Балерины

«Помню, — писал балетмейстер, — как я ее однажды гримировал. Я показал ей краску, которую она должна была наложить на тело, чтобы походить на египетскую девушку… Затем нарисовал ей длинные брови, удлинил разрез глаз, а вместо традиционных губ сердечком резко подчеркнул естественную линию ее рта — от самой Павловой осталось очень мало… И тогда и мне, и самой Павловой стало ясно, что ее сила, ее обаяние заключаются не в том или ином техническом трюке, не в финальном пируэте, а в ее способности создать художественный образ». Ее героиня была предельно искренна в своей любви к молодому охотнику и глубоко страдала, узнав, что он изменил ей, отдал и любовь и жизнь свою Клеопатре. Анна Павлова так живо показала в танце душевные нюансы героини, что превзошла всех танцевавших с нею в очередь эту партию.

С каким фанатическим увлечением, желанием приблизить танец к жизни ставил балет Фокин, показывает такой характерный эпизод. В музыке Аренского был «Танец со змеей». Фокин предназначил его для Павловой. Береника — Павлова танцует, извиваясь, как змея, со змеей в руках, пророчествуя смерть Клеопатре. Зная, как Павлова любит животных, Фокин решил бутафорскую змею заменить настоящей, хотя сам и собаку боялся погладить. Но для искусства, как говорится, можно жизни не пощадить. Он достал живую змею и, с отвращением держа ее в руках, показал Павловой весь ее танец.

Анна Павловна, не раздумывая, согласилась танцевать со змеей; но в конце репетиции заметила балетмейстеру, что это милое земноводное не оправдало возлагавшихся на него надежд: змея обвила руку балерины и не пошевелилась во время танца ни разу.

В 1908 году Фокин, на радость Павловой и зрителям, поставил 2-ю «Шопениану». Напомним, идея создания этого романтического балета родилась у него еще год назад, когда он придумал «Вальс» Шопена для Павловой и Обухова. Новый балет был, в сущности, развитием этой темы. В театре «Шопениана» шла в один вечер с «Египетскими ночами». И не случайно. По стилю танцев эти балеты противоположны. Они, как думал Фокин, снимали с него обвинение в непонимании классического балета на пальцах. «Я старался не удивлять новизной, а вернуть условный балетный танец к моменту его высочайшего развития», — писал Фокин в своей книге «Против течения». Под «высочайшим моментом» балетмейстер подразумевал единство музыки, танца, костюма, выражение в танце психологии образа.

«Шопениана» была готова, уже шли репетиции. «Двадцать три Тальони обступили меня, — вспоминает с улыбкой неутомимый балетмейстер. — Я проверял прически, чтобы все были причесаны гладко, на пробор. Теперь я часто наблюдаю, что балерина какой-нибудь труппы, дающей „Сильфиды“, отличает себя особым цветом венка. У всех на голове розовые веночки, а у балерины белый или голубой. Должна же балерина отличаться чем-нибудь… Павлова отличалась от других не веночком. Она тоже была фанатически предана проповедуемой мною реформе и только спрашивала меня: „Так ли причесалась, так ли надела веночек?“»

В состав главных исполнителей входили Павлова, Карсавина, Преображенская и Нижинский. О «Шопениане» много спорили в кругах балетоманов и в прессе. Бессюжетный балет, тончайшая лирика были внове. Но наиболее авторитетным критиком оставался сам Фокин. Он понимал, что, имея рядом такую балерину, как Павлова, он может творить, не оглядываясь на профессиональные трудности.

Павлова танцевала «Мазурку». И как танцевала! Она летала по сцене. Ее прыжки не удивляли высотой, многие танцовщицы прыгали выше. Но их длительность оставалась непревзойденной. Да и сама поза Павловой в воздухе, ее хрупкая фигурка создавали впечатление легкого полета. Карсавина очаровывала всех в «Вальсе», все ее движения были так мягки, изящны, что невольно напрашивалось сравнение с романтическими танцами Гризи и Тальони. Преображенская отличалась исключительным балансом, умела замирать на пальцах одной ноги и в танце, этим и воспользовался Фокин, сочинив для нее «Прелюд». В нем почти не было прыжков, а впечатление воздушности создавалось. Нижинский в «Шопениане» понравился всем, считали, что образ юноши-мечтателя — одна из лучших его ролей.

