Страница 22 из 70
Пайпер щёлкнула языком.
— Потому что ты не законченный идиот?
Гринмантл махнул ножом в направлении жены. Супруги. Партнёра. Любовницы.
— Да, именно поэтому. Теперь я припоминаю.
Серый Человек произнёс:
— Я же объяснил вам, это не артефакт, и придерживаюсь этого мнения. Это феномен, не вещь.
— Мистер Грей, не держите меня за грёбанного идиота, — любезно сказал Гринмантл. Он положил сырный крекер себе в рот и продолжил говорить. — Откуда, вы думаете, я знаю, как он называется? Найл Линч мне сказал. Хренов хвастун. Он думал, он был непобедим. Может, я налью вам вина? Я прихватил с собой непристойно красное. Произведение искусства.
Серый Человек наградил его холодным взглядом. Профессиональным взглядом убийцы. Гринмантлу всегда нравилась идея о том, чтобы стать загадочным наёмником, но эта карьерная цель неизменно бледнела по сравнению с удовольствием выходить в город и наличием людей, восхищающихся его репутацией, умением водить Ауди с номером ГРНМНТЛ и празднованием дней сыра в странах, где над гласными ставят маленькие домики, вроде: ê.
— Чего вы хотите от меня? — спросил мистер Грей.
Гринмантл ответил:
— Если бы у нас была машина времени, я бы сказал, что вернуться назад и сделать то, о чём я тогда попросил, но, полагаю, этот корабль уплыл в море катастроф. Не хочешь ли открыть вино? У меня всегда проблемы с пробкой. Нет? Ну, ладно. Полагаю, ты понимаешь, что оказываешься перед необходимостью быть примерно наказанным.
Он пересёк кухню и положил сыр с крекером Пайпер на язык. Он предложил крекер с сыром Серому Человеку, который не принял крекер и не опустил пистолет. Он продолжил:
— Я хочу сказать, что подумают другие, если я позволю тебе так уйти? Наверное, ничего хорошего. Значит, несмотря на то, что я наслаждался временем, проведённым вместе с тобой, полагаю, это означает, что ты, скорее всего, должен быть уничтожен.
— Тогда пристрелите меня, — сказал Серый Человек без страха.
Серый Человек действительно был произведением искусства. Воплощение героя, наёмного убийцы. Всё его благородство не требовало доказательств, это Гринмантл уже знал: есть вещи в этом городе, которые Серый Человек считал важнее собственной жизни.
— О, мистер Грей. Дин. Тебе видней. Никто не вспомнит о трупе. Я знаю, ты осведомлён, как это работает. — Гринмантл отрезал ещё один кусочек сыра. — Сначала я собираюсь поболтаться здесь, наблюдая. Просто осмотрюсь. Выясню, где здесь лучшие завтраки, посмотрю туристические достопримечательности, понаблюдаю, как ты спишь, узнаю про всё, что для тебя важно, найду женщину, в которую ты влюблен, спланирую лучший способ публичного мучительного уничтожения всего выше перечисленного. И так далее и тому подобное.
— Дай ещё, только не такой сырный, — попросила Пайпер.
Он подал.
Серый Человек заметил:
— Если вы всё равно собираетесь уничтожать мою жизнь, тогда мне ничего не остается, как убить вас с Пайпер прямо сейчас.
— Угрожаешь, — сказал Гринмантл. — Как в старые времена. Вообще-то, мистер Грей, есть ещё один вариант. Ты можешь отдать мне Грейворен, как я и просил, и после мы запишем короткометражку, когда ты снимаешь свой палец с собственного спускового крючка, а мы обо всём забываем.
Он поднял руки, как Богиня Правосудия, держа сыр в одной руке и нож в другой.
— Или/или.
— А если нет никакого Грейворена?
Гринмантл ответил:
— Тогда всегда существует публичное уничтожение всего, что тебе дорого. Выбор: Американская мечта[25].
Серый Человек, похоже, задумался. Как правило, все остальные пугались в этом месте разговора, но, скорее всего, у Серого Человека совсем отсутствовали эмоции.
— Мне нужно подумать.
— Конечно, нужно, — согласился Гринмантл. — Давай я дам тебе неделю? Нет, девять дней. Девять — это три плюс три плюс три. Я просто побуду поблизости, пока ты решаешь. Спасибо, что зашёл.
Серый Человек отошёл от Пайпер, всё ещё нацеливая на неё пистолет, а затем исчез за дверью позади. Комната погрузилась в тишину.
— Разве это не шкаф? — поинтересовался Гринмантл.
— Это дверь в гараж, ты, кусок дерьма, — сообщила Пайпер с характерной душевностью. — Ну вот, я пропустила занятия по йоге, и что мне теперь им сказать? О, мне к голове приставили пушку. Кроме того, ещё несколько месяцев назад я велела тебе выкинуть эти боксеры. Они все вытянулись.
— Это был я, — сказал он. — Я их вытянул. Понятно?
Голос Пайпер остался, тогда как сама она уже ушла.
— Я устала от твоих хобби. Это худший отпуск, который у меня был.
Глава 15
Адам находился в мастерской один.
Вечер был всё ещё дождлив, благодаря чему внутри преждевременно потемнело, углы гаража поглотил мрак, до которого не мог дотянуться свет от флуоресцентных ламп. Однако он провёл несчётные часы здесь за работой, поэтому его руки знали, где что лежит, даже когда глаза не видели.
Сейчас он растянулся над двигателем старого Понтиака, компанию ему составляло чумазое радио, стоящее на полке мастерской. Бойд поставил перед ним задачу: поменять прокладку головки до закрытия мастерской. Ужин, по его словам, был для стариков, таких, как он. Монотонность смены прокладок была для молодых, таких, как Адам.
Несложная работа в каком-то смысле хуже, потому что его незанятый разум трещал. Даже когда он мысленно прошёлся для проверочного теста по деталям главных событий истории Соединенных Штатов Америки 1920х годов, ему всё равно требовалось чем-то ещё занять голову, чтобы отвлечься от того, что спина болела от нависания над двигателем, что ухо было измазано в масле, от разочарования, что проржавела шпилька головки, от приближения дня суда и от присутствия других на энергетической линии.
Он гадал: неужели Гэнси с остальными, и правда, отправились под дождём исследовать гору Куперс. Часть его надеялась, что нет, хотя он старался изо всех сил убить самые низменные эмоции по поводу своих друзей – если он выпустит их на свободу, то будет ревновать Ронана, ревновать Блу, ревновать Гэнси, любого к другим двоим. Любая комбинация, не связанная с Адамом, спровоцировала бы повышение степени дискомфорта, если бы он позволил.
Но он не позволил.
Не ссорься с Гэнси. Не ссорься с Блу. Не ссорься с Гэнси. Не ссорься с Блу.
Не было смысла говорить себе не ссориться с Ронаном. Они вновь поссорятся, потому что Ронан всё ещё дышит.
Снаружи мастерской дул ветер, а на маленькие с прожилками окна дверей гаража сыпал дождь. Сухие листья шуршали о стены и отползали прочь. Это было время, когда могло быть и жарко, и холодно, день на день не приходился; уже было не лето, но и не осень. Едва уловимое межсезонье. Граница.
Когда он выпрямился, чтобы получше добраться до блока двигателя, то почувствовал прохладный ветерок вокруг лодыжек, играющий только внутри манжет его брюк. Его руки болели, они ещё сильнее потрескались. Когда он был ребёнком, то, бывало, облизывал их тыльную сторону, не понимая сначала, что от этого они только ещё сильнее растрескаются. От этой привычки было тяжело избавиться. Даже сейчас, когда руки щипало, он сопротивлялся импульсу, чтобы уменьшить дискомфорт хотя бы на секунду.
Снаружи снова подул ветер, листья ещё сильнее застучали в окна. Внутри что-то сдвинулось и щёлкнуло. Возможно, что-то поселилось в мусорном ящике. Адам потёр рукой по щеке, и только после того, как сделал это, понял, что рука была перепачкана в смазке. Однако не было смысла вытирать лицо, пока он всё здесь не закончит.
Внутри мастерской раздался ещё один щелчок. Он сделал паузу в своей работе, гаечный ключ завис над двигателем, к верхней части его черепа прикасалась крышка открытого капота. Что-то, казалось, изменилось, но он не мог понять, что именно.
Радио больше не играло.
Адам с опаской взглянул на старый приёмник. Он мог просто видеть его через два каркаса, на другой стороне Понтиака, пикапа и маленькой Тойоты. Сигнальная лампочка погасла, скорее всего, он, наконец-то, сдох.