Страница 18 из 79
«Ничего, ничего, — пыталась успокоить себя Валентина. — Язык — это трудно, грамоте нельзя обучить сразу, нужно терпение, с литературой будет легче, литературой можно увлечь…»
вслух читала она и с обидой замечала: шестиклассники шалят, переговариваются.
— Тише, ребята, вы слушаете шедевр устного народного творчества. «Вольга и Микула» — одна из лучших былин…
— Валентина Петровна, а Ваня спички зажигает под партой, — пожаловалась шестиклассница.
Вот тебе и шедевр!
— Ваня, положи ко мне на стол спички, — приказала Валентина. — Ребята, читаем дальше:
И опять она с горечью видела, что ее слушателям скучно, что они не понимают доброй половины слов старинной русской былины, и сошка, пусть она кленовая, пусть она с булатными лемехами, — им чужда.
Когда послышался в коридоре звонок, ребята сразу оживились, повеселели.
«Перемена им больше нравится, чем стихи», — с грустью подумала учительница.
Однажды к ней на урок пришел директор. Валентина волновалась, чувствовала себя скованно, боясь, что скажет что-то не так, что шестиклассники опять станут шалить, переговариваться, зажигать спички под партами. Чтобы урок получился хорошим, эффектным, она призвала на помощь все свои институтские знания.
— Я приду к вам на литературу в восьмой, потом поговорим, — сказал Николай Сергеевич.
Разговор был неприятный.
— Вся ваша беда состоит в том, что вы почти совсем не учитываете возрастных особенностей учеников, — объяснял ей в кабинете директор. — И в шестом классе, и в восьмом вы разговариваете с учениками одинаково — по-профессорски научно, как будто выступаете перед академиками. У постороннего человека, извините, может сложиться впечатление, будто вы рисуетесь — вот, мол, сколько я знаю, вот я какая. И потому не все ребята понимают вас, особенно в шестом. А ведь они должны с вашей помощью сами приходить к определенному выводу: и правило сформулировать, и самостоятельно разобрать стихотворение. У вас получается не урок, а ученая лекция. Вы бываете на уроках у других учителей?
Валентина специально попросила у Марфы Степановны побольше «окон» в расписании, думая использовать их для посещения уроков Борисова, Назарова, завуча, самого директора, но почти не делала этого, и сейчас подавленно ответила:
— Пока мало бываю… Некогда.
— Вот это напрасно, — упрекнул Николай Сергеевич. — Я бы на вашем месте каждый свободный час проводил в классе, слушал бы, присматривался, как ведут уроки другие. Учитель — это не только его личные знания, но и умение, искусство. Знания у вас есть, но опыта, навыка нет. Эти вещи, к сожалению, не даются вместе с дипломом, они приобретаются в школе и не сразу. У вас нет четвертого урока. Идемте со мной в класс.
И Валентина стала ходить на уроки. Особенно ей нравилось бывать в классе у Василия Васильевича. Энергичный, порывистый, он как бы зажигал ребят, и они действительно сами формулировали правила, а он только радостно подтверждал: «Правильно, умницы. Молодцы!». У него было много разных карточек с предложениями, картинок, диаграмм. Он был не прочь пошутить на уроке. Валентина видела: его ученики не станут жечь спички под партами, им просто некогда, они заняты, они работают все, им интересно.
— Я в жизни не научусь так вести уроки, — удрученно призналась она.
Василий Васильевич глянул на нее веселыми синими глазами.
— Научитесь! Приходите ко мне сегодня домой, и вы сразу совершите два полезных дела: отведаете свежей зайчатинки и покопаетесь в моих бумагах. Поделюсь я с вами наглядными пособиями. За десять лет у меня скопилось их порядочно. Без них работать нельзя, трудно.
