Страница 3 из 31
Исторически Россия так и жила. Великие князья… цари… императоры… Но «времена меняются. В былое время было достаточно быть Царем, чтобы вбирать в себя все лучшие токи нации. Сейчас государь, который хотел бы выполнить царево служение былых времен, должен быть персонально на высоте своего положения. Если же этого нет, то рядом с ним становится вождь, который, по существу, исполняет царские функции».
Здесь уместно, может быть, сказать о том, что, всегда оставаясь принципиально монархистом, Шульгин очень критически относился к самой правившей династии.
«Николай II не был великим человеком… Он был в обращении прост, вежлив, благодарен людям, которые хорошо к нему относились. Но… он не был рожден для власти… этого воспитать нельзя…»
Не разделял крайности правых, которые на деле смыкались с левыми в нападках на царя. Шульгин тем не менее вполне логично проэволюционировал в своем монархизме до последнего царского поезда в Пскове, где принял 2 марта 1917 года отречение из рук Николая Александровича…
Подлинными героями, Вождями с большой буквы, навсегда остались для Шульгина лишь два человека, два Петра — Столыпин и Врангель. Столыпина он неоднократно, имея в виду «функции Вождя», называл «предтечей Муссолини».
Были, впрочем, у Василия Витальевича и вполне пессимистические оценки прошлого:
— Сверху надо было человека… сильного и доброго… Даже не очень умного… Вот такого, как был Александр III… И чтобы все чувствовали такой добродушный кулак…
— Парадокс столыпинских реформ в том, что для осуществления реформ нужна была железная воля, а ее не было…
— Ничего нельзя было спасти… Нужен был опыт Ленина, чтобы что-то понять — то есть Россия должна была пройти через этот «опыт».
…Киев, июль 1918 года. Получено сообщение об убийстве царской семьи. В Князе-Владимирском соборе служили панихиду.
— Я не пошел, — вспоминал Шульгин, — мне было стыдно.
Прошло пятьдесят пять лет. Владимир, июль 1973-го… Василий Витальевич дает телеграмму на имя Андропова, тогда шефа КГБ, с просьбой разрешить отслужить 4(17) июля панихиду «по убиенному Государю Императору».
Старик жалел потом, что поддался ребяческому порыву. Ответа он, конечно, не получил. Просто пришли к нему, на улицу Фейгина, двое в штатском и сказали:
— Вы же верующий человек, у вас дома иконы. Кто вам мешает молиться? Зачем беспокоить по пустякам Юрия Владимировича?
И еще о «монархизме».
В эмиграции в двадцатые годы монархисты делились, в грубом приближении, на два больших лагеря. Одни — за Великого князя Николая Николаевича, дядю Царя. Другие — за великого князя Кирилла Владимировича, двоюродного брата Царя, провозгласившего себя в 1923 году в Кобурге «императором Российским». Шульгин скептически относился к обоим претендентам. Формально придерживаясь — как и Врангель, и шедший за ним РОВС — ориентации «николаевцев», фактически он был, как сам говорил, чистым «вранжелистом», то есть лучшей кандидатурой не только в национальные вожди, но при случае и на престол считал самого Врангеля и весьма критически оценивал великого князя:
— Я говорил о нем с Врангелем. Петр Николаевич сказал: «Я думаю, если бы он стал Царем, это был бы Николай Третий. Многим кажется, что у него воля, но у него не воля, а просто грубость».
И наоборот, о Врангеле, даже в шестидесятые и в семидесятые годы, Василий Витальевич говорил:
— Если был человек, действительно достойный управлять Россией, то после Столыпина был только Врангель… Это был настоящий варяг!
Скажем прямо: воспоминания Шульгина о Врангеле (они опубликованы автором настоящих строк сначала в газете «Домострой», затем — в возобновленном в Москве журнале «Военная быль», 1994, № 5) во многом развенчивают этот созданный когда-то мемуаристом для себя самого политический миф о «настоящем варяге». И «искусственный героизм» барона, и отсутствие у него реальной конструктивной программы… Вопреки очевидности Шульгин до старости демонстрирует верность романтическим идеалам своей давней политической философии.
