Страница 2 из 13
Через некоторое время, благодаря заботам твоей матушки наш больной стал поправляться. Но, странное дело, когда сознание вернулось к нему, он не смог говорить. Так мы и объяснялись с ним, как немые, знаками. Я ему смастерил костыли, и он потихонечку стал передвигаться по дому. Частенько наведывался ко мне в мастерскую и подолгу сидел, наблюдая, как я работаю. Иногда и сам брался за молоток и стамеску. Мы очень полюбили его и стали называть Марио. Так когда-то звали моего младшего братишку, который тринадцатилетним мальчишкой утонул во время жестокого шторма, застигшего рыбаков в море. Марио быстро, с полужеста, научился нас понимать, но разговорная речь к нему так и не вернулась, что-то, наверное, случилось с нервной системой, видно, очень многое ему пришлось вынести. А может, сказалась та рана, что у него была на голове.
Когда его нашли, то первую медицинскую помощь оказал наш лекарь, доктор Тюмер, что жил на соседней улице.
– Да на нем живого места нет! – сокрушался доктор Тюмер, внимательно осматривая больного.
– Вы только посмотрите: у него на спине следы от рубцов! А это что такое? Господи, это же самое настоящее клеймо! Кто же выжег ему на лопатке эту подкову?
– Доктор, он заговорит? – спрашивали мы, в надежде услышать утвердительный ответ.
– Не знаю, уважаемые! Не знаю. Поживем ( увидим. Время ( хороший целитель. Организм молодой, должен справиться, – отвечал, тщательно обрабатывая многочисленные раны, доктор Тюмер.
– Целыми днями Марио просиживал у открытого окна и что-то писал и писал, задумчиво поглядывая на сверкающий серебром на солнце залив. После него осталось множество исписанных листов. Часть рукописи вот здесь, другая часть где-то у Франсуа Тюмера. Он возил ее в столицу, показывал каким-то ученым светилам, знатокам языков. Но никто так и не прочел ни строчки из написанного. Бумага от времени пожелтела. Чернила, как видишь, почти совсем выцвели…
А самое страшное случилось через год, когда в городке разместился немецкий гарнизон. Ведь шла война… Все было спокойно до тех пор, пока не произошли взрывы в порту. Партизаны ведь не только в Арденнах воевали… После взрыва военного транспорта в порту начались повальные облавы, обыски, допросы. Пришли и к нам, видно, слух об иностранном моряке дошел до ушей проклятых оккупантов. Марио забрали со многими другими подозреваемыми. Пытали, хотели заставить говорить. Не верили, что он немой, думали, что он партизан или английский военный моряк. А потом, не поверишь! Произошло чудо! Когда их вывели на расстрел, он исчез!
– Как исчез? Бежал?
– Нет. Он растворился в воздухе!
– Как в воздухе? – я от удивления открыл рот. – Это, дедушка, какая-то мистика!
– Да, да, я не шучу, именно растворился. Об этом нам поведал один из свидетелей расстрела, Клод Мерсье, что доставлял пресную воду в форт. Он рассказывал, когда несчастных узников вывели из каземата и поставили у крепостной стены, фигура Марио неожиданно стала прозрачной, как хрупкое стекло, и прямо у всех на глазах растаяла. Но, если честно, я в это не верю, хотя переполох разразился в крепости тогда страшный. А вот матушка твоя до сих пор верит в это чудо. А мне кажется, скорее всего фашисты увезли его в какой-нибудь концлагерь, и там он погиб.
Вот и вся история про бедного Марио. А эти вещи, что ты нашел на чердаке, принадлежат ему. Тельняшка была вся изодрана, потом уже Мадлен ее привела в божеский вид, постирала, заштопала. Ожерелье из медвежьих когтей и кортик были на нем, когда мы его обнаружили в выброшенной на берег искореженной шлюпке…
Незаметно подкрались вечерние сумерки. Трубка у деда давно погасла. Мы долго еще молча сидели в полумраке мастерской, задумавшись о несчастной судьбе Марио, о его загадочном исчезновении…
Утром, когда я проснулся, первое, что мне попалось на глаза, был ворох потрепанных пожелтевших от времени листов бумаги, что покоился на моем столе у окна. То была та самая рукопись, которую я накануне обнаружил на чердаке, та самая, над которой целый год просидел приемный сын моего деда. Не на шутку заинтересовавшись необычной находкой и таинственным, неожиданно возникшим в моей жизни, Марио, я целые дни напролет проводил в своей уютной комнатке, тщетно пытаясь прочесть написанное и проникнуть в тайну незнакомого, аккуратно выведенного шрифта.