В другой раз она попросилась на урок истории к Ивану Константиновичу Назарову и заслушалась, позабыв о том, что пришла за опытом. Урок был о гражданской войне в России. Как много нового, интересного узнала Валентина. И сам Назаров преобразился, она даже не замечала, что у него, как всегда, помята рубашка, не выглажены в стрелку брюки да и забыл он побриться. Иван Константинович увлекательно беседовал с ребятами, сообща вспомнили кинофильмы, книги, картины о гражданской войне, он объяснил, почему соседний колхоз в Шафраново носит имя Кашина, бывшего земского учителя, командира первых здешних красногвардейцев, показал его портрет. Валентину поразило необычное домашнее задание: учитель попросил, чтобы ребята на следующий раз принесли записи воспоминаний бывших красноармейцев-михайловцев.
— Ой, Иван Константинович, после вашего урока я убедилась, что ничегошеньки не умею, — сказала ему Валентина.
Учитель серьезно посмотрел на нее.
— Хорошее признание, следовательно, будете уметь. — Назаров немного помолчал, смущенно спросил: — Вам действительно понравился мой урок?
— Очень понравился! — ответила она и, понизив голос, добавила с улыбкой: — А бриться все-таки нужно.
Назаров потер ладонью заросший подбородок.
— Еще десяток-другой замечаний, и я стану франтом.
— Только не сердитесь, Иван Константинович.
— Что вы, что вы, Валентина Петровна, спасибо.
Завуч, Марфа Степановна, всегда нахваливала учительницу физики Серафиму Владимировну Подрезову — председательскую супругу. Подрезова женщина видная — полная, круглолицая, черноволосая. В Михайловке она, видимо, чувствовала себя первой дамой и потому, наверное, всюду старалась быть независимо-гордоватой. Валентина и к ней попросилась на урок.
— Пожалуйста, не возражаю, — милостиво разрешила та.
На перемене Валентина откровенно заметила:
— Вы извините, но так преподавали физику и десять и двадцать лет назад. Время шагнуло вперед, а у вас все осталось по-старому. Мне даже показалось, что ребятам неинтересно слушать пересказ учебника.
— Подумаешь, критик нашелся, — грубо оборвала ее Подрезова и предупредила: — Больше на урок я вас не пущу. Хватит. Без ваших замечаний как-нибудь обойдусь. — В учительской она с издевкой говорила всем: — Если кто желает получить квалифицированный разбор урока, приглашайте Майорову…
— А если хотите, чтобы вас облаяли за дружеские замечания, идите в класс к Подрезовой, не ошибетесь, — вставил Василий Васильевич.
Звонок оборвал этот неприятный разговор, который непременно закончился бы ссорой, потому что Борисов и Подрезова нежных чувств друг к другу не питали.
Учителя разошлись по классам. У Серафимы Владимировны уроки кончились, и она собиралась уходить домой. Ее пригласил в кабинет директор. Сердито хмурясь, он спрашивал:
— Скажите, Серафима Владимировна, только откровенно, почему вы забыли свои первые учительские шаги?
— Ошибаетесь, Николай Сергеевич, я не забыла.
— Нет, забыли, — повысил голос директор. — Иначе не говорили бы так о молодой учительнице.
— Будучи молодой учительницей, я не делала замечаний старшим, — разгорячилась Подрезова. — Слушать противно — эта, извините за выражение, пигалица, начинает поучать. Не Майоровой судить о моих уроках!
— Ну что ж, давайте по-молчалински крикнем ей: «Не сметь свое суждение иметь!».
— Сперва пусть поработает с мое, а потом высказывается. У самой уроки…
— Плохие. Согласен. Значит, нужно учить ее сообща — и мне, и вам.
— У меня и без того забот хватает, — отмахнулась Подрезова, направляясь к двери. Николай Сергеевич задержал ее.
— Вы не признали замечаний Майоровой, это ваше дело. Но вы и мои замечания не учли. Помните, мы разбирали ваши уроки? Вы обещали перестроиться. Перестройки что-то незаметно…