Я обманывать себя не стану…

«Тихий ветер. Вечер сине-хмурый…»

Тихий ветер. Вечер сине-хмурый. Я смотрю широкими глазами. В Персии такие ж точно куры, Как у нас в соломенной Рязани. Тот же месяц, только чуть пошире, Чуть желтее и с другого края. Мы с тобою любим в этом мире Одинаково со всеми, дорогая. Ночи теплые, — не в воле я, не в силах, Не могу не прославлять, не петь их. Так же девушки здесь обнимают милых До вторых до петухов, до третьих. Ах, любовь! Она ведь всем знакома, Это чувство знают даже кошки, Только я с отчизной и без дома От нее сбираю скромно крошки. Счастья нет. Но горевать не буду — Есть везде родные сердцу куры, Для меня рассеяны повсюду Молодые чувственные дуры. С ними я все радости приемлю И для них лишь говорю стихами: Оттого, знать, люди любят землю, Что она пропахла петухами. <1925>

«Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…»

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель, Перстень счастья ищущий во мгле, Эту жизнь живу я словно кстати, Заодно с другими на земле. И с тобой целуюсь по привычке, Потому что многих целовал, И, как будто зажигая спички, Говорю любовные слова. «Дорогая», «милая», «навеки», А в уме всегда одно и то ж, Если тронуть страсти в человеке, То, конечно, правды не найдешь. Оттого душе моей не жестко Ни желать, ни требовать огня, Ты, моя ходячая березка, Создана для многих и меня. Но, всегда ища себе родную И томясь в неласковом плену, Я тебя нисколько не ревную, Я тебя нисколько не кляну. Кто я? Что я? Только лишь мечтатель, Синь очей утративший во мгле, И тебя любил я только кстати, Заодно с другими на земле. <1925>

«Заря окликает другую…»

Заря окликает другую, Дымится овсяная гладь… Я вспомнил тебя, дорогую, Моя одряхлевшая мать. Как прежде ходя на пригорок, Костыль свой сжимая в руке, Ты смотришь на лунный опорок, Плывущий по сонной реке. И думаешь горько, я знаю, С тревогой и грустью большой, Что сын твой по отчему краю Совсем не болеет душой. Потом ты идешь до погоста И, в камень уставясь в упор, Вздыхаешь так нежно и просто За братьев моих и сестер. Пускай мы росли ножевые, А сестры росли, как май, Ты все же глаза живые Печально не подымай. Довольно скорбеть! Довольно! И время тебе подсмотреть, Что яблоне тоже больно Терять своих листьев медь. Ведь радость бывает редко, Как вешняя звень поутру, И мне — чем сгнивать на ветках — Уж лучше сгореть на ветру. <1925>

Письмо к сестре

О Дельвиге писал наш Александр, О черепе выласкивал он Строки. Такой прекрасный и такой далекий, Но все же близкий, Как цветущий сад! Привет, сестра! Привет, привет! Крестьянин я иль не крестьянин?! Ну как теперь ухаживает дед За вишнями у нас, в Рязани? Ах, эти вишни! Ты их не забыла? И сколько было у отца хлопот, Чтоб наша тощая И рыжая кобыла Выдергивала плугом корнеплод. Отцу картофель нужен Нам был нужен сад. И сад губили, Да, губили, душка! Об этом знает мокрая подушка Немножко… Семь… Иль восемь лет назад. Я помню праздник, Звонкий праздник мая. Цвела черемуха, Цвела сирень. И, каждую березку обнимая, Я был пьяней, Чем синий день. Березки! Девушки-березки! Их не любить лишь может тот, Кто даже в ласковом подростке Предугадать не может плод. Сестра! Сестра! Друзей так в жизни мало! Как и на всех, На мне лежит печать… Коль сердце нежное твое Устало, Заставь его забыть и замолчать. Ты Сашу знаешь. Саша был хороший. И Лермонтов Был Саше по плечу. Но болен я… Сиреневой порошей Теперь лишь только Душу излечу. Мне жаль тебя. Останешься одна, А я готов дойти Хоть до дуэли. «Блажен, кто не допил до дна»[1] И не дослушал глас свирели. Но сад наш!.. Сад… Ведь и по нем весной Пройдут твои Заласканные дети. О! Пусть они Помянут невпопад, Что жили… Чудаки на свете. <1925> вернуться

1

Слова Пушкина. — Примеч. С. Есенина.