Война чувств

— Тормозни как хочешь… — пробормотал Булкин, снимая наушники. — На таран идти, что ли? Короче, Игорь, прижмись к ней. Глушитель у меня есть, может, удастся пальнуть по заднему колесу незаметно. Получится — тоже остановимся, поможем сменить колесо на запаску. Но медленно, очень медленно, не меньше сорока минут будем работать. Не получится — придется тормозить по удостоверению.

— Понял, — кивнул Игорь, разворачиваясь и пристраиваясь следом за «шкодой-фелицией».

Булкин достал пистолет — разрешение на него имелось — и стал прилаживать глушитель. А вот на него разрешения не было и быть не могло. Если кто-то заметит, шум поднимет — проблем будет выше крыши.

Глава 24

Уже стемнело, а Лера сидела на кухне, не включая света. Ждала возвращения мужа, хотела услышать, что же он скажет в свое оправдание. Утром позвонил родителям, сказал отцу, что у него все в порядке, ночевал у Панченко. Петр Иванович тут же перезвонил им, Валентина Васильевна засобиралась домой и вскоре уехала, отказавшись даже от завтрака. И самой есть не хотелось, почти всю ночь они обе не спали, устали — сил не было никаких. Господи, чего она только не представляла себе этой кошмарной ночью! И то, что Жорку убили, и то, что искалечили теперь лежит без сознания в реанимации, и неизвестно, будет жить или нет… Каково готовиться к такому? А о том, что пьянствует с проститутками, забыв о жене, легче думать, что ли?

А он, оказывается, остался ночевать у какого-то фермера Панченко! И никого даже не предупредил об этом! Вот так оно и кончается, счастье человеческое? Еще недавно у нее была замечательная большая семья — любящий обеспеченный муж, чудесная дочурка, свекровь со свекром — как вторые родители, и вдруг — ничего. Анфиска останется с ней, но она ведь так любит папу…

Полдня она спала, то и дело просыпаясь, вновь и вновь вспоминая свои ночные страхи. И самое обидное было в том, что она ни в чем не виновата перед мужем! Не изменила ему, даже мысли такой никогда не приходило в голову… Так за что же?!

Хотелось плакать, но слез почему-то не было, глаза были сухими, даже когда плечи содрогались от рыданий. В школу она не пошла, позвонила Маргарите, попросила сказать, что приболела. Во второй половине дня приняла душ, потом выпила две чашки крепкого кофе с печеньем и стала ждать.

Вот уже стемнело, скоро, наверное, приедет… Что скажет? А что она ему скажет в ответ? Прощенья просить не станет — не за что. Объяснять, что случилось тем дурацким вечером, без толку, все равно не поверит. Раз уж решился на такое — остаться ночевать, даже не предупредив ее, — значит, уверен в ее вине.

Да ведь Валентина Васильевна и говорила — гены. Петр Иванович был жутким ревнивцем, и Жорка такой. Не знала об этом, да ведь и повода для ревности не было. А появился — и, словно искра, взорвал бомбу в его душе.

В прихожей хлопнула дверь — ну, вот и он. Лера напряглась, дернулась было к выключателю, но тут же снова села на стул. Может, увидит ее, сидящую в темноте, и хоть что-то поймет? Может, хоть какую-то попытку предпримет, чтобы сохранить семью, чтобы… Он ведь любил ее!

Епифанов вошел на кухню, включил свет, мрачно хмыкнул, увидев жену за столом.

— Страшно сидеть при свете, да? — спросил он.

— Что все это означает, Жора?

— Ну вот и расскажи мне, что это означает, — сказал он. — Я тебя каждый день прошу — расскажи, что ты думаешь, как собираешься жить дальше. В конце концов, мы цивилизованные люди, я все могу понять. И — разойдемся без обид.

— Ты хочешь, чтобы мы разошлись?

— Мне нужно знать, что с тобой происходит!

— А с тобой?! Мы тут с Валентиной Васильевной всю ночь не спали, уже не знали, что и думать! Ты мог хотя бы позвонить?!

— Не мог. И не ори на меня, понятно? Не хочешь сказать правду, ну что ж… молчание — знак согласия. С ним и оставайся.

Нет, он не хотел сохранить семью, он все уже решил для себя. Не позвонил потому, что она для него — никто. Так почему же она должна говорить с ним? О чем?