Зато с неизменным сарказмом он вспоминает об «императоре Кирилле» и поддерживавшей Кирилла партии младороссов. Младороссы, ориентировавшиеся на эмигрантскую монархическую молодежь, называли себя «второй советской партией», или, по полному титулу, «советской националистической монархической фашистской партией». Они пытались скопировать одновременно структуру самых различных партий и организаций. У них был (с 1923 года) свой «император», был «председатель партии» — великий князь Дмитрий Павлович (участник убийства Распутина), был по принципу фюрерства «глава» — А. Л. Казем-Бек, и был по примеру ВКП(б) «генсек» — К. Елита-Вильчковский… Их газета в Париже называлась, как у нас теперь чай, — «Бодрость».
Глава младороссов Александр Львович Казем-Бек, человек яркий, умный, энергичный, вернулся после 1945 года на Родину (в отличие от Шульгина добровольно). Впоследствии жил в Москве, работал в Московской Патриархии, в отделе внешних церковных сношений.
Когда снимался, в начале шестидесятых фильм «Перед судом истории» и не знали, чем его кончить, Василий Витальевич предложил устроить ему встречу с бывшим вождем младороссов.
— Я скажу: «Казем-Бек! Вы же гениальный человек! Вы придумали когда-то лозунг «Царь и Советы» — и Сталин тотчас осуществил ваш лозунг».
После эти слов авторы фильма почему-то сразу отказались от идеи встречи с Казем-Беком…
Но вернемся к аксиомам. Третья из них гласит: последовательно патриотической позицией определяется отношение к лицам других национальностей.
В силу все той же первой аксиомы («народ хочет оставаться именно таким, каков он есть, каким его создал Бог») необходима защитная реакция национального организма на попытку внедрения в его генетический и ценностный код чуждых посторонних систем, с данным организмом не совместимых, способных лишь паразитировать на нем и разрушать его. С этой точки зрения пресловутая черта оседлости в царской России представляла собой отнюдь не репрессивную, «юдофобскую» санкцию, но способ ограждения коренных народов империи от этого нежелательного и объективно (независимо от намерения) разрушительного внедрения. Меру, если угодно, предотвращения и пресечения именно антисемитизма.
Василий Витальевич различал три типа антисемитизма: (1) биологический или расовый, (2) политический или, как иногда он говорил, культурный, (3) религиозный или мистический.
«Антисемистом я стал на последнем курсе университета, — вспоминал Шульгин в своей книге «Что нам в них не нравится». — Мой антисемитизм был чисто политического происхождения. Еврейство завладело политической Россией. Мозг нации оказался в еврейских руках и привыкал мыслить по еврейской указке».
Именно ощущение опасности для «мозга нации», для национальной культуры и самосознания (так называемое «еврейское засилье») лежит, по мнению Василия Витальевича, в основе политического или культурного антисемитизма.
Вопрос даже глубже, не в одном «засилье». Вопрос в различии двух мироощущений, двух жизнепониманий, когда, как сказано выше, одна традиция может внедриться в другую лишь путем ее разрушения.
«Я вполне себе представляю еврея, который совершенно проникся русской культурой: подобно Айхенвальду бредит русской литературой, подобно Левитану влюблен в русский пейзаж, подобно Антокольскому заворожен русской историей. И все же этот еврей, вся душа которого наполнена русской культурой, будет разрушать действительно русскую силу, эту культуру создавшую и создающую. Будет разрушать, ибо эта сила ему стоит поперек дороги, той дороги, которая в его самых сокровенных мыслях русская, а на самом деле еврейская».
Это тоже из книги 1929 года, а много лет спустя, летом 1971 года, мы перечитывали с Василием Витальевичем статью знаменитого художника Н. К. Рериха «Талисман», напечатанную ровно за полвека до того в парижской эмигрантской газете «Последние новости». Возник интересный разговор. Рерих писал в статье о том, что до революции, в царской России, «мы не знали, что такое антисемитизм». В Академии художеств, в Школе поощрения молодых художников было множество евреев (шли перечисления наиболее известных: Анисфельд, Бакст, Бенуа, Левитан…), и не возникало никаких проблем. Потому что была культура, было творчество. И кончал автор выводом: «антисемитизм начинается там, где кончается культура».