Страница 83 из 143
Однако люди, создавшие «генеральный план» (к этой группе генерал Гофман не относился) заранее знали, кто подпишет договор о перемирии или мире — Ленин.
В то время в Петрограде с визитом находился глава шведских социал-демократов Ялмар Брантинг, один из немногих влиятельных людей в Стокгольме, которые выступали против попыток шведской армии и правительственной верхушки вступить в войну на стороне Германии. У нас с ним вскоре установились вполне дружеские отношения, и однажды, когда мы говорили с ним о весьма вольном поведении наших большевиков в шведской столице, он неожиданно со смехом сказал: «А вы знаете, что когда Ленин был в Стокгольме на пути в Петроград (2 апреля), он заявил на собрании крайне левых членов нашей партии, что через две или три недели возвратится в Стокгольм, чтобы вести переговоры о мире?»
Увидев недоумение на моем лице, он добавил: «Уверяю вас, что не шучу. Мне сказал об этом один из членов социал-демократической партии, который там присутствовал, человек, которого я давно знаю и которому полностью доверяю».
Достоверность рассказанной Брантингом истории подтверждается телеграммой, которую получил из Гааги от А. И. Бальфура Джордж Бьюкенен.
«3а последние несколько дней я получил из четырех разных источников информацию об уверенности Германии в том, что в ближайшие две недели будет объявлено о мире между Россией и Германией. В одном из сообщений говорится, что вести переговоры уполномочен Кюльман, который, по слухам, находится в этом городе».
Телеграмма была послана Бальфуром 4 мая (н. ст.), а 15 апреля состоялась встреча Ленина со шведскими социал-демократами, о которой упомянул Брантинг.
Я вспомнил о том, что рассказал мне Брантинг, когда знакомился с немецкими документами о мирных переговорах, и, перебрав в уме все случаи вооруженных демонстраций в 1917 году, пришел в конце концов к выводу, что главной целью Ленина в то время было свержение Временного правительства, что он считал важным шагом на пути к подписанию сепаратного мира. Это было равно важно и для верховного командования Германии, и для фанатичных приверженцев идеи мировой пролетарской революции.
Для достижения этой цели, с точки зрения большевиков, совсем не обязательно было организовывать вооруженное восстание против правительства. Все, что требовалось, полагали они, это разного рода мирные «средства давления» (массовые демонстрации и др.), чтобы свергнуть правительство и осуществить лозунг «Вся власть Советам». А уж когда власть перейдет в руки разношерстной компании лидеров разных партий, представленных в Петроградском Совете, нетрудно будет преобразовать ее в диктатуру большевистской партии.
Однако Ленин и те, кто поддерживал его за границей, в своих расчетах не учли один существенный фактор: Петроград — это еще не вся страна, «революционная демократия» — ни в коем случае не представляла русскую демократию в целом, а ее лидеры, вопреки их претензиям, не располагали в стране реальной властью.
Всякий раз, когда в столице происходили «мирные» вооруженные демонстрации — в конце апреля, 9 и 18 июня, — они кончались провалом. И происходило это потому, что вожди «революционной демократии» четко понимали одну вещь: если они захватят власть, то будут сами тут же свергнуты Лениным, который открыто презирал их и не скрывал своих намерений по этому вопросу. Ленин быстро усвоил урок, что между свержением правительства, основанным на воле свободного народа, и захватом власти вооруженным меньшинством не может быть промежуточной стадии.
В середине апреля в Петроград прибыл французский министр военного снабжения Альбер Тома. Он привез с собой и передал князю Львову некоторую, в высшей степени важную, информацию о связях большевистской группы во главе с Лениным с многочисленными немецкими агентами. Однако французский министр обусловил это требованием, чтобы о том, что он — источник информации, сообщили лишь тем министрам, которые займутся расследованием обстоятельств дела. Через несколько дней на секретном совещании князь Львов с согласия Тома поручил это расследование Некрасову, Терещенко и мне.
17 мая (а, быть может, днем позже) я получил от начальника штаба генерала Деникина пакет с протоколом допроса прапорщика 16-го Сибирского стрелкового полка Ермоленко, проведенного офицерами контрразведки. Находясь в германском плену, этот молодой офицер согласился работать немецким агентом для агитации в пользу скорейшего заключения сепаратного мира с Германией и получил от двух офицеров германского генштаба Шигицкого и Люберса (существование коих было подтверждено) необходимые инструкции, деньги и адреса. Согласно показаниям Ермоленко, они сообщили ему, что такого же рода агитацию ведут в России агент германского генерального штаба, председатель украинской секции «Союза освобождения Украины», которая функционировала в Австрии с 1914 года на средства Вильгельма II, А. Скоропись-Иолтуховский, а также — Ленин.
В соответствии с условием, которое выдвинул Тома, больше никто в России, даже другие министры или Верховный главнокомандующий, не были поставлены в известность о сообщенных фактах.
В начале июля, когда наши расследования, давшие весьма плодотворные результаты, близились к завершению, министру юстиции П. Н. Переверзеву были выданы соответствующие документы для проведения необходимых арестов. Министр получил распоряжение без специального разрешения князя Львова никому не показывать этих документов и лично нести ответственность за их сохранность.
Создавшееся вечером 4 июля положение, когда Таврический дворец оказался окружен огромной толпой вооруженных солдат и матросов, принимавших участие в организованном большевиками восстании, показалось Переверзеву и его помощникам столь угрожающим, что они, не обратившись за разрешением ко Львову, опубликовали заявление для печати о связях организаторов демонстрации с немцами.
После ссылки на допрос Ермоленко в заявлении говорилось следующее:
«…согласно только что поступившим сведениям (курсив мой), такими доверенными лицами являются: в Стокгольме — большевик Я. Фюрстенберг, известный более под фамилией Ганецкий, и Парвус, в Петрограде — большевик, присяжный поверенный М. Ю. Козловский и родственница Ганецкого Суменсон, занимающаяся совместно с Ганецким спекуляциями. Козловский является получателем немецких денег, переводимых из Берлина чрез Disconto-Gesellschaft на Стокгольм Nya Banken, оттуда на Сибирский банк в Петрограде, где в настоящее время на его текущем счету имеется свыше 2-х миллионов.
Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами Стокгольма и Петрограда».[169]
Следует отметить, что все эти детали были взяты из доклада, подготовленного Терещенко, Некрасовым и мной на основе абсолютно секретных расследований, и не имели никакого отношения к допросу Ермоленко.
В тот же вечер состоялся короткий телефонный разговор между главным прокурором апелляционного суда в Петрограде Н. С. Каринским и близким другом и соратником Ленина Бонч-Бруевичем.
«Я звоню к вам, — сказал он мне, — чтобы предупредить вас: против Ленина здесь собирают всякие документы и хотят его скомпрометировать политически. Я знаю, что вы с ним близки. Сделайте отсюда какие хотите выводы, но знайте, что это серьезно, и от слов вскоре перейдут к делу.
— В чем же дело? — спросил я его.
— Его обвиняют в шпионстве в пользу немцев.
— Но вы-то понимаете, что это самая гнуснейшая из клевет! — ответил я ему.
— Как я понимаю, это в данном случае все равно. Но на основе этих документов будут преследовать всех его друзей. Преследование начнется немедленно. Я говорю это серьезно и прошу вас немедленно же принять нужные меры, — сказал он как-то глухо, торопясь. — Все это я сообщаю вам в знак нашей старинной дружбы. Более я ничего не могу вам сказать. До свидания. Желаю вам всего найлучшего… Действуйте…»[170]
169
Русское слово. 1917. 6(19) июля.
170
Бонч-Бруевич Влад. На боевых постах Февральской и Октябрьской революций. 2-е изд. М., 1931. С. 83.