Страница 8 из 79
— Тут Николай Сергеич наказал спросить у вас насчет ужина, и я уж кой-чего принесла вам на зубок.
Валентина смутилась, обронила:
— Да зачем же беспокоились…
Будто не расслышав этих слов, гостья продолжала:
— Тут и на ужин, и, на завтрак принесла я, а уж про обед подумать надобно. Оно утро вечера мудренее. Подумаем, наладим пропитание.
5
Пускай в чужой неказистой избенке, но Валентине все-таки хорошо спалось. И сон она видела чудесный и странный. Как будто они вдвоем с Сашей Головановым катались по реке на лодке. И не лодка то была, а голубой «Москвич», и не плыл он, а легко бежал по воде, как по асфальту. Валентина сама сидела за рулем, управляла машиной. Они мчались мимо высокой рыжеватой горы, а оттуда, с горы, доносилась песня. И вдруг «Москвич», подобно самолету, оторвался от воды, взмыл над рекой. Валентина и удивилась этому полету, и приятно ей было кружить над Михайловной. С вышины она видела серебристо-синюю ленту реки, белые аккуратные сельские домики с палисадниками, с крылечками. Она хотела взглянуть на школу, но никак не могла отыскать ее глазами.
Песня еще продолжала звучать в ушах. Валентина проснулась и сразу поняла, что разбудил ее репродуктор. Вчера вечером этот репродуктор не подавал признаков жизни, а сейчас мужской сильный голос пел по радио:
Объявили о начале утренней зарядки. Валентина быстро вскочила с кровати и, случайно выглянув в окно, увидела на телеграфном столбе Сашу Голованова. Так вот почему заговорил репродуктор.
Нынче у Валентины первый трудовой день. Хотя, впрочем, нет, не настоящий, настоящий будет первое сентября.
Тогда она войдет в класс и скажет: «Здравствуйте, ребята, я ваша новая учительница, зовут меня Валентиной Петровной…»
Уж сколько раз она рисовала себе этот первый день, первый урок и побаивалась, и сердце сжималось от волнения.
А пока она просто шла в школу, толком не зная, что будет делать.
На школьном дворе Валентина увидела директора. Николай Сергеевич был в том же синем рабочем халате, забрызганном известью и краской.
— А, Валентина Петровна, доброе утро, — приветливо поздоровался он. — Как спалось? Что видели во сне? Не загадывали ли случайно: на новом месте приснись жених невесте?
Вспомнив сон, Валентина покраснела. Наблюдательный Николай Сергеевич заметил это и с ободряющей улыбкой произнес:
— Не смущайтесь, я пошутил. — Он смотрел на молоденькую учительницу, опять взбудораженно переживая вчерашнюю встречу с ней. Вчера он чуть было не вскрикнул — Галя! — чуть было не бросился к Валентине Петровне… И хорошо, что ни она, ни ее молодой спутник, Игорь Федорович, не заметили его состояния. Что бы они подумали о солидном седом директоре, который ошалело выкрикивает женское имя…
При первой встрече Николай Сергеевич был потрясен сходством новой учительницы с Галей, с его первой женой, ему даже померещилось, будто через много-много лет каким-то чудом явилась она — молодая и стройная, какой была в годы студенчества… Странно, как могут иногда люди походить друг на друга. У Валентины Петровны, как и у Гали, такие же чуть навыкате черные глаза, такой же с горбинкой нос, даже в голосе было что-то Галино. Вот только губы у Валентины Петровны пополнее, подбородок побольше да взгляд другой — более задорный.
Из школы с ведрами выбежали ученицы и наперегонки помчались к колодцу, вслед за ними тоже с ведром в руках вышла пожилая женщина в галошах на босу ногу, в широкой темной юбке, в ситцевой, в горошек, кофте, с засученными выше локтей рукавами.
— Еще один класс готов, — сообщила она. — Теперь, Николай Сергеевич, можно вносить парты.
— Отлично. Прошу, Надежда Алексеевна, познакомьтесь — наша новая учительница Валентина Петровна, — представил директор Валентину.
Надежда Алексеевна поставила ведро, старательно вытерла руки.
