Я старалась наглядно, образно показать ребятам, как тяжело работать с человеком, пытаться дать ему знания, если он сам не проявляет активности, не старается усвоить. Вязкая, нудная и безрезультатная работа. И вот Алёша испытал это на себе и сумел замечательно выразить.

Пошла вместе с. Алёшой, послушала — да, действительно, мальчик «не берёт». Сидит и кое-как повторяет за Алёшей вялым голосом. Не в тонусе, нет энергии, азарта. А рядом другой — даже подпрыгивает:

— Можно я попробую, а? Ну, пожалуйста!

Конечно, можно!

И дело пошло. Этот, другой, не то что берёт, из рук выхватывает. Глядя на него, и тот загорелся, стал разучивать другую роль в этой же сценке.

Вообще вопрос активности ребят чрезвычайно интересный. Бывают дни, когда они только заходят в класс, а я уже вижу: день полетит кувырком, если не принять экстренных мер. (Как бы помог здесь детский психотерапевт, а именно специалист по музыкотерапии!) Входят в класс перевозбуждённые, расторможенные, «не в себе». И не один-два, а почти все. Но бывает, и чаще всего на следующий день, — спад. Идут и спят на ходу. Такой день ещё труднее: попробуй-ка поработать в сонном царстве. Дети таращат пустые глазенки и погружаются в глубокую дрему, как только возникает угроза шевеления мозгами. Но проходит эта фаза, и класс становится нормальным — дети в меру активны, работают энергично и весело.