Страница 76 из 87
Боярыня хохотнула:
- Плоха та печь, коли на ней только спать. На ней и варить надобно.
Посмеявшись, ушла на свою половину, а бояре прежний разговор продолжили.
- Ты, Сила, о покое твердил - о каком? - спросил Игнат. - Эвон, великий князь из Орды воротился без татар, так, по слухам, в Новгород послов отправил, новгородцев звать, да у тех, слава богу, разума хватило в раздоры не встревать.
- О владимирском посольстве откуда прознал? - поднял брови Стодол.
- Из Ростова ветер принес. Послы князяАндрея в Ростове привал делали.
- Что же ты, Игнат, немедля князя не уведомил?
- Так о том вчерашний день лишь и прознал.
- Вчерашний день и гонца в Москву гнал бы. Ты посадник, должен догадываться, что не оставляют великого князя коварные мысли.
- Подл князь Андрей, ох как подл, - согласился Сила. - И когда уймется?
- Он себя обиженным мнит: Переяславль, вишь, ему не достался, - почесал затылок посадник. - Как тот медведь: зверя дерет - на весь лес рык слышится.
Дальше разговор не складывался, и Сила засобирался домой. Посадник провел гостя в верхнюю горницу, куда меньше доносился гомон.
Редким гостем Олекса был дома, все больше в дружине. То с поручением ушлют, то в карауле стоит, то в дозор ускачет. Да мало ли еще какие заботы у княжьего воина!
Дарья попрекала:
- Что за муж, коли не токмо тело, образ забыла. Прежде хоть на ночевку являлся, а ноне и спит чаще в дороге…
Марьюшка росла, уже первые шаги пробовала делать. Олекса посмеивался:
- Наша Марья скоро заневестится.
Но еще много воды унесет Москва-река, и немало лет тому минет…
А в то самое время, когда в домике Дарьи и Олексы качалась в зыбке Марьюшка, в степной юрте мурзы Четы рос внук, и тоже Чета. Седьмую зиму встречал он. От лютых морозов с ветром укрывался теплыми овчинами, а весной с утра и до первых звезд проводил с табунщиками.
С высоты седла любовался Чета степью, пил ее чистый, настоянный на первых травах воздух и оттого рос здоровым и не знающим страха. Он мог с камчой в руке преследовать волчью стаю или нестись наперерез напуганному косяку.
Знал Чета, пройдет день, следующий будет подобен первому. И так до той поры, пока он не станет воином…
Все представлял себе маленький Чета: и как, занеся саблю, скачет на врага, и как горят покоренные города и молят о пощаде люди. Одного не ведал: что на станет час, когда судьба сведет его с урусской девицей Марьей…
И сказал князю Андрею боярин Ерема:
- Смирись, княже, не то ныне время, чтоб против себя князей восстанавливать.
- К чему взываешь? - удивился великий князь. - Ужели слышу голос любимого боярина, советника?
- Затаись, княже, до поры, и твое время придет. Даст Тохта воинов, и ты с ними подомнешь удельников.
- Теперь не дал, отчего же вдругорядь пошлет?
- Как не даст, когда Даниил силу набирает. Хан такому князю завсегда на горло наступит. Только ты, княже, намекни: Москва-де ныне Коломну подмяла, Переяславль на себя приняла, а теперь князь Московский вокруг Можайска петли вьет. Ужели откажется Тохта осадить Даниилкину прыть?
Этот разговор князь и боярин вели сразу, как Ерема возвратился из Новгорода.
Услышав приговор веча, князь взбеленился:
- У Новгорода память короткая, забыли, как я прошлым летом землицу карельскую им отвоевал? Ужо погодим, а когда начнут свей сызнова их щипать, поклонятся мне. А в Орду отправимся зимой, по санному пути, враз после полюдья.
- Еще и снегом не запахло, а баскаки уже наизготове, прежде времени заявились.
- Хватка у них волчья. Особливо теперь, когда хан сбор дани на откуп отдал.
Ерема поддакнул:
- За баскаками не поспеешь. Князь со смерда десятину берет, а баскак - сколь загребет.
Князь Андрей Александрович прошелся по палате, постоял у оконца, послушал, как шумит дождь по тесовой крыше. Заметил, сокрушаясь:
- Зарядили, льют месяц целый.
