На реках вавилонских

— Вы должны меня извинить. — Он выпрямился и поспешно покинул комнату. Я услышала, как он запер за собой дверь туалета. По всей видимости, он прекрасно ориентировался в этой квартире, по крайней мере, ему не понадобилось искать туалет. Предмет у него в руках был острый, и что-то в нем сияло металлическим блеском, по форме он напоминал шприц, но по тому, как Роте держал его, я не могла быть в этом уверена. На конфетной коробке еще красовался ценник. Рядом с нею лежал черный кожаный футляр с тиснеными золотом инициалами: В.Б. Футляр показался мне знакомым. Но воспоминаие никак не складывалось. Футляр был пуст. Человек, называвший себя доктором Роте, явно держал в нем тот острый предмет. Здешние газеты были полны сообщений про героин и тех, кто им пользуется, — таких невозможно было разделить на определенные классы. Вспомнились мне и болезни, которые могли объяснить его внезапное исчезновение со шприцем. Я посмотрела на часы. Мне показалось, что он уже десять минут в туалете. И поскольку оттуда не слышалось ни звука, я подумала: не будет ли разумным туда заглянуть? Музыка в соседней квартире умолкла. Кроме него и меня, в квартире никого не было. Его пальто сползло на пол, шляпа лежала на стуле, взгляд мой остановился на тонком портфеле, прислоненном к ножке стола. Я тихонько встала, наклонилась и расстегнула магнитные застежки. В портфеле лежала тонкая папка из кожи с застежкой-"молнией". Из коридора по-прежнему не доносилось ни звука. Я вытащила папку, осторожно открыла "молнию". Оттуда выскользнул и упал на пол лист бумаги. На этом листе чернилами были написаны разные имена. Ежи Яблоновский был вычеркнут, и над этим именем стояли крестик и дата. От фамилии Яблоновский шла стрелка к моей. "Нелли Зенф, не замужем, двое детей, дипломированный химик, до апреля 1976- го работала в Академии наук, заявление на выезд, после этого как человек без квалификации работала на кладбище, предположительно — двойной агент". В папку было вложено много страниц, напечатанных на машинке. Из коридора донесся щелчок, я подняла голову, но все опять стихло, и никто не показался. Я торопливо пробежала глазами эти строчки. Я выхватывала из текста отдельные слова: "республика", "Союз евреев", "конституция", здесь было написано — "безопасность", а там — "ложные данные", и повсюду я натыкалась на слово "фройляйн". Я пыталась расшифровать смысл. Текст рассекался на части стенографическими знаками: Л В, ИМ и ВБ. Слова "ликвидация" и "объект" были подчеркнуты. Вдруг меня испугал металлический лязг. Я подумала об остром предмете в руках этого человека, с которым он скрылся, и который, возможно, вовсе не должен был служить ему самому, а предназначался мне, — компактное оружие, прибор для наблюдения, — и все же я не могла отвести глаз от букв, крепко держала в руках эти листки, словно это было единственное, что могло раскрыть мне личность этого Роте. Всплыли разные имена,Циглер, Майер,и под конец я прочла:Баталов.

— Ваше имя назвала мне некая фрау Яблоновска. К несчастью, ее брат уже умер, и, похоже, она больше не нуждается в нашей помощи. — Голос его стал еще тише, чем был. Краснота с его лица сошла. Я испуганно опустила папку обратно в портфель. Его фигура втиснулась в дверной проем, заполнив его целиком, и, поскольку нас разделял стол, я не могла определить, держит ли он еще тот предмет, — так же, как и он, надеялась я, не мог разглядеть у меня в руках свою папку. Глаза его сверкали. — Тут уж мы мало чем можем помочь. Теперь мы хотим помочь вам. — Он медленно выжимал из себя слово за словом, и мне показалось, что в его голосе я слышу угрозу.

— Я совсем не слышала, как вы подошли, — пробормотала я и поднялась.

— Теперь мы хотим помочь вам, — повторил он с нажимом. Он смотрел на меня сверху вниз с неприязненным и язвительным выражением.

— Что это будет за помощь? В чем?

Я сомневалась в том, что этот человек по праву носит свое звание. Вероятно, этого "доктора" он выклянчил себе, словно купленный дворянский титул, как добавление к фамилии, целью которого было скорее произвести эффект, нежели раскрыть сущность своего обладателя. Он сделал шаг ко мне, а я невольно отступила на шаг назад.

