Свободное падение

– Что это за знак? – спросила я.

– Должно быть, какая-то тэдемская эмблема, – пожав плечами, ответил отец. – Мама об этом не говорила. Но кулоном она очень дорожила. Носила не снимая.

Я убрала кулон в коробочку:

– Пап, мне не привыкнуть к мысли, что ты столько лет говорил мне неправду. Почему? Тебя мама попросила?

Отец молчал. Дождусь ли я ответа?

– В Тэдеме с твоей мамой что-то произошло, – наконец сказал он. – Она оттуда вернулась какой-то… другой.

– Что значит «другой»?

– Та Авиана, с которой я рос, была амбициозной девочкой. Не в плохом смысле этого слова. У нее были грандиозные мечты. Когда ее приняли в Тэдем, я не особо удивился. Подумал: она отправилась туда, где ее мечты осуществятся. Там ей в этом помогут. Я чувствовал, что сюда она больше не вернется. С одной стороны, мне было грустно. Но я любил ее и хотел, чтобы она была счастлива.

– И она действительно была счастлива? – спросила я.

– Мне так казалось. У нее появились новые друзья. Все разговоры были только о занятиях в Тэдеме. В выпускной год Авиана не приехала домой на Рождество. Я смирился с мыслью, что, скорее всего, уже не увижу ее. К тому времени ее родители умерли. Какой смысл возвращаться сюда? И к кому? – Отец наморщил лоб. – А потом, накануне выпуска, твоя мама вдруг приехала, пришла в наш дом и сказала, что бросила Тэдем. В колледж она поступать не будет и вообще не хочет строить карьеру. Ее новым желанием была семья. Потом она попросила меня жениться на ней.

Я смотрела на отца во все глаза. То, о чем он говорил, ничуть не напоминало романтическую историю любви моих родителей. Я с детства слышала, как они, давно любившие друг друга, поженились в ратуше округа Кингз, совместив выпускной праздник с бракосочетанием. А свой медовый месяц провели в палатке. Прежняя версия была мне понятна. Та, что я услышала сейчас, казалась невероятной. Отец понял, какие мысли бродят у меня в голове.

– Твоя мама была импульсивной, – продолжал он. – Обвораживающе импульсивной. Я был не в силах ей отказать.

Отец улыбнулся и махнул официанту. Но на мой вопрос так и не ответил. Допустим, он объяснил, почему женился в восемнадцать лет. Но почему маме понадобилось так спешно выйти замуж? И главное, почему накануне выпуска она вдруг бросила самую престижную школу Америки? Почему так торопилась, что свои грандиозные мечты пустила побоку? Ведь с замужеством можно было подождать.

– Пап, и ты больше ничего не хочешь мне сказать? Это что, вся история?

Отец смущенно теребил край скатерти. Он мог бы соврать мне и сейчас, однако совесть не позволяла ему сказать: «Да, это вся история».

– Таких людей, как твоя мама… я больше не встречал. У нее было… какое-то особое свойство характера. Внутреннее спокойствие. Даже в детстве. В отличие от нас, она не огорчалась из-за сломанных или пропавших игрушек, сорвавшейся поездки в парк развлечений и всего прочего, что для ребят обычно бывает трагедией. Она была почти… невосприимчива к внешнему миру. – Отец умолк, а в мою голову ввинтилась мысль: «Характером я точно пошла не в маму». – А когда она вернулась, мне показалось… она чем-то потрясена. Или очень взволнована. Я спросил о причинах, но мама наотрез отказалась говорить.

– Что же могло случиться?

– Этот вопрос я потом задавал себе тысячу раз, – ответил отец. – Жаль, что я не проявил больше настойчивости. Думал, еще есть время. Я и представить себе не мог, что она…

Непроизнесенное слово тяжелым невидимым облаком повисло в воздухе. Отец не думал, что она умрет. Но всего через восемь месяцев мамы не стало.

– Значит, в Тэдеме с мамой что-то случилось, – сказала я. – С ней точно что-то случилось.

– Да. Точно, – помолчав, согласился отец.

Глава 3

– Арахис или крендельки?

– Крендельки, – не поднимая головы, ответила Херши.

