Эпоха и кино

«Стачка» делалась на Первой госкинофабрике. Директором там был Борис Александрович Михин — кинематографист с дореволюционным стажем. В нас он сразу поверил и, как всякий истый хозяйственник, выдал нам рядового, привыкшего снимать ремесленные сюжеты оператора, который ровным счетом ничего не понимал в эйзенштейновской затее. Мы требовали, чтобы камера стояла под углом к горизонту. По режиссерскому замыслу требовалось снимать с высокой точки и для этого возносить камеру к облакам — оператор не желал всего этого делать и через три дня отказался с нами работать.

Вот тут-то и проявилась великая доброта и бесценная забота о нас Бориса Александровича Михина. Он рекомендовал нам взять в съемочную группу опытного и уже знаменитого оператора Эдуарда Тиссэ. Став профессиональным оператором во время первой мировой войны, Эдуард Казимирович Тиссэ в годы гражданской войны был в Первой Конной армии Буденного и многое снял там как документалист. Тиссэ снимал В. И. Ленина во время работы Конгресса Коминтерна. Тиссэ был опытнейшим хроникером и в душе художником. Собственно, он уже встал в ряды мастеров игрового кинематографа. К тому моменту, когда мы делали «Кинодневник», Эдуард Тиссэ снял три художественных фильма: «Серп и молот» и «Золотой запас» (режиссер В. Гардин), «Старец Василий Грязнов» (режиссер Ч. Сабинский).

В 1923 году Эдуард Тиссэ снял на Урале документальный фильм о работе Надеждинского завода. Этот фильм произвел на Эйзенштейна сильнейшее впечатление. Помню, с каким увлечением, прямо-таки восторгом смотрел Сергей Михайлович кадры, в которых был наглядно показан цикл производства металла — от выгрузки руды до разлива стали.

О «Стачке» писали: «Режиссер обратился к непосредственному изображению рабочего быта, ввел в фильм эстетику больших заводов, тяжелой индустрии. Большой механический завод лишен в «Стачке» всякой фальши и бутафории, выглядит на экране правдиво и убедительно. С большой выразительностью передана бытовая сторона производства. Огромный заводской цех со сложной паутиной трансмиссий, огромный маховик с мощными спицами, кран, ползущий по заводскому двору, двигающийся вдоль цеха паровоз с рабочими и ряд других кадров впечатляли неожиданностью выразительных решений и сейчас еще заставляют восхищаться мастерством режиссера».

Я добавлю, и оператора тоже, потому что «Стачку» снимал Эдуард Тиссэ.

По рекомендации Б. А. Михина мы встретились с Тиссэ. Он в свою очередь был заинтересован в таком режиссере, как Эйзенштейн. Эдуард Казимирович с нескрываемым интересом следил за театральными работами нашей группы, охотно показывал эйзенштейновцам свои ленты, добровольно консультировал съемки «Кинодневника». Помню его первое появление в Рабочем театре «Пролеткульта». Играли «Всякого довольно». Он сидел в первом ряду. Когда я исполнял свой эксцентрический номер на горизонтальной проволоке, натянутой между двумя железными столбами, проволока лопнула. Планируя с четырехметровой высоты, я увидел: столб падает на Тиссэ. К счастью, рядом с ним оказалось свободное место. Металлический столб разнес кресло вдребезги, а Тиссэ как ни в чем не бывало встал, энергично выпрыгнул на сцену и помог мне подняться. Я приземлился удачно. Глянув в спокойное, полное доброжелательства лицо Эдуарда Казимировича, я подумал. «Ну и характер!»

А характер у него оказался замечательным: он был добрым, внимательным, смелым человеком.

Эйзенштейн и все мы были для него людьми, ничего не понимающими в кинематографе. Он стал нас обучать, и мы смотрели на него, как на старого опытного профессора. Тиссэ терпеливо вводил нас в тайны киномастерства. Надо сказать, что Эдуард Тиссэ был первым подлинным учителем Эйзенштейна и всей его группы. Будучи человеком обстоятельным, он учил нас даже разбирать и собирать кинокамеру для того, чтобы мы знали, что это за механизм и на что он способен.

У него был личный аппарат и к нему набор оптики. Аппарат представлял собой деревянный ящик, полированный как кресло красного дерева. Киносъемочная камера «Эклер» приводилась в движение с помощью ручки. Я добровольно взялся крутить ручку… и стал со временем по совместительству оператором.

Поразительное влияние оказывал Эдуард Казимирович на группу Эйзенштейна во всем. В те годы мы ходили в блузах, сшитых из шерстяных одеял. Понятия не имели, что такое галстук. А Тиссэ был всегда элегантно одет: клетчатый костюм, белый накрахмаленный воротничок, до блеска начищенные желтые краги. Оказывается, что и в армии Буденного он выглядел так же, несмотря ни на какие обстоятельства. Чисто выбрит и всегда спокоен. Поразительно спокоен в любых условиях.