Осенью, вернувшись в столицу, я продолжил расшифровку бумаг. Это была интересная и кропотливая работа, всецело захватившая меня. Я с головой, как в морскую пучину, окунулся в нее. Несколько месяцев просидел за письменным столом в кабинете, не разгибая спины. Потерял аппетит и сон, забросил все свои научные труды, перезнакомился не с одним десятком лингвистов и полиглотов, историков; обшарил множество архивов и музеев в надежде найти ключ к разгадке таинственного текста. Но все попытки, прочесть рукопись неизвестного моряка, терпели фиаско.
И вот, однажды поздно ночью я был разбужен громкой трелью мобильного телефона, звонил из Марселя мой давний друг Джанни от своего дяди, коллекционера старинных монет, большого специалиста по истории Древнего Египта и Вавилона. Захлебываясь от восторга, Джанни вопил в телефонную трубку, что ключ к шифру найден, что дяде уже удалось прочесть значительную часть рукописи, что первым же утренним поездом он вернется в столицу и чтобы я обязательно его встретил. Всю ночь я не спал, словно влюбленный юноша после свидания, пребывая в возбужденном состоянии. Ходил взад и вперед со счастливой улыбкой по кабинету, не находя себе места.
Утром, когда я готов был уже мчаться на вокзал, в парадную дверь настойчиво и бесцеремонно забарабанили, похоже, даже ногами. Я бросился вниз по лестнице, но меня опередила хозяйка дома. Двери гостиной распахнулись настежь, и в комнату буквально влетел, подобно метеору, сияющий, запыхавшийся Джанни, размахивая большим коричневым дипломатом. Из-за его спины выглядывало лицо перепуганной не на шутку моей хозяйки.
– Александр, дорогой, я прямо с самолета! Не мог дождаться утра! Это было сверх моих сил! Ты не поверишь! Представляешь! Это конец света! Старик за несколько дней добился потрясающих результатов! А мы-то, дураки, над рукописью мучились целую вечность! – Джанни, не раздеваясь, стал тут же из раскрытого дипломата извлекать «драгоценные» листки с переводом. – Какие мы все-таки были идиоты! Все оказалось намного проще! Ты только послушай!
Я, не дослушав его тираду, словно ястреб, вырвал перевод из его рук и, хлопнувшись в кресло, углубился в чтение, с трудом разбираясь в стариковских каракулях его знаменитого дяди. Чтение захватило меня целиком, я даже не заметил, когда нам принесли утренний кофе. С трудом оторвался от рукописи уже ближе к полудню.
Яркий дневной свет узким потоком пробивался через щель меж неплотно задернутых штор. Передо мной на столе, заваленном бесчисленными словарями, энциклопедиями, исписанными блокнотами, рядом с чашкой давно остывшего бразильского кофе расположился полосатый кот Виски. Опустив в сладкой дреме свою большую усатую морду и зажмурившись, он тихо урчал. Напротив, развалившись в глубоком кожаном кресле, измученный ночным перелетом, с открытым ртом громко похрапывал дружище Джанни.
Моим дорогим читателям, наверное, не терпится узнать, что же собой представляла таинственная рукопись Марио, найденная мною на пыльном чердаке, о чем в ней говорилось. Это была удивительная история. История о неведомой загадочной земле, о ее не менее удивительных обитателях, об их необычных нравах и событиях, происшедших в этой далекой стране. Вам, вероятно, в истории многое покажется фантастическим, странным, и, может быть, нелепым. Но не спешите делать скоропалительных выводов, ведь в нашей жизни случается много удивительного, странного, необъяснимого современной наукой. Я сначала скептически относился ко всему, что в ней изложено, но когда мой взор мимолетно останавливается на морском кортике, тускло поблескивающем на моем столе, и на ожерелье из медвежьих когтей, темнеющем на стене среди других реликвий нашей семьи, поневоле начинаешь иначе воспринимать содержание пожелтевших потрепанных страниц. Я приглашаю читателей самим окунуться в тот удивительный мир, который в то памятное утро открылся и захлестнул мое воображение и навсегда воцарился в моем кабинете.