— Очень приятно, — сказала она. — Как это говорится, здравствуй, племя молодое, незнакомое. — Учительница с бесцеремонным любопытством рассматривала черноглазую девушку. — Извините, некогда мне, четыре классных комнаты с девчатами вымыть нужно. — Надежда Алексеевна зашлепала галошами по двору, направляясь к колодцу.
— Николай Сергеевич, а мне что делать? — спросила Валентина.
Директор неопределенно ответил:
— Посмотрите школу, ознакомьтесь с пришкольным участком. Одним словом, осваивайтесь.
Валентине показалось неловким праздно расхаживать по школе в то время, как сам директор занят совсем не педагогической работой, когда учителя и ученики моют, чистят, прихорашивают школу. Она тоже могла бы взять в руки и веник, и половую тряпку, и малярную кисть, и щетку для побелки, но, как на грех, была одета совсем не по-рабочему. Идя в школу, она принарядилась, надела новое специально сшитое платье и туфли на высоких тоненьких каблучках — подарок мастерового дяди Гриши. Сейчас платье и туфли мешали ей.
«Побегу переоденусь», — решила она.
Надежда Алексеевна жаловалась директору:
— Вот молодежь пошла. Я об этой Майоровой говорю. Нет, чтобы взять тряпку да помочь… Мы-то с вами трудимся, а Валентина Петровна…
— Вильнула хвостом и поминай, как звали, — вмешалась другая учительница, биолог Валерия Анатольевна Каваргина — высокая блондинка с чуть вытянутым лицом.
— Вы уж слишком строго судите, — неуверенно возразил директор.
— Ах, Николай Сергеевич, и рады бы судить иначе, а примеров накопилось порядочно, — отвечала Каваргина. — Приедет вот такая, годик с горем пополам поработает, потом смотрит, как бы в город упорхнуть.
— Встречаются подобные, — согласился директор. — Но мне кажется, Валентина Петровна…
— Такая же, — перебила Каваргина. — Видели, какой она пришла? Нарядилась, как на свадьбу.
— Да что вы, Валерия Анатольевна, откуда же ей было знать, что мы уборкой заняты, — стала оправдывать новую учительницу Надежда Алексеевна.
— Оно, конечно, незнайкам легче жить, — усмехнулась Каваргина.
— Нельзя так, нельзя всех мерить на один аршин, — упрекнула Надежда Алексеевна.
— Ах, боже мой, вы же сами затеяли разговор, — ответила Каваргина, настороженно поглядывая на директора.
Валентина вернулась минут через двадцать в шароварах, в голубой футболке, в старых ботинках на микропорке. Она отыскала Надежду Алексеевну, мывшую с двумя ученицами пол в классе, попросилась:
— Разрешите присоединиться к вам.
— Пожалуйста, Валентина Петровна! — обрадовалась учительница и сказала ученицам: — Идите мойте соседний, а мы тут управимся сами.
Валентина сбегала за водой, потом с привычной ловкостью стала орудовать половой тряпкой.
Надежда Алексеевна одобрительно поглядывала на бойко работавшую девушку и не удержалась, виновато сказала:
— Вы уж извините меня.
Валентина в недоумении смотрела на учительницу.
— За что извинить?
— Да я сперва о вас нехорошо подумала, а некоторые даже белоручкой назвали, а вы вон какая старательная…
— Полы мыть — не хитрое дело.
— Каждое дело, Валентина Петровна, имеет свою хитрость, по каждому делу о человеке судить можно, — серьезно заметила Надежда Алексеевна. — Сразу видно, что в хорошей семье воспитывались.
— Вы правы. Я в хорошей семье росла, в детском доме.
— В детском доме? — Надежда Алексеевна часто-часто заморгала глазами. — Да как же это? А родители?
— Нет у меня родителей. Говорят, на войне погибли, когда мне было не больше двух лет.
Надежда Алексеевна, порывисто обнимая девушку, виноватым голосом говорила:
— Простите, милая. Мы порой бываем непозволительно грубыми.
Валентина улыбнулась.
— Ну что вы, Надежда Алексеевна, вы ничего плохого не сделали мне.
— Ну вот, спасибо, спасибо, что не обиделись. Я ведь тоже, вроде вас, без отца, без матери выросла, знаю, почем фунт лиха…