— Ты хотя бы об Анфиске подумал? — устало спросила она.

— А ты о ней думала? Сейчас думаешь?! — заорал Епифанов. — Ванну уже приняла к моему приходу? Или, может, душем ограничилась, чтобы чужие запахи отбить?!

— Дурак ты, Жора, и не лечишься, — с тоской сказала Лера и пошла в спальню.

— Дурак! Еще какой дурак! — заорал он ей вслед. — Таких дураков еще поискать надо! Чтобы любили, чтобы верили, как самому себе… А потом — бац! Вторая смена!

Лера вернулась, распахнула дверь кухни.

— Да ты совсем свихнулся! — закричала она. — Ты никого не любишь, ни о ком не думаешь! Я договорилась, буду работать в школе целый день, понятно? И классное руководство возьму! А ты!.. Надеюсь, оставишь нас в покое! Купи себе квартиру, у тебя есть средства, и живи как хочешь!

— И куплю!

— Вот и купи! И нам с Анфиской ничего от тебя не нужно!

— Только не надо за Анфиску говорить!

Она ушла, громко хлопнув дверью. Епифанов растерянно оглянулся, не веря, что все эти слова предназначались ему. Но на кухне больше никого не было. Это что, дурной сон продолжается? Да нет, сны не бывают такими длинными. Большой человек Панченко встречает его как дорогого гостя, страшный человек Зеленин сочувствует и готов помочь, непонятно как, но это не важно. Злобный старик Канарец звонит, шепелявит, что все нормально, он наказал виновных, мол, не таи зла. В магазинах на ура проходит презентация пробной партии собственного пива, спрос превышает предложение, только работай, прибыль пойдет большая. С Панченко заключен долгосрочный контракт, учитывая его возможности — это дорогого стоит! Тут бы жить да радоваться, а не получается! В конце концов, совсем незнакомая девушка Настя выслушивает его, понимает, сочувствует — просто так, потому что — женщина. А родная жена?!

Встречает какими-то воплями, хочет жить без него в этой квартире! Чтобы привечать тут рыжего козла?! Так это следует понимать или как?!

Епифанов достал из бара бутылку водки, налил в стеклянный стакан, залпом выпил. Закусил остатками холодной курицы Панченко. Сколько дней она лежит в холодильнике? Да какая разница, вкус по-прежнему обалденный. Он много пьет в последнее время, очень много, а что делать? Как все это можно видеть — удачу и крах одновременно? И зачем удача, если те, для кого он старался, стали чужими? Не те, а та?

Он снова наполнил стакан, снова выпил. Так, значит, все, ради чего старался, — впустую? Отдай мне квартиру и вали отсюда, так это следует понимать? И будет тут хозяйничать какой-то рыжий говнюк? И будет она для него надевать лучшее свое белье, а когда пойдут в театр — драгоценности, шубы, которые он дарил ей с радостью? Рыжий-то ни хрена такого не подарит, а ей и не нужно, все уже есть.

Есть?! «А вот не будет», — родилась в пьяном мозгу мстительная мысль. Но отнять свои подарки — это выше его понимания, это нельзя. А если их украдут?

А их и украдут. По крайней мере меха и драгоценности попадут в руки хорошим людям. Может, другую семью спасут и помогут…

Епифанов двинулся в прихожую, оделся и вышел из квартиры.

Алесь долго не мог понять, что от него хотят.

— Та шо ж это такое, Жора? — испуганно повторял он. — Та як же ж то можно?

— И можно, и нужно. Тебе и мне, — говорил Епифанов, держа его под руку. Они прогуливались по асфальтовой дорожке перед домом. — Ты сейчас едешь на вокзал, покупаешь билет на любой украинский поезд на… часа два-три пополудни, понял? А завтра срочно увольняешься или берешь отпуск на месяц. Жена заболела или ребенок, придумай, чтоб все выглядело нормально. Потом грабишь мою квартиру…

— Не, Жора, я це не смогу. Ну хоть убей меня.

— Хорошо, я сам тебе вынесу все и отвезу на вокзал. И посажу на поезд. Шубы, драгоценности, дорогие костюмы… шмоток на приличную сумму, в баксах, разумеется. Продашь — обеспечишь семью года на два, на три. Не продашь — твоя жена будет молиться на тебя.