Наши места в салоне первого класса – спасибо, Тэдем! – оказались рядом. Я ждала, когда Херши угомонится и заснет. Тогда я наконец-то смогу распечатать мамино письмо. Но моя спутница и не думала спать. Она активно поглощала содержимое светских журналов, закачанных на ее планшет. Ночь перед отъездом я не спала. Дома я так и не решилась вскрыть конвертик. Сама не знаю почему, но я надеялась найти в мамином послании ответ на лавину вопросов, одолевавших мою голову.

– Сэр, вам арахис или крендельки? – спросила стюардесса у мужчины, сидевшего в другом ряду, напротив меня.

– Арахис, – пробормотал он, и стюардесса потянулась к тележке за пакетиком.

– Простите, а нельзя поменять арахис на крендельки? – попросила я. Пассажир, стюардесса и Херши разом повернулись ко мне. – У меня аллергия на арахис.

– Но в ведомости питания нет отметок о вашей аллергии, – с упреком заявила мне стюардесса. – Синди! – окликнула она помощницу. – Посмотри еще раз ведомость по первому классу. У нас есть пассажиры с аллергией?

Синди заглянула в планшетник и подбежала к нам. По пути она зацепилась за чью-то ногу и только чудом не спланировала на пол. Я услышала громкое хмыканье Херши.

– Аврора Воган. Место 3-Б. Аллергия на арахис.

Недовольство на лице стюардессы сменилось паническим выражением – совсем как в фильмах, когда в самолете вдруг вспыхивает пожар. Она лихорадочно принялась изымать у ближайших ко мне пассажиров пакетики с арахисом.

– Извините, пожалуйста, – пробормотала я, обращаясь к соседу.

– И что бы с тобой случилось, если бы ты съела орешек? – спросила Херши.

К этому времени стюардесса подала мне упаковку крендельков.

– Честно говоря, сама не знаю. В три года у меня была жуткая реакция на крекеры с арахисовым маслом. Воспитательница в детском саду даже делала мне укол эпипена.

– А тебя это пугает? – допытывалась Херши. – Один неверный выбор еды – и на тот свет. Наверное, страшно.

Я посмотрела на Херши. Неужели такое может быть? И как у нее язык поворачивается говорить подобное?

– Меня это не пугает, – сказала я и потянулась за наушниками. – Я об этом вообще не думаю.

А зачем мне думать? Люкс анализировал все рецепты и меню, прослеживал аллергические реакции и выявлял врожденные заболевания у других пользователей, которые ели аналогичные продукты. Он предостерегал, информируя о том, что рядом с тобой находятся аллергики, а то, чем ты собираешься полакомиться, вызовет у тебя самой аллергическую реакцию. Осторожничать мне нужно было лишь в тех местах, где унисмарты не работают. В данном случае – на борту самолета. Я запихнула наушники в уши и прибавила громкость.

Еще через несколько минут Херши встала, отцепив пристяжной ремень.

– Пойду орошу землю, – объявила она, укладывая мне на колени свой планшетник.

Едва она скрылась в проходе, я быстро убрала наушники и достала из сумки мамино письмо. Чтобы его не повредить, я подсунула под клапан ноготь и аккуратно вскрыла конверт.

Внутри оказался не лист, а карточка величиной с визитку, сделанная из мягкой хлопковой бумаги – такую уже перестали выпускать. Мой мозг сразу отметил число строчек. Сердце отреагировало с запозданием. Оно печально замерло. Строчек было всего три.

Я перевернула карточку, но оборотная сторона была пуста. Не густо для ответа на мои вопросы, зато достаточно, чтобы пробудить сотню новых.

– Что это у тебя? – послышался над ухом голос Херши.

Черт! Я даже не заметила, как она вернулась.

– Ничего особенного, – быстро ответила я и попыталась бросить карточку обратно в сумку.

Однако Херши сумела-таки прочитать мамино послание.

– Однако странно, – пробормотала она, возвращая мне карточку. – Откуда эта цитата?

– Сама не знаю, – ответила я. – Это от мамы осталось.

Едва я произнесла последнюю фразу, как тут же пожалела о своей болтливости. Мне совсем не хотелось говорить с Херши о маме.