Страница 9 из 9
— Ерунда! — завопил Оллхоф.
— Ну, — вставил я, — так что же произошло восьмого сентября тысяча семьсот пятьдесят второго года?
— А ничего, — сказал Оллхоф. — Ровным счетом ничего!
— Довольно глупое утверждение, — заметил Страусс. — Как это могло совсем ничего не произойти?
— И все-таки ничего не произошло, — настаивал Оллхоф, — потому что в тысяча семьсот пятьдесят втором году не было никакого восьмого сентября. После третьего сентября сразу наступило четырнадцатое.
Мы все поглядели на него как на сумасшедшего. Он ухмыльнулся в ответ — ехидно и торжествующе.
— Дурачье! — завопил он. — Серые люди! Третьего сентября тысяча семьсот пятьдесят второго года во всех британских владениях, частью которых мы тогда были, совершился переход с юлианского календаря, введенного римским императором, на григорианский — календарь папы Григория. Чтобы скомпенсировать отклонение, которое возникло из-за неточности юлианского календаря, даты с третьего по четырнадцатое сентября были пропущены. Поэтому Джордж Вашингтон не мог датировать свое письмо восьмым сентября. Такой даты не было! И в этот день ничего не произошло — никто не родился и никто не умер.
Уорбертон вынул изо рта сигару. Лицо его было белым, как пепел на ее кончике. Он выдохнул:
— Правда?
— У меня в спальне стоит энциклопедия, — сказал Оллхоф. — Можете посмотреть там.
Я сходил в спальню, взял книгу и принес ее Уорбертону.
— Покажите Граймсу, — велел Оллхоф.
Я показал нужное место Граймсу. Он прочел его, моргая и дрожа. Оллхоф произнес:
— Отлично, Слайго. Теперь поглядим, станет ли он врать ни за что.
Едва Слайго сделал один шаг по направлению к Граймсу, как тот раскололся.
— Нет, — выкрикнул он, — нет, я буду говорить. Инспектор прав…
Страусс вскочил со стула и опрометью бросился к двери. Но Слайго опередил его. Его кулак, похожий на свиной окорок, угодил Страуссу в ухо. Страусс крутанулся вокруг своей оси, точно волчок, и Слайго схватил его за горло.
— Не устраивай тут бойню, — сказал Оллхоф. — Тащи его через улицу и предъявляй обвинение в убийстве. Да Граймса не забудь.
Слайго взял обоих в охапку и поволок к выходу. Уорбертон поднялся.
— Не знаю, что и сказать… — начал он.
— Вот и хорошо, — откликнулся Оллхоф. — Не надо будет слушать. Ей-богу, я был бы рад, если б вас облапошили. Знаете, что я думаю о врачах? По-моему, они…
Уорбертон поспешно выскочил из квартиры, явно не желая лишний раз выслушивать мнение Оллхофа о врачах. Оставшись без этой жертвы, Оллхоф с минуту подумал, затем ухмыльнулся. Он открыл ящик стола и вынул оттуда маленькую коробочку.
— Ах да, Баттерсли, — сказал он, — я попросил, чтобы из морга прислали содержимое сумочки Гарриет Мэнсфилд. Вот — это мозольный пластырь. Наверняка для тебя приберегала. Можно сказать, ее прощальный подарок. Бери.
Он протянул коробочку Баттерсли. Их взгляды встретились. Баттерсли отвернулся.
— Не хочешь, что ли? — спросил Оллхоф. — Ладно, оставлю себе. На всякий случай. Погода нынче сырая, так что он и мне может пригодиться. Не угадаешь ведь, когда тебя начнут донимать старые мозоли. Разве можно угадать, когда…
— Оллхоф, — перебил его я. — Ради Бога, замолчите. Не мучьте бедного парня. Нельзя же пилить его без конца. Вы просто…
— А! — воскликнул Оллхоф, который всегда оставлял за собой последнее слово. — Ты хочешь сказать, что я сегодня не с той ноги встал?