Страница 42 из 45
Его сопровождали только что возведенные им в звание маршалов генералы Сент-Арно, Маньян и Кастеллан, два полка латников конной гвардии и артиллерийская батарея для салютов, а возможно и для других неожиданный оказий, вроде возмущения народа…
Но возмущения народа не последовало. Народ смеялся над арестованными Кавеньяком и Шангарнье — главными персонажами июньского кровопролития 1848 года:
— Дошла очередь и до них…
Вожак республиканского протеста — Виктор Гюго, как и заявлял год назад, под угрозой свирепой расправы, эмигрировал в тот же день в Бельгию. Агенты Мопа, пришедшие арестовать его, нашли только гневную записку: «Подождите до моего возвращения».
Увы, ему удалось возвратиться только девятнадцать лет спустя…
Объявленный Наполеоном Третьим новый плебисцит гласил сверхдерзко: «Хотят ли его французы в императоры?»
Этот вопрос дал совершенно естественные для такой обстановки результаты: «за» проголосовало более семи миллионов человек, «против» всего лишь двести с чем-то тысяч.
Император Наполеон Третий принял графа Эдмона во дворце Тюильри, но не в деловом своем кабинете, а в одной из многочисленных ампирных гостиных. Строгость линий сочеталась в ней с обилием позолоты.
Все говорило о том, что новый хозяин дворца хотел создать для гостя ощущение интимности: на столике с двумя приставленными к нему креслами стояла бутылка доброго бордо, ваза, полная дорогих фруктов, коробка отличнейших сигар.
На той стене, которую должен был иметь перед глазами Эдмон, нарочито и усаженный так хозяином, висел большой, во весь рост портрет Наполеона Первого, опять напоминавший о роковой встрече на острове Эльба в глухую январскую ночь 1815 года.
Только тогда был не портрет, а сам устрашающий и влекущий «Он» — сонный, злой, ворчливый поначалу — покойный император.
Было похоже, что Наполеон Третий не боялся сравнений, сопоставлений со своим предшественником по императорской короне, хотя различие было немалое. Наполеон Первый выглядел малышом на длинных ногах, а Наполеон Третий крепышом на коротких ногах. Наполеон Первый никогда не признавал бороды, ни даже бакенбардов, а у этого же Наполеона все значительнее формировалась холеная эспаньолка, именуемая во Франции — «руайяль» — «королевская» со времени Карла IX и Генриха IV, введших такой фасон бороды. Наполеон Третий, значит, не во всем был намерен подражать своему великому дяде…
Массивный, как уже было сказано, корпус на невысоких и довольно тонких ногах, эта бородка, скорее петушиная, чем козлиная, задорно вздернутый кок над заметно лысеющим лбом, все это заставило снова вспомнить Эдмона свое первое впечатление от этого человека три года назад в кафе «Режанс».
«Настоящий галльский петух — эмблема Франции!»
Но и тут были различия, обозначенные временем:
При первой встрече это был рассерженный, рвущийся в схватку петух, готовый на поединок! Тогда он выглядел пылким энтузиастом своей идеи, восстановления империи, а сейчас перед графом сидел умиротворенный, удовлетворенный «Шантеклер» со спокойным, даже мечтательным взглядом, встретивший свою величайшую, желанную зарю и вступающий в долгий, насыщенный приятными делами день…
Да и чего, в самом деле, мог бы он сейчас желать или требовать? Он, ставший императором Франции, бесконтрольным, неограниченным распорядителем несметных богатств одной из богатейших стран мира.
Они сравнялись в могуществе средств, в том могуществе, что измеряется золотом. Не случайно, как видно, он и принимал гостя в такой комнате, где золото, казалось, струилось по всем стенам, по всей мебели, по вертикальным канеллюрам камина, даже по шторам.
Кроме них двоих, пока что в гостиной не было никого. У императора достало такта не посадить третьим за столик с угощением того, кто их свел четыре года назад в неожиданном и удивительном знакомстве. Но Эдмон внутренне, смутно хотел бы, чтобы виновник их знакомства, тут же присутствовал.
