Страница 4 из 10
– Это правда, – проговорил, вставая, Иешуа-Безлуков. – Я тоже спешу, мне в театр…
– А мне к зубному, – добавил бессловесный легионер.
И представьте себе, прямо из ниоткуда, из пустоты, как в цирке, к ногам Крысобоя-Варуева вдруг сам собой упал тот же самый бич. Варуев нагнулся и взял его осторожно, как змею.
– Спасибо, – негромко сказал он незримому магу, повернулся к Верховскому и уже в полный голос объявил: – Всё, можем снимать.
После чего передал бич легионеру и, взяв под руку Иешуа-Безлукова, вышел с ним из сада и из кадра.
Верховский, потрясенный этой сценой, в недоумении повернулся к Акимову. Но тот уже вставил в камеру новую кассету с пленкой, заглянул в окуляр объектива и сказал как ни в чем не бывало:
– Можем. Я готов.
– Хм… Ну и кино… – проворчал Верховский и повысил голос: – Внимание! Приготовиться к съемке! Мотор!
Люся выскочила перед камерой, крикнула скороговоркой: “Мастер и Маргарита”, кадр шестьдесят восемь, дубль два!», хлопнула хлопушкой и отскочила в сторону.
– Начали! Входите! – приказал Верховский.
Мы замерли, ожидая очередного шоу с еще каким-нибудь трюком. Но больше ничего необычного не произошло – страшный Марк Крысобой-Варуев спокойно вывел в сад Иешуа-Безлукова, взял у легионера бич и, несильно размахнувшись, полоснул воздух за плечом Иешуа. Безлуков упал так же гениально, как и в первый раз.
– Стоп! Снято! – сказал Верховский. – Готовьте хитон с кровью…
Ну, и так далее – весь эпизод был снят за полтора часа без всяких новых происшествий.
Но как только съемка кончилась, мы, конечно, обступили Варуева, Безлукова и актера-легионера.
– Кто там был? Кого вы видели? С кем вы говорили?
– Потом, потом! – отмахнулся Варуев. – Я тороплюсь…
И тараном прошел сквозь нас к выходу из павильона. А следом за ним, тоже отмахиваясь, пряча глаза и ссылаясь на спешку, сбежали гениальный Безлуков и актер, игравший легионера. Мы, конечно, кинулись к Акимову:
– Но ты-то хоть скажешь, что было в первом дубле?
– Завтра, – сказал Сергей. – Завтра проявят пленку, и всё увидите сами.
4
Но когда назавтра мосфильмовская кинолаборатория сообщила, что кассета с пленкой, на которой был снят разговор Варуева с призраком, отнявшим бич, оказалась засвеченной, я пошел искать Акимова. Это было непросто, территория «Мосфильма» на Воробьевых горах огромна – четырехэтажный главный корпус, пятиэтажный производственный, съемочные павильоны, «Декорстрой», два корпуса звукозаписи, натурные декорации старой Москвы, монтажные… И в каждом есть, конечно, свое кафе, где можно «хлопнуть», «дернуть» и «принять на грудь».
Но в «Чистом небе» Акимова не оказалось, в кафе «Зимний сад» тоже, а в баре «Софит» Дима-бармен сказал мне по секрету, что час назад Акимов взял у него в долг бутылку коньяка. «А закусь?» – спросил я. «А на закусь у него тем более денег не было», – сказал Дима. Я взял у Димы два яблока, два хачапури и два бумажных стаканчика и отправился в мосфильмовский сад, посаженный еще Александром Довженко в 1934 году. Тогда будущего классика советского кино уволили с Киевской студии, а Иосиф Маневич, редактор «Мосфильма», пригласил его на «Мосфильм», и Довженко своими руками посадил тут сотню яблоневых саженцев, которые разрослись замечательным садом прямо перед главным корпусом. Все мосфильмовские девушки и алкаши любят теперь это место.
Акимова я нашел в глубине сада, под антоновкой и рядом с бетонной Царевной-лягушкой, сидящей на берегу крохотного пруда, вырытого тут Пряхиным по приказу генерального. Посреди пруда журчал фонтан – почти такой же, как в нашей декорации в Пятом павильоне. Стоял жаркий июль, яблони, хоть и с запозданием в этом году, но уже расцвели белой пеной мелких цветов, и Серега, прикрыв глаза бейсболкой, мирно спал в тени яблоневых крон. Спящий под яблоней, он мог бы послужить хорошим натурщиком для монументальной скульптуры Эрнста Неизвестного или Родена. Споловиненная им бутылка дешевого армянского «три звездочки» стояла в траве возле его богатырского плеча.
