Страница 98 из 143
Члены Думы отнеслись к этому предложению с большой осторожностью, стали подробно расспрашивать офицеров о том, что организовано да как, и послр продолжительного допроса пришли к единогласному заключению, что все это поставлено до такой степени несерьезно, что никакого значения придавать делаемому предложению нельзя, и поэтому отказались даже разговаривать по этому предмету с Корниловым.
Из всех членов Думы поехал к Корнилову в его поезд один Милюков, имевший с ним разговор, содержание которого мне неизвестно».[223]
Члены Думы, проявив политическую зрелость, отказались обсуждать с генералом Корниловым замыслы, в которых не увидели шансов на успех. Однако они ничего не предприняли, чтобы остановить заговорщиков, и даже не посчитали нужным сообщить об этих замыслах наиболее заинтересованному лицу, а именно мне!
О сути своих продолжительных бесед с Корниловым и Калединым Милюков и не заикался вплоть до того времени, когда правду о своем участии во всем этом деле в какой-то степени раскрыли Деникин и Финиг сов,[224] и лишь после этого он признал, что такие беседы действительно имели место, о чем он и упоминает во второй части своей книги «История второй русской революции»:[225]
«Теперь, как Корнилов лично мне говорил при свидании в Москве 13-го августа… момент открытого разрыва с правительством Керенского представлялся ему совершенно определившимся, вплоть до заранее намеченной даты, 27 августа. Это представляет в несколько ином свете недавно опубликованные свидетельства, которые не в полной мере совпадают с моими показаниями. Я уже касался другого аспекта нашей беседы и желал бы вновь напомнить о нем. В личной беседе с Корниловым в Москве (13 августа) я предупреждал его о несвоевременности борьбы с Керенским — и не встретил с его стороны решительных возражений. Об этом я сообщил и генералу Каледину, посетившему меня в те же дни. Все это, видимо, соответствовало, что и подтвердилось позднее, намерению Корнилова сохранить Керенского в кабинете.
Могу добавить к уже сказанному следующее: генерал Корнилов не входил во все детали предстоящего переворота, однако он выразил желание получить поддержку конституционных демократов в случае реорганизации в критический момент кабинета министров. Я ответил, что мы не сможем поддержать его, если, как свидетельствует тональность его высказываний, дело дойдет до кровопролития или насилия. На это Корнилов ничего не ответил. В заключение беседы я заметил, что со стороны генерала Корнилова крайне неблагоразумно окружать себя людьми вроде Аладьина, который выходил из вагона Корнилова, когда я входил в него…»[226]
Таким образом, после беседы с Корниловым Милюков знал точную дату переворота, знал о предложении убрать кадетов из Временного правительства, знал о намерении пустить в ход силу, но он предпочел умолчать обо всем этом.
Шидловский и другие руководители «Прогрессивного блока», которые беседовали с молодыми офицерами, направленными генералом Корниловым, заняли такую же позицию. Если бы я знал о двуличии Корнилова, если я хотя бы за две недели получил известие о готовящемся перевороте, я был бы способен положить конец этой опасной игре судьбой России. Однако Милюков и другие, кого Корнилов посвятил в свои планы, хранили молчание, движимые симпатией к его замыслам и желанием оказать ему, по крайней мере, пассивную поддержку.
Перед возвращением в Ставку Корнилов вызвал к себе в вагон руководителей «Общества содействия экономическому возрождению России» Путилова, Вышнеградского и Мещерского.[227] Поскольку Мещерского в то время в Москве не было, на встречу явились лишь Путилов и Вышнеградский. Отчет об этой тайной ночной встрече позднее дал Путилов,[228] уже после того, как с разоблачениями выступили Деникин, Милюков и ряд других лиц. Однако и в этом отчете не содержится полной правды, зато в нем немало лживых утверждений вроде тех, будто генерал Корнилов заявил, что действует «с полного согласия Керенского», будто они вплоть до Государственного московского совещания в глаза не видели генерала, будто Верховный Главнокомандующий и слыхом не слыхивал о деньгах, которые они собрали для него, и будто Корнилов обратился к ним только потому, что знал их как людей состоятельных, и т. п.
И все же из отчета Путилова со всей очевидностью можно сделать один главный вывод. Генерал сообщил им, что он посылает в Петроград корпус для разгрома большевиков, но одного разгрома мало. Их надо еще и арестовать. А чтобы избежать уличных боев и не допустить бегства большевиков из их штаб-квартиры в Смольном институте, следует оказать поддержку генералу Крымову внутри города.[229] Корнилов также попросил предоставить ему средства для содержания верных людей и получил ответ, что такие средства уже собраны и могут быть переданы в любое время. На это он сказал, что прямых контактов в подобных делах следует избегать, и добавил: «Я сообщаю Вам фамилии четырех полковников генерального штаба: Сидорин, Дюсиметьер, Пронин и… (Путилов скрыл фамилию четвертого человека — полковника Новосильцева). Если с Вами войдет в контакт кто-либо из них, знайте, что они действуют от моего имени».