Тиссэ своим примером вскоре заставил и нас сменить одеяльные хламиды на клетчатые пиджаки, отделанные кожаным рантиком. Он требовал организованности, соблюдения формы во всем, в том числе и в одежде.

Эйзенштейн очень уважал Тиссэ и всегда согласовывал с ним свои смелые решения, композицию каждого кадра. Тиссэ понимал режиссера, несмотря на весьма странные на первый взгляд предложения Эйзенштейна. Он шел на все эксперименты. Творческая дружба день ото дня крепла. В результате были созданы знаменитые картины Эйзенштейна.

«Стачку» снимали и на окраинах Москвы — возле Симонова монастыря, там потихоньку набирал силы АМО, и на Коломенском паровозостроительном заводе; в Серебряном бору снимали сцены сходок.

На Первой госкинофабрике не было штатных актеров, а театральных актеров мы не признавали, поэтому решили, что главные роли будем играть сами. Сами — это та же «железная пятерка» ассистентов Эйзенштейна: Александр Антонов, Александр Левшин, Михаил Гоморов, Максим Штраух, Григорий Александров. Итак, все мы снимались в первом фильме учителя.

«Пятерка» была на все руки. Если для съемки что-либо надо было достать, мы доставали. Нужно организовать съемки в краткие сроки — будет блестяще организовано. Надо спешно построить декорацию — работали как плотники и как маляры.

Для нас не было слова: «Нет!» Ответ был только один: «Будет!»

Несколько слов о «железной пятерке».

Александр Антонов — сильный, крупный человек. Впоследствии стал известным актером, обессмертив свое имя исполнением роли матроса Вакулинчука в фильме «Броненосец «Потемкин»».

Максим Штраух вошел в историю советского искусства как выдающийся исполнитель роли В. И. Ленина. Мы в шутку звали его Карлом Марксом, потому что «он все знал». Но его авторитет однажды был сильно поколеблен. В то время Максим ухаживал за своей будущей женой, актрисой Юдифь Глизер. Однажды всей компанией пошли в цирк. Выступал Анатолий Дуров. На сцене появились какие-то нам не ведомые животные.

— Кто это? — спросила Глизер Штрауха.

Штраух авторитетно ответил:

— Тюлени.

А в это время на сцену вышел Дуров и сказал:

— Многие невежды утверждают, что тюлени и морские львы — это одно и то же, однако это не так…

Авторитет Максима был подорван.

Левшин и Гоморов работали над фильмами «Стачка» и «Броненосец «Потемкин»», «Старое и новое» и «Октябрь». На съемках «Веселых ребят», «Волги-Волги» и «Светлого пути» они были вторыми режиссерами.

Александр Левшин и Михаил Гоморов, не снискавшие себе такой громкой славы, какой сопровождалась артистическая деятельность Александра Антонова и Максима Штрауха, в «железной пятерке» Эйзенштейна своей самоотверженной работой, преданностью коллективу цементировали наше творческое содружество. У них словно бы полностью отсутствовало честолюбие, их преданность интересам дела была фанатичной. Безусловно, они были хранителями духа коллективизма в съемочной группе Эйзенштейна. А это немалая их заслуга, потому что такие фильмы, как «Стачка», «Броненосец «Потемкин»», «Октябрь», оказалось возможным снять благодаря тому, что мы были сплочены, представляли собой одно целое.

Когда дело касалось организации съемок, Гоморов и Левшин были способны совершать чудеса изобретательности, настойчивости, смелости.

В «Стачке», по сценарию, пожарные, поливая толпу из брандспойтов, теснят, разгоняют забастовщиков. Со съемкой этой сцены — так вышло — задержались до осени. Эйзенштейн сказал: «Если предупредить толпу, «типаж», что их действительно будут поливать водой, то сниматься никто не согласится. Пожалуй, и эффект будет большим, рассуждал Сергей Михайлович, если сделать внезапно». Поэтому мы, собирая массовку, не предупреждали людей о том, что ожидается холодный душ. А когда установили киносъемочный аппарат, подкатили пожарные и стали поливать толпу водой, все вышло «как нужно» — люди возмущенно кричали, даже бросались на пожарных с кулаками. Меня, как организатора этой съемки, решили побить. Тогда я сказал, что стану под брандспойт, чтобы не отличаться от других никакими привилегиями. Но некоторые особо обозлившиеся из толпы требовали, чтобы были облиты водой Эйзенштейн и Тиссэ. Сергей Михайлович, Эдуард Казимирович и я встали под брандспойт, и пожарные поливали нас до тех пор, пока толпа не сказала: «Довольно». Известное дело, искусство требует жертв. Но зато какая вышла сцена! Так не сыграешь.