Город

Индаро подумала: раз дальнейших указаний не поступило, ее долгом было вернуться в свой отряд. Все помыслы о том, чтобы ее заметили и отметили, разлетелись бесследно: ей хотелось лишь вернуться к товарищам. Она пошла назад в спальню и забрала из-под кровати нагрудник и шлем. Серая кобыла в конюшне выглядела сытой и отдохнувшей.

Солнце в ореоле розово-золотого света только поднималось над горизонтом, когда Индаро выехала из Райских ворот и направила лошадь прямо в рассвет…

10

Под лучами полуденного солнца цветные полосы сплетались сложным узором. В начале сражения все они – бурые, голубые, алые, зеленые – были ровными и широкими и прочно держались каждая на своем месте. Их обрамляли плотные, быстро двигавшиеся сгустки, серые и черные. Художники, рисовавшие этот узор, ничуть не сомневались в своем мастерстве и уверенной рукой разворачивали полотно. Сколько раз они творили его прежде! И вот полосы начали сталкиваться, смешивать цвета… и кровоточить.

Пока длился день, цвета постепенно утрачивали четкость и определенность, а узор заволакивали облака пыли. К исходу сражения, когда уцелевшие возвратятся к своим укреплениям, на холсте равнины останется лишь серый, густо попятнанный кровью.

Поле битвы было плоским и настолько широким, что в тылах возвели деревянные башни, дабы творцы сражения могли видеть происходившее. Полководцы сидели на верхней площадке в окружении помощников и слуг. Некоторые ели и пили; еду и питье с немалым трудом поднимали на лебедках. Другие все-таки воздерживались от излишеств, покуда внизу умирали их люди. Эти военачальники развлекались болтовней, временами слышался смех. Туда, где лилась кровь, смотрели изредка и неохотно.

Очень немногие молча и внимательно наблюдали за всеми перипетиями боя, отмечая каждый доблестный прорыв, каждую горестную потерю.

Среди этих последних стоял Фелл, и сердце его надрывалось от бессильной ярости. Сто четырнадцать дней подряд он в броне и с оружием в руках вставал среди своих людей, в переднем ряду, и вместе с ними переживал каждый успех и каждую неудачу. А вот нынче Флавий Ранделл Керр, главный полководец Третьей Приморской, велел ему остаться в тылу и наблюдать с башни.

– Город не может тебя потерять, – заявил ему старый придурок, когда на рассвете они обходили строй.

– Я всегда сам веду своих людей в бой, – сквозь зубы ответил ему Фелл. – Ничем более полезным заниматься я не умею.

– Хороших людей нужно беречь. – Военачальник лишь покачал головой. – Однажды, мальчик мой, нам понадобятся новые полководцы!

Фелл Эрон Ли обвел глазами престарелых идиотов, пересказывавших друг другу военные байки за чаркой утреннего вина.

«Нет уж! – подумал он. – Чем стать таким, лучше удавиться прямо сейчас!»

Он в отчаянии огляделся, надеясь увидеть городского командующего. Марцелл был единственным полководцем, которого Фелл искренне уважал. И единственным из высшей знати, кого когда-либо видели на передовой. Он лично сражался – и покидал поле брани едва не последним. Бок о бок с ним Феллу драться не приходилось, но если говорить о честолюбивых мечтах, связанных с нынешней войной, то да, Фелл хотел бы однажды оказаться плечом к плечу с Марцеллом Винцером. Увы, наверху башни он его не увидел. В общем, он не очень-то и надеялся. Если тот здесь и был, то, уж верно, дрался внизу. Или бил врага где-нибудь на отдаленной позиции. Фелл разглядел Рафа Винцера, младшего брата Марцелла. Однако с этим человеком он не был знаком и не хотел с ним заговаривать.

Фелл сделал глубокий вдох и ответил Ранделлу Керру, постаравшись, чтобы голос прозвучал спокойно:

– Я что-то не припоминаю, когда последний раз у нас погибал полководец. Разве что упомянуть Викторина Рэя Хана, которого хватил удар во время утех с тремя шлюхами разом? Да еще Джея Гарнея, который упал с лошади, повредил ногу и настаивал на лечении раны крысиным пометом, пока не помер от заражения крови?

