Страница 53 из 113
И ловким рассчитанным ударом снес голову генерала.
— Вот так я их, товарищ Атарбеков.
— Так их и надо.
— Не у каждого так ловко выходит, — объяснял чекист, осторожно сталкивая кучку окровавленного белья с остатками человека в яму.
Елена смотрела, не понимая, где она и зачем стоит здесь. Рядом с ней оказался бледный худой субъект, дрожащий не то от холода, не то от страха, а может, от садистского восторга. Он нечаянно толкнул ее в плечо, и она покачнулась, едва не упав как подрубленная. «Ты чего? Ты чего? — испуганно зачастил дрожащий. — Иди, девка, домой. Иди, иди…» И Лена послушно повернула к дому.
Когда приехал муж, она рассказала ему, как убивали генерала. Они шли к центру по бывшей тополиной аллее, и Михаил, выслушав странный рассказ жены, некстати заметил:
— Зачем они деревья-то вырубили?
— Ты что? — Лена даже остановилась.
— Да, конечно, — спохватился Михаил Петрович, — жаль генерала. Меня тоже расстреливали.
— Тоже… Молчи уж. А вот здесь, на площади, комиссаров вешали. Народ смотрел и говорил: «Так им и надо». Везде убийства, казни. Как можно жить в этом ужасе? У нас будет ребенок. Можно растить ребенка в этой сумасшедшей стране?
— Леночка, не мучай себя черными мыслями. Жизнь станет прекрасной. Мы победим, и тогда…
— А сейчас можно уехать в Москву? Там же легче, спокойнее. Москва — наш город.
— Там, Леночка, есть нечего. Так я пошел. К обеду вернусь. Ты в гостиницу? Ах да. На рынок. Деньги не жалей. Я сегодня еще получу.
Он скрылся в дверях правительственного здания.
С тротуара напротив за супружеской парой наблюдал Кузьменко. Он был в поношенной красноармейской шинели и солдатской папахе со звездой, и ничем не отличался от многих таких же красных солдат, снующих по площади. Кузьменко полюбовался Леной, кутавшейся в синее пальто по фигуре, разглядел ее спутника, одетого по-командирски, но без нашивок и без оружия.
— Хорошо со старыми друзьями встретиться. Да, Елена Аркадьевна? — подойдя к Лене, сказал Кузьменко негромко, с осторожной улыбкой.
— Ты чего здесь? — Лена явно испугалась. — Шпионишь тут? С тобой и меня схватят. Исчезай туда, откуда пришел.
— Не с руки мне спешить. Дело есть.
— Не с руки? Да я не побоюсь, крикну чекистам знакомым — и тебя тут же к стенке поставят. Не успеешь и обо мне ничего сказать. Да тебе и с казать-то нечего. Водил меня к белому начальнику, а тот насильничал. Вон в том доме Чека, Там и останешься.
— Не пугай, дура — баба. Меня главнокомандующий Сорокин знает. У нас с ним дела. Мой козырь старше.
— Ну и иди своей дорогой. Я тебя не знаю — ты меня не знаешь.
— Знаешь ты меня. И поможешь, если нужда будет. Сегодня не знаю, уеду ли, а ночевать негде. У Сорокина — нельзя. Устроишь меня в генеральской усадьбе? Где-нибудь в сарайчике?
— Нету генерала. Убили его чекисты. Штыками закололи.
— Ну-у? Что это крепко краснюки взялись. Мало мы их здесь вешали. Скоро опять придем — всю площадь разукрасим.
Разошлись в разные стороны. Кузьменко направился к штабу, помещавшемуся на площади, в бывшем доме градоначальника. Доложил начальнику охраны, что он секретный разведчик Сорокина, работавший у белых еще с боев под Кореновской. «Скажите Ивану Лукичу, что прибыл его разведчик Кузьмин». Документы были в порядке, и его провели на второй этаж к кабинету главкома, охраняемому двумя рослыми красными казаками.
Ждал Кузьменко недолго. Сорокин сидел за столом, трезвый, серьезный, озабоченный. С ним — молодой чубатый казак.
— Говори при нем, — сказал Сорокин. — Верный человек. Что твой Шкуро надумал?
— Тяжело нам под генералами, Иван Лукич. Не любят они казаков. Андрея Григорьича Деникин хочет под суд отдать за невыполнение каких-то приказов. Придирается, чтобы как-то убрать нашего атамана, которого народ любит. А у нас с атаманом Шкуро программа народная: чтобы сами кубанцы на Кубани власть держали, чтобы у всех земля была, чтобы московские генералы нами не командовали.
— Хорошая программа? А? Васьков. Ты согласен?
— Мы тоже не хотим, чтобы московские жиды нами командовали, — сказал верный Васьков. — Не согласны мы с таким порядком. Так я говорю, Иван Лукич?
— Хотят меня на короткий чомбур взять, — злобно усмехнулся Сорокин. — Да не выходит у них.
Он поднялся и зашагал по кабинету, оправляя новенькую аккуратно выглаженную гимнастерку.
— Вот Андрей Григорьич Шкуро и предлагает объединиться нашим казакам с вашими. Мы с вашими не воевали и не собираемся. Это Ковтюх на нас жмет.
— Ковтюх — мужик. Ему пахать надо, а не войсками командовать, — презрительно сказал Сорокин.
— Наша дивизия с вашей армией рядом стоя», — продолжал Кузьменко излагать план Шкуро. — Соединимся. Власть на Кубани — вы и наш полковник Шкуро.
— Я и сейчас здесь власть, — сказал Сорокин, садясь вновь за стол, на место принадлежащее тому, у кого власть. — Назначили мне реввоенсовет, чтобы я с ним все приказы согласовывал. И все равно мое слово — закон! Как я сказал, так реввоенсовет и подписывает. Потому что знают — за мной армия! Двести тысяч бойцов пойдут, куда я прикажу! И правительство ихнее скину! Хоть сейчас этого Рубина к его Богу в рай отправлю.
Сорокин взорвался истерическим гневом. Вскочил из-за стола, выкрикивал угрозы, брызгая слюной, стуча кулаком по столу.
Вскоре он успокоился и Кузьменко изложил ему план Шкуро: правительство Кубано-Черноморской республики уничтожается, вся власть переходит к Сорокину, коммунистические боевые части, прибывшие из России, разгоняются и уничтожаются с помощью казачьих войск Шкуро. Затем создается казачья республика во главе с Сорокиным и Шкуро. Армия Деникина уходит в Россию.
Сорокин обдумывал сказанное недолго, но нервно: метался по кабинету, останавливался, подозрительно вглядывался в посланника, снова быстро шагал от стола к двери и обратно. Остановился и проговорил с угрозой:
— Я должен взять Ставрополь. Отдал его вам тогда — теперь он мне нужен. Давайте обратно.
Кузьменко был подготовлен к такому повороту:
— Андрей Григорьич сам хотел предложить вам помощь. А может, потом вместе вошли бы?
— Нет, — резко возразил Сорокин, вернувшись за стол. — Я устраняю советское правительство и побеждаю деникинцев под Ставрополем. Это надо сделать быстрее.
— Когда? Нужно, чтобы Андрей Григорьич знал, когда ему вести дивизию к вам.
— Сегодня вторник? — Сорокин задумался ненадолго. — К концу недели мои войска уйдут из района Кавминвод к Ставрополю. В субботу двадцать шестого я устраняю Рубина и его прихвостней, на следующий день встречаемся с вами. Где? — Он взглянул на карту. — В Кисловодске. Так согласится ваш Андрей Григорьич?
— Он говорил, что лучше бы в степи. Оно спокойнее.
— Давай в степи. У въезда в станицу Кисловодскую! А Ставрополь?
— Ставрополь мы не обороняем, а без Шкуро вы его легко возьмете.
В конце разговора Кузьменко вспомнил о казни генерала Рузского.
— Он же был наш. В совещании с Автономовым участвовал. Вы, Иван Лукич, могли бы его не трогать. Да и Радко-Дмитриева тоже.
— Васьков, разве казнили Рузского?
— Закололи, Иван Лукич. Ге прислал список — сто три человека.
— Без меня это сделали, — сказал Сорокин. — Так и передай своему атаману. Значит, в воскресенье утром у станицы Кисловодской.
Отправив шкуринского разведчика, Сорокин приказал адъютанту соединить его по телефону с чекистом Ге. Спросил того:
— Кто включил в список приговоренных генерала Рузского?
— По предложению товарища Бураковой, товарищ командующий, — ответил чекист. — Она сама случайно слышала разговор генерала с самим Шкуро, и генерал желал этому Шкуро победы, сам собирался воевать за белых. А список проверяется в ЦИКе, и подписал сам товарищ Рубин.
Сорокин бросил трубку и высказался, не жалея бранных слов:
— Товарищу Рубину……. только дай русского человека к стенке поставить. Да еще генерала Рузского. И генерал тоже старый……