- И похолодало.
- Пора печи топить.
- В лесу развезло, бабы и грибов не набрали.
- Ударят морозы - послать за ягодой.
- С мороза морошка сладка. Пироги знатные. А уж до чего наливка духмяна!
- Ты, боярин, скажи Акулине, в трапезную не пойду, пусть принесет молока.
Ерема ушел, а великий князь снова из угла в угол прошелся. Вспомнил княгиню Анастасию - и так на душе заболело! Отчего в монастырь подалась? Ужели в княжьих хоромах хуже, нежели в келье?
В палату вплыла сенная девка, поставила нас стол ковш с топленым молоком. У князя Андрея на губах усмешка. Крутобедрая девка, словно налитая. Великий князь ущипнул ее за грудь:
- Сочна, сочна… От тебя, ровно от печи, пышет, опаляешь.
Девка зарделась, хихикнула.
- Поди в опочивальню, постель изготовь. Покачивая бедрами, девка удалилась, а князь, проводив ее взглядом, и сам вскоре отправился следом.
Как было - человек знает, но ведомо ли ему, что ждет его? В молодости мыслит, что жизнь долгая, все успеется, ан оглянулся - старость на пороге.
И гадает человек, чем встретит его день грядущий…
Испокон веков человек, в ком вера сильна, убежден: как Бог пошлет, так тому и быть.
Не в этом ли его терпение?
Многострадален русский человек, многострадальна его земля. Неужели во гневе на нее Господь? За какие прегрешения испытывает? И молятся люди истово: «Прости нам вины наши…»
Переяславцы свою землю чтут и холят. Она у них на урожай щедрая, засухи редки, а леса оберегают пашенные поля от ветров. Ляжет первый снег ровно, прикроет посев озимых, и до самой весны, словно под теплым одеялом, растут зеленя.
У посадника, боярина Игната, земли сразу же за городской стеной. Тут и деревни малые, починки в три-четыре избы. Смерды на земле посадника живут и его пашню обрабатывают.
Боярин наделил смердов землей, и за то десятую часть урожая они отдают посаднику. Оно бы все ничего, но из того, что остается смердам, баскаку плати, князь в полюдье заберет…
Нередко бегут смерды от баскаков и тиунов, находят где-нибудь в лесной глуши свободные земли, распахивают их и живут починками, пока не наскочит на них княжий или боярский тиун…
Управляющий посадника Игната ввалился в боярские хоромы, когда день уже на ночь перевалил. Громыхая сапогами по выскобленным половицам, прошагал в горницу, где отдыхал посадник.
Боярин удивленно поднял брови:
- Почто язык вывалил, словно свора псов за тобой мчалась? Эвон, наследил сапожищами.
- Беда, боярин: с двух починков смерды сошли. Староста Егор, сказывают, останавливал их, но мужики связали его да еще бока намяли… Перед полюдьем!
Посадник громыхнул по столешнице кулаком:
- Поутру сажай дворню на коней и скачи вдогонку. Ежели не воротишь, шкуру спущу со старосты. Эка, от дани скрыться замыслил!..
В полночь полил дождь, а на самом рассвете сменился густым снегом. Когда управляющий с холопами выехал с посадникова подворья, снег валил стеной. Он облеплял лицо, толстым мокрым слоем ложился на одежды, стекал по конским крупам.
Осадив лошадь у лесной кромки, управляющий долго соображал, в какую сторону подались смерды, да, так и не решив, вернулся в усадьбу…
К обеду непогода унялась, тучи разорвало и проглянуло солнце. С деревьев срывались крупные капли, мокрые ветки хлестали по лицам, но смерды уходили все дальше и дальше от прежних мест. Шли, размешивая лаптями опавшую листву и грязь, промокли, ворчали, ждали привала. Но староста будто не слышал, он злился и на дождь, и на свою нерасторопность, что не увел смердов до ненастья, а теперь вот бредут они, выбиваясь из сил. Но останавливаться на отдых староста не решался: ну как управляющий идет вдогонку?
Растянулись смерды. Бабы гнали скот, к коровьим рогам привязаны узлы с пожитками. Мужики вели коней, навьюченных мешками с зерном, колесами от телег, осями, сохами…