Я подошел, сел рядом.
– Серега, ты спишь?
Он не реагировал.
Я поставил на землю два бумажных стаканчика, взял бутылку и разлил по ним остаток коньяка. Знакомое бульканье тут же разбудило Сергея, он поднял козырек бейсболки и удивленно скосил глаза в мою сторону.
– А, это ты…
Я протянул ему хачапури:
– Держи. Ешь, пока горячее.
Сергей потянул носом запах хачапури, крякнул и сел в траве.
Судя по его румяному виду, я предположил, что он проспал минут сорок и почти протрезвел.
Мы съели по хачапури, допили коньяк и стали закусывать яблоками. Я сказал:
– О’кей, зачем ты засветил эту кассету?
Акимов посмотрел на меня:
– Я не…
– Не трынди! – перебил я. – На этой кассете был снят разговор Варуева с призраком. И ты, я видел, наехал на него трансфокатором до предела. Кто это был? Та самая девка?
Где-то вдали, за деревьями и мосфильмовским забором мягко шуршал поток машин по улице Косыгина. Акимов дожевал яблоко, взял пустую бутылку армянского и отжал из нее в свой стакан последние капли. Выпил, отер губы.
– Ладно, – сказал он. – Забожись, что никому!
Я приставил к верхним зубам ноготь большого пальца и резко отдернул в сторону:
– Гад буду!
Акимов усмехнулся:
– Нет. Тремя лысыми.
Клясться тремя лысыми – старинная вгиковская традиция, уходящая корнями в доисторическую эпоху Михаила Ромма, Сергея Герасимова и Льва Кулешова.
– Клянусь Говорухиным, Миндадзе и Мессерером, – сказал я.
Акимов удовлетворенно хмыкнул, потом глубоко вздохнул.
– Ладно, тебе скажу, но ты все равно не поверишь.
– Ну?
– Это Горбаневская.
– Кто-кто? – переспросил я.
– Наталья Горбаневская. Знаешь такую?
Я скорчил пренебрежительную гримасу. Наталья Горбаневская, известная антисоветчица и диссидентка семидесятых годов, еще в прошлом году умерла в Париже, и я хорошо помнил, как наша либеральная пресса писала, что на ее похоронах были послы Польши и Чехии, а от России не было никого. Чтобы спустя год после смерти она слонялась по мосфильмовским павильонам с солдатским одеялом на плечах? Конечно, Акимову давно пора бросать пить, иначе…
– Я же сказал: ты не поверишь, – перебил мои мысли Сергей. – Может, еще сбегаешь в «Софит»? Я отдам из получки.
– Если ты допился до Горбаневской, то бежать уже нужно в другое место.
– Ага… – Сергей пожевал губами и внимательно посмотрел на бетонную Царевну-лягушку. – Но там я уже был.
– Где ты был?
– У «Ганнушкина». Мы же там психушку снимали, ну – палату Бездомного. Забыл?
Я помнил, конечно. Но «палату Бездомного» с видом на Яузу и Оленьи пруды в психбольнице имени П. Ганнушкина мы снимали месяц назад, при чем тут вчерашнее появление призрака на «Мосфильме»?
Акимов упредил мой вопрос. Забросив обе руки за голову, он сцепил там пальцы и всей мощной фигурой откинулся назад, лег спиной в траву. А потом, глядя в небо, сообщил:
– Слушай и не перебивай. Вчера, когда я увидел ее в кадре, я сам испугался. Решил, что упился до чертиков, и сразу после съемки поехал к Свиридову. Помнишь Свиридова?
– Еще бы…
Когда Аскольду Свиридову, академику и звезде нашей психиатрии, позвонили с «Мосфильма» насчет съемок в его психбольнице, он не только тут же согласился, но даже предложил свой кабинет, а всё потому, что, как оказалось, он чуть ли не наизусть знает великий роман Булгакова. Больше того – этого Свиридова мы, вообще, едва не сняли в роли доктора, который принимает Ивана Бездомного и лечит Мастера, так он похож на врача-психиатра, описанного Булгаковым. Но от актерской карьеры Свиридов отказался, сославшись на то, что «коллеги не поймут», зато втихую отвел меня в архив своей психбольницы и показал стенограммы бесед врачей с Чикатило и другими знаменитыми психами. То есть во время съемок у нас с этим Свиридовым установились почти приятельские отношения. Но чтобы алкаш Акимов сам, по своему почину отправился к нему за психиатрической помощью – это он должен был очень сильно испугаться.