«Шопениана», или «Сильфиды» — так этот балет называли потом на европейских сценах, — стала одним из любимых балетов Павловой. Бессюжетный, он смотрелся как единое целое, увлекая зрителей полным слиянием музыки с танцем.

В 1908 году состоялось второе заграничное турне Павловой. На этот раз труппа во главе с Павловой и Больмом и с участием Николая Легата и Любови Егоровой посетили Лейпциг, Прагу и Вену, Европа удивилась — оказывается, балет не только жив, но талантом русских артистов шагнул далеко вперед. Заговорили о великолепном русском балете.

VIII. Первый юбилей

Не пытайтесь рабски подражать великим балеринам, выражайте свои чувства по-своему.

В ярких воспоминаниях «Шестьдесят лет в балете» известный артист и балетмейстер Федор Васильевич Лопухов, рассказывая об участии в гастрольной поездке Павловой по Скандинавским странам, напоминает, что «…это происходило до того, как возникло намерение Бенуа и Дягилева организовать „сезон“ русского балета в Париже. …Мы были всего лишь кавалерийским разъездом перед наступлением формировавшейся армии, — пишет Лопухов. — Убежден, что успех нашей скромной поездки (в особенности триумф Павловой) способствовал принятию решения о „русских сезонах“: оказалось, что балет может быть выгодным предметом экспорта. Впрочем, идея эта уже носилась в воздухе».

Носившуюся в воздухе идею поймал Бенуа.

Александр Николаевич был популярным человеком в Петербурге. Талантливый театральный художник, живописец, он стремился собрать русских художников, исповедовавших принципы «чистого искусства», вокруг объединения «Мир искусства». Бенуа часто публиковал критические статьи в журнале «Мир искусства», ставя перед собой задачу шире познакомить читателей с русской культурой XVIII и XIX веков. Он искренне любил театр и считал, что настало время показать Европе и русскую оперу, и русский балет.

Мы говорим, «как тесен мир», когда, как будто случайно, пересекаются жизненные пути двух людей, одержимых одной и той же идеей. Когда думаешь о Бенуа и Дягилеве, то как-то само собою разумеется, что они должны были встретиться и стать союзниками, несмотря на то, что в их характерах были черты, которые не только объединяли их, но и разъединяли.

Жизнь Сергея Павловича Дягилева складывалась непросто. Окончив юридический факультет Петербургского университета в 1896 году, он остановился на распутье, не зная, что сделать главным направлением своей деятельности — юриспруденцию или искусство. Ведь в те же годы он был учеником Римского-Корсакова в консерватории. Ему не чуждо было увлечение живописью, театром, он старался проникнуть в суть тех изменений в искусстве, которыми ознаменовался начинающийся век двадцатый. В хореографии на смену Петипа пришли Фокин и Горский, считавшие, что «условный» классический балет должен потесниться и дать место новому, где художник, композитор, хореограф и артисты работают в едином стиле. Служебную карьеру он начал чиновником особых поручений при директоре Императорских театров. Любовь к искусству и свела Дягилева с Бенуа. Дягилев стал одним из основателей объединения «Мир искусства» и сотрудником журнала.

Интерес к театру проложил ему дорогу к креслу редактора «Ежегодника императорских театров». Безусловно, талантливый организатор, он в 1906—1907 годах широко познакомил зарубежных любителей живописи с творчеством русских художников, выставив их работы в Париже, Берлине, Монте-Карло. И вот осуществилась его честолюбивая мечта — показать Европе русскую оперу. С 1907 года начались русские сезоны за границей. Умный Дягилев понимал, что Римский-Корсаков, Рахманинов, Глазунов, Шаляпин, выходя на европейскую сцену, создают славу не только себе и России, но и ему, устроителю этих великолепных «исторических русских концертов». И действительно, «Борис Годунов», «Руслан и Людмила», «Князь Игорь» могли сделать честь театру самого высокого класса.