— Фройляйн Зенф, мы знаем, в какой ужасной и непривычной ситуации живете вы здесь с вашими детьми. Предположительно вы воспринимаете свое окружение как недостойное вас, а может быть, и как нечто бесперспективное.

— Ничего подобного. Оно, правда, непривычное, но вовсе не ужасное и не недостойное. — Я скрестила на груди руки и ощутила спиной подоконник, дальше отступать мне было некуда. — Так или иначе, это было мое собственное решение — приехать сюда. А чего вы от меня хотите?

— Не бойтесь, фройляйн Зенф. Садитесь, пожалуйста. Ваша недоверчивость не может быть поставлена вам в вину. После всего, что вы пережили. — Его улыбка и тихий голос приводили меня в бешенство.

— Что я пережила? Не становитесь наглым, господин Роте.

— Доктор Роте, прошу не забывать: доктор. А уж наглым быть я никак не собирался, фройляйн Зенф. — Он выговаривал слово "фройляйн" точно пароль или кличку, возможно, в документах госбезопасности мне присвоили кодовое имя "Фройляйн". Дышать было тяжело, я набрала в легкие слишком много воздуха и уже не знала, куда мне его девать. — Совсем наоборот, мы хотим вам помочь. — Он медленно, с наслаждением договорил до конца эту фразу.

Какую-то секунду я адлила, собираясь сказать ему, что меня он тоже может называть доктором. Но то, что он настаивал на этом звании, делало его в моих глазах смешным. Со своими седыми волосами и шляпой, которой он то и дело проводил по коленям, с застывшей улыбкой на лице, открытой и в то же время церемонной, он выглядел как ребенок в костюме старика. Не стану я противопоставлять мое звание его званию. Не хочу продлевать эту беседу ни на единое слово.

— У меня есть чек для вас, на хорошую сумму. — Он шевелил руками, и я пыталась понять, держит ли он еще тот острый предмет. Возможно, он положил его где-то в туалете или держал наготове в кармане пиджака. — И подумайте о том, что мы хотим помочь вам найти квартиру и обставить ее. Да, мы хотим вам помочь вновь встать на ноги. Позвольте вас спросить: кто вы по профессии?

— Никто. Слышите, я не работаю.

— Вот видите. — Его маленькие светлые глазки вспыхнули торжеством. "Химик, значилось у его в документах, — до апреля 1976-го работала в Академии наук, заявление на выезд, после этого, как человек без квалификации, работала на кладбище". — Наверно, и в этом мы можем вам помочь. Ну садитесь же, наконец.

— Я не хочу вашей помощи, разве я неясно выразилась?

— Только не волнуйтесь, фройляйн Зенф, подумайте о ваших детях и о том, какие платья вы носите, что вы едите, какой адрес называете, когда вас спрашивают, где вы живете. Я охотно верю, что вы с любовью и с чистой совестью выполняете ваш материнский долг. — Он сделал еще шаг ко мне, а я скользнула в сторону, чувствуя за спиной подоконник. — А вы не думаете, что ваши дети испытывают унижение оттого, что им приходится возвращаться домой через шлагбаум и так же выходить на улицу?

— Хватит говорить о моих детях. Мои дети вас не касаются! — Мой собственный крик отдавался у меня ушах. Однако этот человек никак не реагировал. Я тихо сказала: — Что вы можете знать об унижении? — И сделала шаг вперед, чтобы в изнеможении опуститься на стул.

— Фройляйн Зенф, Рождество уже на пороге. Способны вы себе представить, что, возможно, уже ближайший семейный праздник будете справлять под своей крышей?

— Спасибо, нет. Вы не хотели бы сейчас уйти? У меня много дел. — На столе передо мной лежала книга. Мне казалось, будто я положила ее там вечность назад. Я открыла ее и сделала вид, что, как только он уйдет, продолжу чтение.

— Не всем людям это легко дается — принимать помощь. Ваше противодействие этому, фройляйн Зенф, и ваша проявляемая таким образом гордость, — все это может иметь свои причины, и все же я опасаюсь, фройляйн Зенф, что таким образом вы ваше положение не улучшите. — Он медленно расхаживал позади меня. — Мы вам желаем добра. — Вдруг он выкинул вперед руку, и я в испуге отшатнулась. Однако он еще ближе подвинул ко мне коробку с конфетами: — Не хотите попробовать?