В своих мемуарах видный член Центрального комитета партии кадетов Владимир Дмитриевич Набоков так описывает события, предшествовавшие 27 августа:[230]«Это было в двадцатых числах августа (1917 года), во вторник на той неделе, в конце которой Корнилов подступил к Петербургу. Утром ко мне позвонил Львов и сказал мне, что у него есть важное и срочное дело, по которому он пытался переговорить с Милюковым, как председателем Центрального комитета, и с Винавером, как товарищем председателя, но ни того, ни другого ему не удалось добиться (кажется, они были в отъезде), и потому он обращается ко мне и просит назначить время, когда бы он мог со мной повидаться. Я несколько запоздал с возвращением домой и, когда пришел, застал Львова у себя в кабинете. У него был таинственный вид, очень значительный. Не говоря ни слова, он протянул мне бумажку, на которой было написано приблизительно следующее (списать я текст не мог, но помню очень отчетливо): «Тот генерал, который был Вашим визави за столом, просит Вас предупредить министров к. д., чтобы они такого-то августа (указана была дата, в которую произошло выступление Корнилова, пять дней спустя; кажется, 28-го августа)… подали в отставку, в целях создания правительству новых затруднений и в интересах собственной безопасности». Это было несколько строк посередине страницы, без подписи.
Не понимая ничего, я спросил Львова, что значит эта энигма и что требуется, собственно говоря, от меня? — «Только довести об этом до сведения министров к. д.». «Но, сказал я, едва ли такие анонимные указания и предупреждения будут иметь какое бы то ни было значение в их глазах». «Не расспрашивайте меня, я не имею права ничего добавить». «Но тогда, повторяю, я не вижу, какое практическое употребление я могу сделать из Вашего сообщения». После некоторых загадочных фраз и недомолвок, Львов наконец заявил, что будет говорить откровенно, но берет с меня слово, что сказанное останется между нами, «иначе меня самого могут арестовать». Я ответил, что хочу оставить за собой право передать то, что узнаю от Львова, Милюкову и Кокошкину, на что он тотчас же согласился.
Затем он мне сказал следующее: «От Вас я еду к Керенскому и везу ему ультиматум (курсив мой): готовится переворот, выработана программа для новой власти с диктаторскими полномочиями. Керенскому будет предложено принять эту программу. Если он откажется, то с ним произойдет окончательный разрыв, и тогда мне, как человеку, близкому к Керенскому и расположенному к нему, останется только позаботиться о спасении его жизни». На дальнейшие мои вопросы, имевшие целью более определенно выяснить, в чем же дело, Львов упорно отмалчивался, заявляя, что он и так уже слишком много сказал. Насколько я помню, имя Корнилова не было произнесено, но, несомненно, сказано, что ультиматум исходит из Ставки. На этом разговор закончился, и Львов поехал к Керенскому. Насколько можно судить из тех сведений, которые впоследствии были опубликованы, Львов в этом первом разговоре с Керенским совсем не выполнил того плана, о котором он мне сообщал… О разговоре своем я в тот же вечер сообщил Кокошкину, а также и другим нашим министрам (Ольденбургу и Карташову), с которыми виделся почти ежедневно… Помню, что я просил их обратить внимание на поведение Керенского в вечернем заседании. Впоследствии они мне сообщили, что Керенский держался как всегда, никакой разницы»,[231]
223
Шидловский С. И. Воспоминания. Берлин, 1923. Ч. 2. С. 141.
224
Свидетельства об этом были опубликованы в «Последних новостях» 6 марта 1937 года.
225
Милюков П. Н. История второй русской революции. София, 1922. Т. 1. Вып. 2. С. 174.
226
Несмотря на столь нелестную характеристику Аладьина, Милюков, судя по всему, не знал, что Аладьин в действительности посетил генерала Корнилова не в качестве бывшего члена Думы, а как весьма важный тайный агент Англии.
227
Директор Международного банка.
228
Последние новости. 1937. 24 января.
229
Деньги, которые предоставил Путилов в июле «Республиканскому центру», предназначались именно на эти цели.
230
Набоков В. Временное правительство. Архив русской революции. Берлин, 1921. Т. 1. С. 43–45.
231
Последние новости. 1920. 30 ноября.