– Способ смерти не имеет значения, сынок. – Керр только хмыкнул. – Важнее то, что ты можешь стать первым со времен Шаскары полководцем, лично водившим в бой свое войско, – если, конечно, ты к этому стремишься.

– Еще Марцелл водит.

– Он – командующий. Может творить все, что ему заблагорассудится.

Феллу было известно, что его собеседник уже лет сорок ни под каким видом не менял своего мнения. Тем не менее он продолжал спорить:

– Из меня скверный стратег…

– Полководцев, мальчик мой, в Городе более сотни. – Керр небрежно махнул рукой в сторону остальных старцев. – И из них стратегов – лишь двое, причем я в это число не вхожу. Политика, дружок, все кругом сплошная политика…

– К которой я способен еще менее. Я умею только драться.

Ранделл Керр был рослым человеком, хотя и согнутым годами, с лицом усталого пса и большими оттопыренными ушами. Они мотнулись туда-сюда, когда он покачал головой.

– Вон там, в поле, десять тысяч мужчин и женщин, тоже умеющих драться, – сказал он, указывая на сражение, где воинство Города медленно уступало синекожим. – Один человек ничего не изменит.

Феллу очень хотелось схватить его за эти самые уши и заорать: «Еще как изменит! Сила и мужество одиночки ход битвы могут переломить!»

Точно так же, как и чья-нибудь трусость.

Только Фелл ничего не стал говорить. Если Керр до сих пор этого не понял, то уже и не поймет. Фелл лишь очередной раз задумался, каким образом человек вроде Ранделла Керра сумел продержаться в войске так долго.

Пока он вглядывался в облака пыли, силясь уловить тактику обеих сторон, там, далеко, бурая линия выгнулась вперед и стала теснить алую, которая неохотно попятилась. Со своего насеста Фелл видел, как справа пробивалось черное пятнышко. Это была конница синекожих, которая пыталась воссоединиться с пехотой и отрезать крыло алого войска. У Фелла перехватило дыхание. Он знал со всей определенностью, что наибольшей опасности сейчас подвергается его собственный отряд.

Двое у него за спиной обсуждали ставки на собачьих бегах…

Не в силах совладать с охватившим его бешенством, Фелл испытал немалое искушение сграбастать обоих бездельников и сбросить с башни. Удержался с трудом – вместо этого кинулся к лестнице и помчался вниз по деревянным ступенькам. Во дворе выхватил у перепуганного конюха поводья, вскочил на чью-то лошадь, выслал ее вперед… и запоздало спохватился, что рванулся в бой не только без лат, но и без оружия, если не считать тонкого поясного ножа. Ладно, щит и меч он себе на поле сражения уж как-нибудь раздобудет.

Лошадь оказалась крепкой и быстроногой. Это был отличный вороной жеребец; грех такому возить какого-нибудь полководца из дворца на пир, на выпивку и обратно домой! Фелл пригнулся в седле и пустил коня во весь опор. Он объезжал битву тылами, кровь уже закипала от стремительной скачки и предчувствия настоящего дела. Глаз мельком выхватывал то убитых, то раненых, которых тащили с поля отважные измученные ребята с носилками. На пути попадались подстреленные и охромевшие лошади. Могучий жеребец пронесся мимо них будто даже с презрением.

Здесь, внизу, трудновато было сообразить, где находился Фелл по отношению к месту схватки, замеченной с башни. Это был самый первый раз, когда Фелл Эрон Ли вступал в битву со стороны тыла. И еще эта пыль, ничего не рассмотреть! Лишь звуки вокруг были очень знакомы ему. Жуткий лязг металла о металл, отвратительный хруст, с которым распадалась под клинком живая плоть, страшные крики раненых, визг покалеченных лошадей…

Здесь Феллу пришлось придержать коня: теперь он ехал через порядки пешего войска. Мужчины и женщины с удивлением оборачивались. Кто-то спешил в сторону передовой, кто-то, наоборот, прочь. Пыль забивала горло и не давала толком ничего рассмотреть; чтобы не потерять направления, Фелл был вынужден ориентироваться по солнцу.

Наконец он заметил в отдалении всадников в черном. Там, за пеленой вьющейся пыли, сверкали мечи и вздымались гривы коней. Оставалось только надеяться, что перед ним был именно тот отряд, что напал на его подчиненных. Сколько прошло времени? Что, если он опоздал и все погибли?