— Итак, — с любезной улыбкой, которая, как говорили, была редка на его лице, заговорил новый император Франции, — ваше благородное мне содействие не пропало напрасно, и если вы не считали свой вклад безнадежным, то ваши надежды оправдались, дорогой граф…
Он говорил по-прежнему медлительно, чуть-чуть заикаясь, но ощущался хорошо поставленный язык, по-французски точный и тонкий, приправленный и иронией, и юмором, и безошибочным чутьем дистанции. Это уже был разговор императора, с другим, гораздо меньшим сюзереном, должника с кредитором, которому хоть сейчас можно вернуть долг, пусть и немалый…
Но вообще-то, нужно ли было возвращать его, этот долг? По существу это ведь даже и не долг, а покупная плата за некоего Жоржа-Шарля Дантеса, трижды менявшего имя и взгляды авантюриста! Как бы за некий одушевленный товар!
— Я не питал никаких надежд, господин император, — тоже медленно и спокойно, без малейших признаков стеснения или волнения ответил Эдмон.
— Ба! — вскричал с внезапно вспыхнувшим на его лице смехом новый император Франции. — Вы что же, дорогой граф, и к нему, — делая жест, он наполовину повернулся к висевшему за его спиной портрету, — обращались так же оригинально: месье л’эмпрер? Теперь понятно, почему он так ласково отвечал вам, мон гарсон. Ха-ха-ха…
— Пожалуй, вы правы, — ответил Эдмон, опять никак не титулуя собеседника. — Возможно, что именно так простодушный, не искушенный в этикете, да и не признающий никаких этикетов моряк обращался к вашему великому дяде. Но надеюсь все-таки, что уж вы-то не назовете меня мон гарсон, не так ли? Ведь не являясь вашим подданным, я даже и права не имею именовать вас мон эмпрер — мой император, если бы даже мне и захотелось это сделать. Я еще не принес присягу Франции. Республике не успел, и не успел еще империи.
Наполеон Третий одобрительно притронулся к плечу Эдмона.
— Ваш ум остер и находчив, мне доставляет искреннее удовольствие тет-а-тет с вами, дорогой граф. Но я, пожалуй, побоялся бы дать вам аудиенцию по всей форме, в присутствии канцлера, гофмаршала, протоколистов! Ха-ха-ха! Воображаю, как встали бы волосы дыбом у камерфурьера, записывающего ваши реплики…
Эдмон пожал плечами:
— Честь получить от вас парадную аудиенцию меня не прельщает, не обижайтесь, месье-л’эмпрер, — он опять применил то же обращение, хотя теперь Наполеон Третий уже чуть нахмурился. — Мне хотелось именно с глазу на глаз коснуться в беседе с вами двух интересующих меня вопросов…
Его собеседник почувствовал и понял серьезность его слов.
— Что ж, я вас слушаю, дорогой граф, — кивнул император и дополнил несколько отпитые бокалы.
— Первое, что я хотел затронуть — это мое знакомство с неким господином Лессепсом…
Произнося это имя, Эдмон зорко, хотя и прищурясь, следил за лицом своего партнера по беседе.
Нет, прославленная уже прессой мраморная маска не дрогнула.
— Батист Бартелеми? Путешественник?
— Нет, Фердинанд, — возразил граф Монте-Кристо. — Консул в Египте. Мне почему-то казалось, что вам должно быть знакомо это имя.
— Возможно… — бесстрастно допустил хозяин дворца. — Но разве удержишь в памяти все имена, которые приходится слышать государственному деятелю.
Он сделал жест всей рукой в сторону висевшего сзади его портрета.
— Даже он не мог запомнить имена всех своих маршалов… Поэтому, говорят, он и придумал для них титулы с названием мест, где они отличились.
— Ваши слова, месье-л’эмпрер, показывают, что Лессепс не ведет со мной двойную игру, хотя мог бы через свою известную вам кузину…
Произнося это, он снова сверлил взглядом дымчато-голубые глаза императора, но те по-прежнему оставались безмятежно спокойными, непроницаемыми.
— Господин Лессепс весьма заинтересовал меня проектом, который пока что не приобрел у него никто, но за которым спустя два-три года, максимум — пять, будут гоняться наперебой все так называемые «великие державы». Однако купить проект этот так никому и не удастся, ибо приобрел его я…
Вдруг беспристрастность в лице императора пропала. Он вскинул руки и даже привскочил: